Бальзам из сожалений - Евгения Михайлова
Лариса была душераздирающе трогательной, трепетной и беззащитной. В белом платье она казалась одинокой розой, немного поникшей после буйства слишком яркого дневного солнца. Розой, которая томно сбросила все свои защитные шипы за ненадобностью.
Родителей Лары Вероника увидела впервые. Подруга была с ней достаточно откровенной, чтобы Ника могла составить себе впечатление о людях, которые дали Ларисе жизнь и приложили немало усилий для того, чтобы условия той стали настолько суровыми, насколько им хватало для этого холодного, эгоистичного и жестокого воображения. Вероятно, это не такая уж редкость, когда люди в силу необходимости и общественного запроса скупо поддерживают существование больного ребенка, будучи тупо уверенными в том, что это «неполноценное» дитя обязано им по гроб жизни платить за такую милость всем: судьбой, привязанностями, любыми доступными человеку радостями и растоптанными иллюзиями о назначении родства. А у вполне удачной девочки просто пострадал позвоночник, что оказалось в значительной степени поправимо и никак не сказалось на человеческой полноценности и достаточно сильном интеллекте.
Эти родители – Альбина и Константин – были для Вероники настолько токсичными людьми, именно в умозрительном плане, что она никогда не пыталась их себе представить. И вот увидела. Она была потрясена.
Константин, военный в отставке и вполне успешный бизнесмен, выглядел типичным представителем «добытчиков», не брезгующих любыми способами. Стоял такой, с глуповатым лицом постаревшего малолетнего карманника и плутовато-дурашливым взглядом светло-голубых пустых глаз. Он пытался казаться радушным и щедрым хозяином, но не в его возможностях было скрыть суть алчного, бескультурного и бесчувственного куркуля.
Альбина, которой было за пятьдесят, оказалась шикарной шатенкой знойного южного типа. Таких женщин многие считают красавицами. Большие карие глаза, пристальный, даже прилипчивый, подозрительный и оценивающий взгляд и яркий хищный рот. Дорогая стрижка густых каштановых волос. Платье и туфли изысканно-скромные, такие у любой современной женщины сразу вызывают видение очереди нолей на ценнике. Веронику даже немного затошнило, когда она сопоставила этот облик с тем, давно живущим в ее сознании образом бледного, истощенного, измученного болью и голодом ребенка, который в одиночестве пытался продолжать свой мученический путь для того, чтобы добраться до единственно возможного счастья – найти мужа, а с ним гармонию и свободу. Да, Лариса рассказывала о чувстве постоянного голода с детства и до первой зарплаты. Только из нее отец и мать разрешили что-то оставлять себе на еду. Подробности были настолько чудовищными для человека с нормальными родителями, что Ника очень пыталась об этом забыть. И вот вспомнила.
Она нашла туалет в большой, достаточно дорого и стильно обставленной квартире, где имелась самая маленькая комната с доской вместо кровати для Ларисы, и постаралась наладить сбившееся в комок дыхание. Она долго умывалась там холодной водой, смывая, конечно, весь свой парадный макияж. Там ее и нашла Лариса.
– С тобой все нормально, Ника?
– Да. Просто очень душный вечер. Наверное, будет гроза.
– Я заметила твой удивленный взгляд, когда знакомила тебя с мамой, – сказала Лариса. – Не помню, говорила ли я тебе, что она красавица?
– И я не помню. Возможно, говорила, но как-то не отложилось. Да, действительно очень яркая и выразительная внешность.
– Не сомневалась, что ты оценишь, – в голосе Ларисы явно звучала гордость. – Эта ее красота в нашем доме – что-то вроде божества, перед которым мы с отцом преклонялись. Мой папаша кажется примитивным барыгой, он такой и есть, а на маму никаких денег не жалеет. У нас иногда неделями в доме не было ничего, кроме картошки, а он ей выдавал по первому требованию деньги на бриллианты. И по вечерам она чаще всего ужинала с друзьями в ресторанах. И, знаешь, наверное, такая мама и сформировала для меня главный критерий удачи, к которому нужно стремиться. Самая красивая мама, самая красивая подруга, самый красивый муж. Даст бог, будет и самый красивый ребенок. И тогда окажется, что все муки и лишения были не зря.
– Господи, Лара, какой ужас ты сейчас сказала… Муки и лишения никто не должен воспринимать, как неизбежность или как путь к счастью. Извини, но скажу прямо: муки и лишения одних – это всегда преступления других. Но давай не будем отклоняться от того, что у тебя сегодня великий день. И не потому, что ты ради него так намучилась, а потому что ты достойна того счастья, о котором мечтала.
Лариса так хотела верить своему узкому кругу в тот вечер, что даже не заметила в словах и поведении подруги тени грозового предчувствия и тоски. А ведь она знала свою Нику, как никто.
Красавец-муж Ларисы по кличке Замороженный произнес красивый, чистый тост, он был даже прочувствованный в меру эмоциональных возможностей Михаила. Красавица-теща обняла долгожданного зятя с властной уверенностью вечной победительницы. А Вероника смотрела на эти два образчика замороженной красоты почти с ужасом. Они выглядели слишком картинными, выставочными экспонатами. И что показалось Нике самым страшным: они были невероятно похожи, и не только внешне. Как два эталона одной победы. Как соратники по темным тайнам, свершениям и преступлениям.
Таким мрачным запомнился Веронике тот вечер. Вряд ли и остальным представителям узкого круга он показался обычным, спокойным и позитивным. И только двоюродная глухая тетя блаженно улыбалась без передышки и глушила бокалами шампанское, заедая всем, что было похоже на еду.
Предгрозовой гром прогремел. А теперь расскажем о тех предчувствиях, которые, к несчастью для Ники, не оказались ее фантазией, игрой взвинченных нервов.
Со дня свадьбы прошло пять месяцев. Лариса так старалась выглядеть счастливой и уверенной, что каждый взгляд на нее становился для Вероники ударом холодного стального клинка в сердце. Вероника продолжала стойко скрывать свои самые тяжелые догадки… И вдруг оказалось, что они есть не только у нее. Однажды она совершенно спокойно спросила у Вадима:
– Я, конечно, в курсе, что у наших молодых все в порядке. Просто интересно: Михаил тебе что-то рассказывает о своей семейной жизни? Как с его точки зрения? Он ведь такой перфекционист с опытом неудачной семьи. Теперь все хорошо?
– Да, – невыразительно произнес Вадим. – Он говорит, что все нормально. Без фактов и эмоциональных подробностей, как Миша рассказывает обо всем, – в своей замороженной, ужатой
