Убийства в Белом Монастыре - Джон Диксон Карр
Старик явно растерялся и то и дело бросал взгляды на Мориса. И даже чуть обернулся, чтобы лучше видеть хозяина.
– Боюсь, вы многое могли забыть, – сказал Морис со сдержанным раздражением и взглянул на Г. М., который на свой лад казался почти что взволнованным.
– А теперь успокойтесь, дорогой мой, – произнес Г. М., – и не торопитесь, будьте точны. Вы говорите, что собаку не выпускали весь вечер, возможно, до половины первого?
– Да, сэр.
– А, чтоб меня! – пробормотал Г. М. Он снова вложил трубку в рот и блаженно затянулся. – Хо-хо, это лучшая новость, которую я услышал на протяжении всего этого кошмара. У меня была такая смутная идея, ничего серьезного, понимаете ли, но я подумал, что могу дать кому-то ее высказать. Но никто об этом и словом не обмолвился. И вот – я торжествую.
Мастерс грохнул кулаком по столу.
– Признаю, мы выпустили это из вида, сэр! Но почему это важно? Я не понимаю, почему это важно лишь оттого, что мы не заметили. Важно – это то, что пес был заперт до полвторого.
– Ага. Мы собираемся это обдумать. Ну, давайте поторопимся, любезный Томпсон. Значит, вы легли спать – в котором часу?
– Когда почистил серебро, сэр. Примерно в час. Мистер Морис мне разрешил. Я оставил бутерброды для мистера Джона, как и сказал инспектору, и больше не спускался до полвторого, когда залаяла Буря и позвонил мистер Морис.
Он вдруг сглотнул, будто о чем-то проговорился, и снова посмотрел на хозяина.
– Скорее всего, Томпсон что-то путает, – заметил Морис. – И это тогда ваша добрая супруга увидела таинственную фигуру, выходящую из дома? Или мою племянницу Катарину, или ее светлость Луизу Кэрью?
Томпсон быстро тронул жену за руку. Но ее было не удержать. Она задергалась, словно курица, и полетел словесный гравий:
– Сэр, и вы тоже, сэр, и вы, я не могу, как и говорю вам, головой ручаюсь за эти слова! Сэр, я не знаю, была ли это дама. Так вот показалось, сэр, и я не желаю быть повешенной за то, что только показалось, может статься. А что до заверения, будто это мисс Кейт, я скорее умру – и больше мне нечего сказать.
– Понятно, мэм, понятно, – пророкотал Г. М. с таким солидным видом, что чем-то напомнил Уэллера-старшего[20]. – Гм, да. Это все, что вы хотели сказать нам, так? Ну, я думаю, это все. Можете идти.
Когда они ушли, тихонько ступая, Г. М. посидел какое-то время, ероша волосы на голове.
– А теперь, сэр… – начал Мастерс.
– Вы, – Г. М. показал на Мориса, вытягивая палец с весьма злобным видом, – теперь вроде ваш черед, а?
– Я весь к вашим услугам, сэр Генри. И я совершенно уверен, что у вас не будет причин сомневаться в моей искренности.
Г. М. моргнул:
– Ага. Я этого и боялся. Дорогой мой, искренность является добродетелью, лишь когда вы говорите о себе, во всех прочих случаях это помеха. Да и вряд ли это невозможно. Есть лишь один род людей, которые действительно хотят говорить о себе правду, и таких, вообще-то, сажают в сумасшедший дом. А если кто-то заявляет, что хочет честно рассказать о других, это значит – он хочет им напакостить… Дайте посмотрю. После того как вы, Уиллард и Райнгер вернулись из павильона вчера ночью, вы с Райнгером засели тут, в библиотеке. И долго вы тут были?
– До того времени, как я вызвал Томпсона и велел ему распорядиться, чтобы заперли собаку.
– Ясно. В полвторого. И почему вы потом разошлись?
Морис посмотрел на него с опаской, как противник на дуэли, но у Г. М. был явно незаинтересованный вид. Морис продолжал:
– Так пожелал мистер Райнгер. Я подумал, что, должно быть, мой брат Джон вернулся, и сказал об этом. Признаюсь, мне было любопытно взглянуть на встречу мистера Райнгера и Джона, который не знал (вам ведь уже сообщили?), что мистер Райнгер здесь. У них были некоторые проблемы, вам рассказать об этом?
– Да, расскажите. То есть вам было любопытно, даст ли Джон Райнгеру по морде? Вроде как психологический эксперимент? Но Райнгер не хотел участвовать и нашел предлог, чтобы уйти. Тогда почему вы его отпустили?
Морис медленно потер ладони одну о другую:
– Было бы в высшей степени неразумно с моей стороны, сэр, заподозрить мистера Райнгера в дурных намерениях. Поэтому я счел возможным принять на веру его довольно шаткие объяснения и отпустить его наверх.
– Но сами вы не пошли спать?
Морис улыбнулся:
– Боюсь, вы делаете поспешные выводы. Я пошел спать. Однако моя комната на нижнем этаже.
– И вот что еще меня интересует. У вас, похоже, весьма странная семейка, ведь так? Вы решили, что это ваш брат возвращается в полвторого после длительной поездки в Америку, и все же вы даже не вышли сказать что-то вроде здрасте-добро-пожаловать?
Собеседник его выглядел озадаченным.
– Любезный сэр, я не нахожу в этом ничего странного. Я, как все знают, глава семьи. Если бы моему брату было что мне сказать, я, безусловно, его выслушал бы, но я не готов лишний раз тратить на него умственные усилия и нервы. Сэр Генри, – он поднял глаза, – я всегда позволяю людям приезжать ко мне. Потому меня и уважают. О чем это я?.. Ах да. Ему было известно, где я. Поэтому…
– Вот все, что я хотел услышать. – Г. М. закрыл глаза.
– Прошу прощения?
– Идите уже, – раздраженно бросил Г. М.
Морис заговорил быстро и монотонно.
– Я уйду с превеликим удовольствием, если мне гарантируют полную неприкосновенность Зеркала Королевы. Я был очень терпелив, сэр. Я позволил причинить мне массу неудобств, физических и даже душевных. Но когда ваш невоспитанный подчиненный предложил совершить такое святотатство – разобрать на куски практически священное здание в поисках несуществующего потайного хода, – я… я…
– Вы струхнули, – спокойно согласился Г. М. – Ладно. Будьте уверены, обещаю: обыска не будет.
Морис выскочил вон, не обратив внимания на двух человек у двери. Беннет заметил, что на лбу у него выступили капли пота и он что-то бормотал
