Анастасия Валеева - Летом в Париже теплее
Вернувшись а спальню, Яна увидела, что Гущин мертв. Пуля угодила ему в голову. Он так и не проснулся. Кровь залила подушку и продолжала вытекать из входного отверстия на голове Гущина. Яна зажмурилась, но тут же, охваченная беспокойством за жизнь Джеммы, побежала к двери. Нацепила валенки и в одном халате выскочила наружу. Обогнула дом, различая в снегу глубокие следы.
Джемма, широко расставив передние лапы, удерживала человека, который лежал на снегу и даже не пытался пошевелиться. Джемма, грозно урча, успокаивалась, отходила от охотничьего азарта. Яна машинально подняла валявшийся в снегу «УЗИ». Она не видела, как у калитки затормозил белый милицейский «жигуль» Руденко, и тот, увидев серебристый «мерс» и почуяв, что творится что-то неладное, широко распахнул калитку и уже бежал к дому.
– Яна! – заорал он.
– Я здесь, – крикнула она.
– Фу, Джемма, – Яна пыталась оттащить Джемму от начавшего снова подавать признаки жизни незнакомца.
Она не решалась выпускать из рук автомат, поэтому ей не удавалось справиться с Джеммой. Руденко был как никогда кстати.
– Вот так да! – прогрохотал он, увидев открывшуюся ему картину.
– Держи, – Яна впихнула ему в руки «УЗИ» и ринулась к Джемме. – Фу, фу, Джемма…
Та села чуть поодаль, продолжая зорко следить за мужчиной на снегу.
Он встал на колени, и, опасаясь собаки, посмотрел на Руденко и Милославскую. Это был Корнил, тот самый прыскающий ядовитой злобой парень с сотовым, которого Яна в первый раз увидела на вокзале. Он медленно, с трудом сел, чуть ли не по пояс утопая в снегу. Руденко быстро подскочил к нему и защелкнул на запястьях стальные браслеты.
– Вот так оно надежнее будет, – хохотнул он. – Ну ты, мать, даешь, – обернулся он к Яне.
– Я же тебе сказала: приезжай.
– Так, так, так, – начал соображать Руденко, – чует мое сердце, не один он сюда пожаловал. Ты его постереги, а я пошукаю его дружков.
Три Семерки торопливо пошел к ограждению из сетки-рабицы.
Корнил зажимал рукой шею – видно, Джемма чуток прошлась по ней своими крепкими зубами – и тревожно косил глаза на собаку.
– Опять твое сучье отродье, – прошипел он.
Его меховая куртка была распахнута, он тряс головой, проверяя свободной рукой ухо.
– Как ты здесь оказался? – спросила Яна.
– Да пошла ты!
Дальше последовал отменный набор матерщины.
– Захарыч приказал убрать Гущина?
– А хоть бы и так… – ухмыльнулся Корнил.
– Почему? Потому что он скрывал от него местонахождение Горбушкина?
– Тебе-то что? – хмыкнул бандит.
– Это как-никак мой дом, – усмехнулась Яна, – и потом, я тоже чуть не стала жертвой…
– А жаль, – с нескрываемой злобой сказал Корнил, – тебя и твою суку давно следовало замочить. На месте Захарыча я бы так и сделал.
– То, что ты – мелкий злобный ублюдок, я уже знаю, – насмешливо и высокомерно процедила Яна.
Джемма, точно поняв, о чем речь, яростно зарычала. Яна приказала ей замолчать.
– Чего тогда с дурацкими вопросами лезешь?
– Интересно, – улыбнулась Яна.
– Интересно за углом…
– Что же все-таки заставило Захарыча невзлюбить Льва Николаевича? – не унималась Яна.
– Любопытная ты, – осклабился Корнил. – То и заставило, – снизошел он до откровения, – что этот адвокатишка поиграть с нами захотел в одну плохую игру. Вздумал на нас нажиться. Купите, мол, у меня информацию. Я знаю, где Горбушкин. Только Захарыч-то знает, что Горбушкин давно червей кормит, не такой он лох, как думал этот придурок.
– Что-то здесь не так, – недоверчиво качнула головой Яна. – Гущин должен был сказать, что Горбушкин жив.
– Он и сказал, только кто ж ему поверит? – Корнил посмотрел на Яну, как на идиотку.
– А ведь он действительно жив. Думаю, Захарыч поверил Гущину.
– Думать у нас не запрещается, – издевательски усмехнулся бандит.
– Я даже склоняюсь к тому, что Гущин оказался случайной жертвой, пуля предназначалась мне.
– Догадливая ты! – присвистнул Корнил.
– Ах ты падла! – резанул сумерки зычный крик Руденко.
– Давай живо в машину! Теперь не уйдешь!..
Он вернулся, подскочил к сидящему Корнилу и, нисколько не сообразуясь с его травмой, дернул за воротник, ставя на ноги. Джемма радостно гавкнула. Темный воздух содрогнулся от рева мотора. По дороге пронесся автомобиль.
– Вперед, – бесцеремонно толкая Корнила в спину, Руденко пошел к калитке. – Я скоро вернусь, Яна Борисовна. Доеду только до перекрестка, встречу бригаду, чтобы не искали… Что это там за «мерс» у тебя за калиткой?
– Он убил Гущина! – выпалила невпопад Яна.
– А я думал, он в тебя стрелял, – удивился Три Семерки.
– Может быть, и в меня, – Яна еле поспевала за Руденко, – а Гущин случайно подвернулся.
– Приеду, поговорим, – Руденко вышел из калитки, открыл дверцу своего испытанного «жигуля» и, втолкнув Корнила на заднее сиденье, сел за руль.
Машина резко стартанула. Яна только сейчас ощутила холод. Стресс на какое-то время сделал ее тело бесчувственным.
– Домой, – скомандовала она Джемме.
И тут вдруг Яна вздрогнула, нет, не от холода, а вспомнив, что в доме мертвец. Ей совсем не хотелось в дом. Но она увидела, что Джемма оставляет на снегу темные следы.
– Ты ранена!
Яна поспешила войти. Осмотрела собаку. Да, Джемма поцарапалась о битое стекло. Яна принялась аккуратно выстригать шерсть возле раны. Убедившись, что рана не опасна, она промыла ее и смазала йодом. Джемма благодарно лизнула Янину руку. Потом Яна сварила кофе, выкурила сигарету, чтобы немного прийти в чувство и чем-то занять себя до приезда Руденко. В спальню входить она не стала, вместо этого расположилась в глубоком кресле, в котором всего час с небольшим назад сидел Гущин.
Что же это получается, по ее вине погиб человек? Не окажись адвокат в это время у нее дома, он продолжал бы жить. Яна не верила, что Захарыч намеревался убить Гущина, даже если последний затеял опасную игру. Он еще ничего не сказал Захарычу и тот, заинтересованный в информации, способной помочь ему в деле выкачивания долгов, не стал бы раньше времени убивать располагающего ею человека. Пуля предназначалась ей, а то, что был убит Гущин, оказалось роковой случайностью.
Если Гущин знал, где скрывается Вячеслав – а Яна в глубине души не сомневалась, что так оно и было – то что вынудило его вступать в переговоры с Захарычем, что заставило продать своего друга? Ведь Вячеслав щедро заплатил ему за пособничество в деле инсценирования самоубийства. Или Вячеслав сделал нечто такое, что изменило отношение к нему Гущина, или Гущин просто решил подзаработать, забыв о дружбе?
Яна сделала очередную затяжку и глотнула кофе. Она забыла на пару минут, что в ее спальне покоится труп. И вдруг, вспомнив, вздрогнула. Но тут же услышала шум мотора и вслед за ним – клацанье калитки.
Это был Руденко со следственной бригадой. Два матерых санитара и толстенький лысоватый врач с короткой шеей и живыми глазами важно продефилировали в спальню. Врач кивнул Яне, даже улыбнулся и, сделав серьезное лицо, что-то сказал санитарам.
– Там? – махнул он рукой в сторону спальни.
– Да, проходите, – машинально ответила Яна.
Не успела широкая округлая спина доктора скрыться в тусклом оранжеватом облаке спальни, как в дом громко ввалился Руденко. Его сопровождали Самойлов и Канарейкин. А следом вошли три человека в штатском с озабоченными хмурыми лицами. Они деловито проследовали в спальню.
Семен Семенович достал сигареты и прикурил от дешевой пластиковой зажигалки.
– Как самочувствие? – поднял он на Яну пристальный взгляд.
– Нормально, – грустно усмехнулась Яна.
– Чего у тебя Гущин делал, можно спросить? Все равно ведь показания будешь давать…
– Последние два дня, – с горькой улыбкой сказала Яна, – я только и делаю, что даю показания.
– Это ты сама виновата, – нравоучительным тоном произнес Руденко, – не надо было, матушка, вмешиваться. Так чего у тебя этот адвокат делал?
– Соблазняла я его, – судорожно рассмеялась Яна.
– Что это тебя на адвокатов потянуло? – с озадаченным видом приподнял свои густые пшеничные брови Руденко.
– Там, в комнате, к столу приклеен диктофон, – Яна снова закурила. – Не знаю, может ли пленка служить доказательством. Я ведь тебя приглашала… – с легкой укоризной посмотрела она на Три Семерки.
– Доказательством чего? – Руденко еще больше удивился. – Канарейкин, принеси диктофон, – скомандовал он.
Канарейкин поспешил в спальню.
– Того, – Яна вытянула ноги и покрутила затекшими ступнями, – что Горбушкин жив и того, что он вместе с этим адвокатом убил некого гражданина с целью инсценирования самоубийства. Разыграл, одним словом, спектакль.
– Погодь-погодь! – поднял руку Руденко. – Я ничего не понимаю!
В его голосе звучала досада, переходящая в раздражение. Яна принялась рассказать ему о своем видении. К этому моменту вернувшийся из спальни с диктофоном Канарейкин беспокойно мялся на месте.
