Вадим Россик - Кто рано встаёт, тот рано умрёт
– Оказывается, у вас есть ключи от потайного хода? – задаю вопрос Бахману. Тот молча кивает, выпуская из трубки густой клуб дыма. Пока маэстро в нём не спрятался, я уточняю: – Они и сейчас при вас? Можно взглянуть?
Бахман лезет в карман и достаёт два самых обычных ключа, висящих на кольце.
– Пожалуйста, герр писатель.
Бахман передаёт зазвеневшую связку Никсу, тот – Эдику, а Эдик – уже мне. Беру у него ключи, верчу их так и сяк. Ну и что? Ключи как ключи. Через Эдика и Никса возвращаю их Бахману.
– Вы удовлетворены осмотром, герр детектив? – спрашивает Бахман. Мне кажется, что в его бесстрастном голосе звучит насмешка. Ну, Рембрандт, погоди! Я злюсь?
– Вы никому не давали ключей?
В моём вопросе скрывается ловушка, но маэстро в неё не попадается.
– Когда?
Я продолжаю расставлять капканы.
– Вам лучше знать, когда. Ну, предположим, с неделю назад.
Бахман пожимает худыми плечами.
– Нет, герр писатель. Ни неделю назад, ни месяц. Эти ключи всегда находились у меня.
– А зачем они вам?
Эрих опережает маэстро.
– Вы же знаете, мой друг, что доктор Бахман руководит здесь художественной студией. После занятий он часто задерживается в Замке допоздна. Чтобы меня не беспокоить, он уходит через подземный ход на стоянку, садится в машину и уезжает домой. Это ведь так, Никлас?
В знак согласия со словами управляющего, Бахман кивает и выпускает ещё один клуб дыма.
– Вот видите, Вадим, – волнуется Эрих. – А почему вас так заинтересовал наш подземный ход?
– Возможно, что убийца проникал в Замок через туннель и тем же путем возвращался.
Веко Бахмана начинает дёргаться.
– Повторяю: я никому ключи не давал!
Интересно, почему маэстро так нервничает?
– И у вас нет никаких предположений, почему убили вашу дочь?
Бахман измеряет меня враждебным взглядом и цедит бескровными губами:
– Никаких. Поймите, герр писатель. Мне всё равно, кто быстрее найдёт мерзавца – вы или полиция. Важно одно: найти его и покарать. Кто бы он ни был, этот негодяй убил мою дочь. Мари была хорошей девочкой, хотя и своенравной. Она не заслужила такой участи.
Я согласно киваю. Тем временем Эдик снова наполняет бокалы: мне, Селине, Урсуле, Кельвину, Баклажану, Кокосу и себе. Всем, кто сидит рядом. Эрих в начале стола наливает вино из другой бутылки своим соседям. Только Бахман предпочитает кока-колу. Я принимаю из рук Эдика бокал для Баклажана и передаю по адресу. Баклажан наклоняется к моему уху и шепчет на своём своеобразном немецком:
– А я знаю, кто это сделал!
– Что сделал?
Женщина с экватора многозначительно выпучивает глаза, прикасаясь пальцами к гри-гри.
– Убил Харди и Мари!
Я недоверчиво смотрю на Баклажана. Может, я ослышался?
– И кто же это?
– Вы мне всё равно не поверите. Тень зла легла на Замок.
– Я вам верю, Ида. Говорите.
Баклажан открывает рот, чтобы назвать имя злодея, но тут Эдик встаёт с места, поднимает свой бокал и провозглашает тост:
– Я предлагаю всем выпить за то, чтобы добро восторжествовало, зло было наказано, ну и, конечно, за живопись – наше вечное искусство! До дна! Прозт!
– Прозт!
Художники громкими возгласами выражают одобрение, пьют. Я тоже осушаю бокал и снова поворачиваюсь к Баклажану.
– Ида, что с тобой?! – вдруг пронзительно взвизгивает Селина.
Едва выпив половину, африканка вдруг роняет бокал на пол. Лицо Баклажана сводит судорога, глаза выкатываются из орбит, зубы жутко скалятся. Она хватается руками за живот и валится лицом на стол. Из-под рыжего парика бежит тонкая струйка тёмной крови. Баклажан хрипит. Её кожа стремительно сереет. Пот выступает крупными каплями. Я в растерянности замираю на стуле. Кокос, испуганно вскрикнув, инстинктивно вскакивает и отбегает от женщины своей мечты.
– Скорее! Врача! – кричит Урсула.
Эрих торопливо достаёт мобильник и набирает номер. Пока он разговаривает, остальные окружают Баклажана. Слышно, как африканка тяжело дышит. Мы не решаемся прикоснуться к ней, пока, наконец, Лиля, решительно растолкав сгрудившихся художников, не щупает Баклажану пульс.
– Сердце бьётся. Она просто потеряла сознание.
– Скорая помощь и полиция сейчас будут здесь, – сообщает Эрих, пряча телефон.
– Зачем ты вызвал полицию? – спрашивает Бахман.
Эрих с удивлением смотрит на друга, потом сердито отвечает:
– В Замке за три дня убили двух человек. Только что отравили третьего, а ты спрашиваешь, зачем нужна полиция? Я тебя не понимаю, Никлас!
– Вы думаете, что Баклажана отравили? – подаёт голос Никс.
– Ну, а что же ещё можно здесь думать? – огрызается управляющий.
Селина нагибается и протягивает руку, чтобы поднять бокал, валяющийся под столом. К счастью, он не разбился.
– Ничего не трогай! – одергивает польку Урсула. Селина испуганно отскакивает назад.
За окнами раздается знакомое завывание сирен. Эрих выбегает встречать врачей и полицейских. Через несколько минут в столовую врывается целая бригада деловитых людей в броской одежде скорой помощи. Следом за ними вваливается краснолицый истинный ариец с русской фамилией. Инспектора Сквортцофа сопровождает собственная команда помощников. И начинается! Медики проворно оттесняют нас от стола, разворачивают свои приборы и принимаются спасать Баклажана.
– Где я могу провести опрос свидетелей происшествия, герр управляющий? – басит Сквортцоф. – Мне нужно помещение, в котором поместятся все.
– Я открою вам зал рядом со столовой, – отвечает Эрих. – Он достаточно велик.
С эскортом из полицаев мы проходим по коридору (хоть по лестницам лазить не нужно!) и оказываемся в большой комнате, такой же сумрачной, как и столовая. В помещении пахнет так, словно где-то рядом сдохла крыса. Эрих включает свет и открывает окна. Вдоль стен стоят длинные лавки, в центре – квадратный стол. Вокруг стола четыре стула. Здесь холодно и безнадежно, как в пустом холодильнике.
– Располагайтесь! – приглашает Сквортцоф, занимая место за столом. Он вынимает из своего портфеля какие-то бумаги и кладёт их перед собой. Мы рассаживаемся по лавкам. Полицай с головой черепахи охраняет дверь.
В зал вбегает врач скорой помощи. О чем-то быстро пошептавшись с инспектором, он задаёт нам несколько вопросов о том, как всё случилось и выскакивает за дверь. Видимо, с Баклажаном дела плохи.
Узнав от Эриха, что африканка потеряла сознание после замкового вина, которое наливал Эдик, а передавал ей я, Сквортцоф отпускает художников.
– Я прошу задержаться только вас, герр Трепнау, вас, герр Росс, и вас, герр Ланг, – рычит великан, грозно нахмурив брови.
Первым с лавки срывается Никс. Он поправляет, скатившиеся на кончик носа очки, и устремляется вон из вонючего зала. За хлюпиком следуют остальные художники. Я с тоской смотрю им вслед, но не трогаюсь с места. Ничего не поделаешь. Желание полиции – закон для байронца. Такое правило.
– У меня складывается впечатление, что убийца задался целью ухлопать всю художественную студию Нашего Городка, – бурчит Сквортцоф. – У вас есть что сказать по существу? Где вы взяли эту бутылку, герр управляющий?
Эрих качает большой головой.
– Там же, где всегда. В винном погребе.
– Бутылка была запечатана?
– Совершенно верно. Мне пришлось повозиться, чтобы вытащить пробку.
– Герр Трепнау?
На Эдика жалко смотреть: помятый, небритый, поддатый. Настоящий художник.
– Я всем наливал вино из одной и той же бутылки, а плохо стало только Иде, – лепечет он. – Не понимаю, как такое возможно.
– Герр писатель?
– Я тоже не могу понять, что произошло. Если вы думаете, что я что-то добавил в вино, то ошибаетесь. Бокал я держал в руках одну секунду. На виду у всех.
– И тем не менее, этой женщине внезапно стало плохо! – угрожающе наводит на меня палец верзила.
Я недоумённо пожимаю плечами, думая о том, что если так пойдет и дальше, то мне скоро придётся спать с пулеметом под подушкой. Эдик сидит рядом со мной и дрожит от испуга. Эрих благоразумно помалкивает.
– Это не Замок, а какой-то заповедник для психов! – в сердцах рявкает Сквортцоф.
Наш разговор прерывает коллега инспектора. Он неслышно появляется в зале, подходит к Сквортцофу и тихо что-то говорит. Гигант кивает с недовольным видом. Потом басит:
– Всё ясно. Продолжайте работать.
Закончив доклад, коллега исчезает за дверью. Сквортцоф некоторое время молча нас разглядывает. Мы ждём. Решив, что достаточно нас помучил, великан с неохотой произносит:
– В бокале и бутылке следов посторонних веществ не обнаружено. Врач говорит, что это не отравление. Больше у меня вопросов нет. Вы свободны.
Эдику дважды повторять не надо. Он тут же выскакивает в коридор. Эрих тоже покидает зал. Полицай у двери их не задерживает и, повинуясь жесту инспектора, выходит следом. Мне не меньше других хочется на свежий воздух, но я продолжаю сидеть на неудобной лавке.
