Мануэль Скорса - Гарабомбо-невидимка
Когда Травесаньо все рассказал, Котрина промолвил:
– Да, предали вас! Этот Мандухалес истинная скотина. А что ж ваш выборный?
– Поверил! Ну, мы его сменили!
– Это хорошо. Не в игрушки играем!
– А срок-то идет…
– С утра другие поедут в Паско просить, чтоб не трогали.
– Допросятся?
Ветер выл, как пес, увидевший привидение.
– Что ж мы не посоветуемся? – сказал Кайетано.
Они уселись, вынули кожаные мешочки, тыковки с известью, роздали хрусткие листья. Одеяла взяли не зря, будет снег. Ветер хлестал неподвижных стражей. Пустили по кругу бутылку; потом принялись Молча жевать коку. Прошло больше часа, когда Травесаньо сказал:
– У меня горчит!
Над угасающим пометом шипели летучие мыши. Старый Басилио Вивар сообщил:
– И у меня горчит! Быть беде!
– И у меня добра не предвещает! – сказал, как ни было ему тяжело, Мелесьо Куэльяр.
Но попозже Хуан Борха воскликнул:
– У меня хорошая!
К полуночи Руфино Осерко сообщил:
– И у меня хороша, честное слово! Ничего не будет!
Они продолжали жевать. Уже светало, когда Освальдо Гусман произнес:
– Совсем хороша!
Гарабомбо вздохнул:
– Выпить бы…
– Это можно, – сказал Травесаньо.
Гарабомбо выпил и встал поговорить с верными людьми: Элеутерио де ла Росой и Флоренсио Трухильо.
– Седлайте коней!
Они повиновались, не спрашивая.
– Где Конокрад?
– Пришел с общиной Роко.
– Разбудите!
Они пошли в пещеры, где под соломой, сжавшись в комок, спали люди, и разбудили Конокрада.
– Что там у вас? – спросил он, протирая глаза.
– Седлай! – сказал Гарабомбо.
Конокрад натянул пончо, ушел и вернулся с красавцем конем.
– Проедемся на Уагропату!
Пампу убелил снег. Они поднялись по склону. Лагерь был почти не виден. Они спешились и отпустили лошадей попастись.
– Я вот что думаю, – начал седой от инея Гарабомбо.
– Что?
– Солдаты из Лимы на такой высоте не могут. Воздуху им не хватает. Без коня они никуда не годятся. Может, уведем у них.
– А если пристрелят? – тихо спросил де ла Роса.
– Часовые сидят в палатках. Холода не выносят!
– Как же мы уведем? – спросил Конокрад.
– Это уж тебе знать. Поговори с приятелями! Не боишься?
– Ладно, пойду. Давайте шкуры!
Они расседлали коней и вынули из-под седел овечьи шкуры.
– А на что они?
Конокрад засмеялся.
– Овцами нарядимся, нас и не тронут!
– Как бы не подстрелили! – беспокойно сказал Элеутерио – У солдат всегда часовые. Берегутся они.
Гарабомбо понял, что де ла Роса падает духом.
– Останься при конях. А мы дальше пойдем.
Они проползли по снегу триста метров.
– А часовых и нет! – сказал Конокрад, завидев пятно сбившихся вместе лошадок.
– Привязаны они?
– Нет, на свободе.
Конокрад пошел туда, издавая странные звуки. Кони навострили уши, забеспокоились, потом присмирели.
– Братцы, – говорил им Конокрад, – у меня плохие вести! Эти люди, которых вы возите, карательный отряд. Днем они нападут на нас. Они хотят нас убить. Вы меня давно знаете. Мы землю не забирали. Это помещики ее забрали. Вы знаете и Лопесов, и Мальпартиду, и Проаньо.
– А что такое карательный отряд? – спросил Подсолнух.
Конокрад почесал за ухом.
– Ну… это…
– Что такое карательный отряд? – не отставал конь.
– Это… такие люди, в форме…
– А что такое форма?
Гарабомбо спокойно жевал коку.
– Они одинаково одеты, все как один…
– Значит, и мы в форме?
– Не дури, Подсолнух. Вечно ты выдумываешь! Много я терпел, но сейчас не до шуток.
– Ты сам начал. Объясняй!
– Это люди, которые карают от имени правительства.
– А что такое правительство? – не отставал Подсолнух, наклонясь к траве.
Конокрад совсем извелся.
– Это те, кто правит. Главные.
– Они знают, где пастбища, где водопой, когда грози опасность?
– Нет, не совсем…
– Не понимаю!
– Прошу тебя, Подсолнух! – взмолился Конокрад. – Не до шуток теперь!
– А ты мне объясни! Я не человек, мне надо понять.
Гарабомбо и Трухильо тревожно переглянулись. Назойливость Подсолнуха грозила все провалить. Конокрад обливался холодным потом.
– Карательные отряды убивают тех, кто забрал чужую землю.
– А что значит «чужая»?
Конокрада никогда не выспрашивали так дотошно. Он беседовал с лошадьми попросту – как пройти, где встретиться; а сейчас к Подсолнуху уже прислушивались другие кони.
– Если землю забрать…
– Земля свободна, – возразил Подсолнух. – Пампа никому не принадлежит. Я пасусь где хочу!
– А вот хозяин твой заплатил шестьсот солей за то, что ты натворил в Учумарке! Ты пасся там без спросу. Я видел, тебя заперли в загон, – сказал Конокрад, радуясь, что прищучил наглого коня.
– Я туда пошел за Травкой! Она в меня влюблена. Да и другие… – Подсолнух блаженно заржал. – Тогда и я был в нее влюблен. Вот и пошел. А то б меня в жизни не словили!
– Да поскорей ты!.. – сказал Гарабомбо.
– Поплачет он у меня, гадюка! – ворчал Конокрад. – Поймают, выкрадывать не стану!
– Ну, что же ты? Объясняй!
– Заткнись, гад!
– С какой стати? Я не знаю, почему вы, люди, вечно все запрещаете. Видел ты, чтобы лошади запрещали?
– Может, им есть хочется… – вздохнул неповоротливый Рузвельт, – потому и убивают!
– Ты что, сбрендил? Они людей не едят.
– А тогда зачем убивать? – не унимался буланый Рузвельт.
Конокрад изо всех сил пытался унять и растерянность, и ярость. Хлебнув из бутылки – ее протянул Гарабомбо, – он немного оправился и объяснил, что творилось в поместьях. Он рассказал, как выгоняли на улицу, как поджигали дома, как измывались. Потом он подробно поведал о том, как общины вернули себе землю.
– Чтобы вы не думали, что я вру, – сказал он, – вот вам свидетель. Звездочка!
Подошла красивая лошадь со звездой на лбу.
– Видела ты или нет, как выгоняли людей из Чинче и Учумарки? Видела, как они спали под открытым небом?
– Видела.
– Помнишь, нам повстречался Гусман, и он плакал, потому что мансанедо забрал у него шерсть, когда он проезжал через Учумарку?
– Помню.
– Не забыла, как в Пакойяне пеон висел три дня подряд?
– Не забыла.
– Мы ничего не знали, – сказала Красотка. – Нас обманули!
– Я думал, это ученья, – сказал Пингвин, вороной конь с белой мордой, которого все очень почитали.
– Это не ученья, лошадки. Они хотят на нас напасть!
– Что же делать? – спросил Пингвин.
Остальные молчали. Пингвин был умнее всех. Его всегда слушались.
– Видите склон? Там лощина Путака. Если вы пойдете за мной, они не смогут передвигаться. На такой высоте люди с берега беспомощны.
Ненастье не утихало. Пингвин двинулся вниз по склону.
– Минутку! – сказала Звездочка, глядя на Гарабомбо и Трухильо. – Я хочу пригласить вот их на мое торжество.
– Ты о чем? – спросил Конокрад. Спорить он не хотел, но дрожал от нетерпения.
– Я насчет скачек, – скромно сказала Звездочка. – Я и в прошлом году всех перегнала на карнавале.
– Хорошо, придем, – обещал Конокрад. – Но ты поспеши! Будем болтать, не на скачки они придут, на поминки.
– Иду, иду, – радостно сказала лошадь, но тут тревожно заржал белоногий конь. Конокрад пошевелил ушами. Это всегда успокаивало его друзей, но сейчас ничего не вышло. Тогда он заржал. Теперь и другие кони забеспокоились. Беседа грозила обратиться в спор, кто кого перержет. Конокрад поцеловал землю, потом – свои сложенные пальцы. Наконец белоногий успокоился и пошел за остальными.
– Что это у вас? – спросил Гарабомбо.
Конокрад смущенно объяснил, что год назад он уговорил коней из Пакойяна идти с ним в Уарас. Белоногий был из них. Конокрад всегда продавал их хорошим хозяевам, которых хвалили собственные кони, но тут какие-то жулики его обошли, и белоногий попал к плохому человеку. Конь не забыл, что его полгода били и морили голодом. Но сейчас он все-таки послушался – не ради безответственного Конокрада, а ради общины!
Глава тридцать первая
Правительство предупреждает: будет применена сила!
Общинникам Серро-де-Паско дается срок в 72 часа
Сегодня вечером мы беседовали в участке Пакойян с майором Пио Фальконом, которому поручено провести любыми средствами выселение общинников, завладевших землей, из-за которой ведется тяжба.
Фалькон признает, что ситуация предельно серьезна.
Лагерь находится в пуне, 4300 м высоты (на 800 метров выше, чем захватчики). Холод очень сильный.
Отсюда видны общинники верхом на конях. По-видимому, они собираются стрелять под покровом темноты.
Полиция подтверждает, что у общинников есть конница под командой отставных сержантов, размещенная по правилам стратегии.
Ситуация настолько опасна, что некоторые помещики (в том числе – инженер Пабло Сальмон, главный управляющий поместья «Пакойян») были вынуждены увезти семьи в Лиму.
