Ирина Лобусова - Плач под душем
Девчонка едва успела спрятать блокнот, когда в дверях возникла физиономия охранник:
– Что так долго?
Я встала и направилась к выходу. Оглянулась. Добрая и отзывчивая девушка, помогающая плачущим страдальцам не меньшечем за двестидолларов, поспешила отвести от меня взгляд. Я вернулась в палату сдвумя смешаннымичувствами.: гадливости и надежды. Говорят, мир всегда был плох, но что сказать, когда он стал таким? Я не сомневалась: девчонка позвонит. Двестидолларов на дороге не валяются. За информацию обо мне Рыжик способен заплатить и больше. Для него двести долларов, как для меня пять рублей. Мне очень хотелось в это верить….
Вернувшись в палату, я легла на кровать и повернулась лицом к стенке. На тёмной, местами облупленной краске, виднелся след от раздавленного таракана. Тошнота поднималась к глазам. Но не от мерзости останков насекомого, а от тяжёлых картин прежней жизни… Сколько прошло времени с тех пор, как я легла на совершенно другую кровать? Так же вдавливаясь в подушку лицом. Вдыхая запах крахмала и дождя, врывающийся в ночные раскрытые окна…. Тогда мне казалось: страшное– позади, теперь всё будет хорошо. Медленно я погружалась втяжёлую и липкую дремоту вместо сна. Ещё раньше я подозревала, что не смогу сомкнуть глаз! Той ночью….
В комнате слышалось размеренноеспокойное дыхание спящей Галины. В отличие от меня, она спокойно спала. Чистенькая постель пахла крахмалом и травами, и на мгновение я задумалась о том, что она добавляет в крахмал. Но постепенно веки мои становились всё тяжелей и тяжелей, устало падая вниз. Голова клонилась к подушке, липкая дремота брала в плен мозг и постепенно я погрузилась в тяжёлоезабытьё, немного похожее на сон.
Я проснулась от того, что кто-то сильно и резко тряс меня за плечо. Открыв глаза, увидела над собой Галину в ночной рубашке и наспех накинутом халате. В комнате горела тусклая настольная лампа, почти не рассеивающая темноту, и от того по углам прятались зловещие тени.
– Ты ничего не слышала? Звонят в дверь!
– Кто звонит? – с трудом усевшись, я едва понимала происходящее.
– Какие-то люди! В дверь! Их много! Они сказали, милиция…
Я ещё ничего не поняла…
– Подожди! Который час?
– Три часа… Вернее, пять минут четвёртого….
– Не открывай!
Отчётливо слышный, громкий, разрывающий уши звонок. Какие-то голоса…
– Они сказали, если я не открою – выбьют двери! – чуть не плача прошептала дрожащая Галина.
– Ладно. Попробуй открыть. Я позвоню своему адвокату, пусть примет меры против наглых визитов.
Галина поплелась в прихожую, я встала с кровати и принялась искать сумочку, чтобы достать мобильник… Всёпроизошло очень быстро. В комнату разом ворвались люди. Я ощутила страшный удар в лицо, опрокинувший меня на пол. Массивная фигура в форме омоновца и тяжеленных ботинках вырвала из рук сумку и телефон. Содержимое сумки рассыпалось по всей комнате. Тяжёлым ботинком омоновец растоптал на полу мобильник. Во все стороны брызнули осколки пластмассы и разломанные детали. ИспуганнуюГалину прижали к стене. Я хотела кричать, но спазмой свело горло. Я лежала на спине, неуклюже раскинув руки и ноги. Тоненькая струйка крови сочилась из разбитых губ и оставляла алые пятна на ладони. Я чувствовала солоноватый вкус крови во рту и от страха почти не ощущала боли. В тот момент, когда я пыталась сесть, в дверях выросла фигура, при виде которой у меня стало темно в глазах.
Ехидно прищурившись, неторопливой походкой вразвалочку, в комнату входил Никитин.
Один из омоновцев быстро поднял меня с пола, швырнул обстенку лицом и принялся обыскивать. Я извивалась от отвращения, когда грубые и жёсткие руки нагло шарили по телу. Что я могла на себе прятать? Кроме нейлоновой ночной рубашки и трусиков на мне ничего не было. Никитин сделал своим людям какой-то знак, и несколько человек принялись обыскивать квартиру, выкидывая всё из шкафов и выворачиваяящики. Меня сноваразвернули лицом в комнату. Я попыталась что-то сказать, открыла рот, но сильный удар в солнечное сплетение заставил меня снова упасть на пол. В глазах потемнело, я задыхалась, не хватало воздуха… Упав на колени, я судорожно хватала ртом потоки воздуха… Потом пришла темнота – резкой болезненной спазмой, выворачивающей наизнанку. Потом кто-то легонько ударил меня ногой в бедро. Подняв глаза, увидела над собою Никитина.
– Значит, так. Собирайся. На одевание минут десять. Поедешь с нами. Ты арестована.
Речь понемногу возвращалась, я прохрипела:
– За что?
– Милая, с тобой всё ясно. И было ясно давно. Ты грохнула Гароева. И компаньонка, Ольга… как её там… тоже твоя работа! Открылись новые обстоятельства. Всё, тебе конец! Можешьсобираться в СИЗО. Я так и знал, что всё этим закончится.
– Я не поеду…
– Поедешь! Поедешь как миленькая! Не захочешь одеваться, потащим прямо так, в ночной рубашке. По дороге схватишь воспаление лёгких и сдохнешь. Может, это и к лучшему, чем на нарах париться лет пятнадцать.
– Я… не понимаю… адвокат…
– Ага, щас! Может, тебе ещё мартини налить на дорогу? Адвоката и лимузин! С шубой из чернобурки! Быстро! Так, всё, повеселились и хватит. Одевайся.
– Галя, позвони…
Но сильный удар по спину чем-то тяжёлым заставил меня замолчать. Никитин наклонился ещё ниже.
– Никуда твоя Галя звонить не будет. Думаю, она сама не захочет, когда мы ей кое-что объясним. Долго ты мне ещё будешь мозги пудрить? Вставай!
И рывком поднял меня. К удивлению, я легко встала на ноги. Теперь в комнатеярко горел верхний свет. От боли ударов терялось ощущение реальности. Но с возможностью двигаться и стоять ко мне вернулось и другое – странная, пугающая решимость, которая присутствовала всегда. Решимость, приходящая в самые тяжёлые моменты. Подчиняясь его жёсткому взгляду, я стала одеваться. Под липкимпошлым взглядом нескольких пар наглых мужских глаз я натягивала на себя бельё, колготки. Негнущимися пальцами застёгивала пуговицы костюма. И уговаривала себя, что это не самое страшное! Пусть смотрят сколько угодно! Мне всё равно! Галина была белее, чем потолок. И тряслась, как трясутся в припадке болезни. Провожала меня глазами, полными безумного ужаса. В прихожей я надела туфли и плащ. Причесаться не дали. Повернулась к Никитину:
– Я могу взять с собой какие-то вещи?
– А в тюрьме тебе ничего не понадобится! Ладно, пошутил. Утром подруга твоя принесёт. Вернее, соберёт сейчас твои шмотки и передаст с кем-то из ребят.
И толкнул ко входу. В тёмном дворе ждала милицейская машина со специальным отделением для задержанных. Я часто видела, как такие проезжали по улице. Никитин снова меня толкнул:
– Иди! Лимузин ждёт!
Когда металлическая решётка с силой захлопнулась за мной, я ощутила страшное отчаяние, от которого чуть не лишилась рассудка! Самое страшное отчаяние… плакать… кричать… Всё переворачивалось внутри от никогда не испытанного одиночества и странного ужаса… За какое-то мгновение я превратилась в безумногозатравленного зверя… Мне хотелось вцепиться себе в волосы, биться головой о стену, рычать, царапаться, кусаться… Но было лишь мерное покачивание машины. Я упала на видневшееся в темноте сидение.
Потом была вонь. Какая по-особенному жуткая. Я почувствовала, как моя правая нога попала в липкую, вязкую лужу. Быстро отдёрнула… Судя по запаху, чья-то блевотина. Очевидно, передо мной везли человека, которого беспрестанно рвало. Я не сомневалась: специально для меня Никитин выбрал именно такую машину, велевне убирать. От этой мысли стало ещё хуже и тоскливей. Сжавшись на сидении и подтянув почти к груди ноги, я пыталась собраться с мыслями. Но мысли ускользали, оставляя ощущения страха и отчаяния, величина которых увеличивалась по мере того, как грязная машина увозила меня к неизвестному и страшному будущему.
Вскоре машина остановилась. Решётка распахнулась и металлический голос скомандовал:
– Выходи!
Я вылезла. Мы находились возле длинного и тёмного здания, в котором кое-где светились огни. Я не успела прочитать вывеску у входа. Меня быстро повели по длинному коридору со множеством дверей. Два охранника впереди, два сзади. Никитин исчез. Когда-то я читала, что с таким количеством охранником водят особо опасных преступников. Впереди были решётки:
– Лицом к стене, руки за спину!
Я повернулась, как сказали. Сбоку один из охранников навёл на меня автомат. В таком положении я стояла до тех пор, пока не отворили решётки. Потом мы снова пошли по длинному коридору. Потом – опять решётки. Наконец очутились в настоящем тюремном коридоре со множеством бронированных дверей с окошками. Я поняла, что меня привели в самую настоящую тюрьму. Яркая лампа под потолком отчётливо освещала помещение, в которое не проникал даже лучик другого света. Наконец мы подошли к одной из бронированных дверей.
Поставив к стене, меня снова обыскали. Я удивлялась, почему на меня не надели наручники. Потом велели снять плащ. Я сняла. Снова обыск. Один из охранников отворил дверь и втолкнул меня внутрь. В тот же самый миг я очутилась в сплошнойкромешной темноте, в которой слышался лишь устрашающий металлический лязг запираемой за мною двери.
