Екатерина Гринева - Сногсшибательный мачо, или Правило первого свидания
– Скоро, мам, приеду, – промямлила я. – В ближайшее время.
– Не вздумай увиливать.
– Не буду, – пообещала я.
Весь день я валялась на диване и смотрела телевизор, переключая с канала на канал. Помыла посуду, которой скопилось до неприличия много. Я терпеть не могла мыть посуду и всегда оставляла это дело на «потом». А когда наступало «потом», то есть когда складывать посуду в маленькую раковину было уже некуда, я принималась выуживать из кастрюль, наполненных водой, тарелки и вилки с ложками, cкользкие от жира и остатков пищи, и мыть их. Внутри меня было странное безразличие. Наверное, так перегорает мотор у машины, внезапно и моментально. Кстати, а что с моей «Тойотой», подумала я. Надо бы пойти посмотреть…
Я подходила к гаражу с опаской, но он был заперт, а где были ключи, я не помнила. Наверное, остались там, внутри. Значит, «они» аккуратно заперли гараж и взяли с собой ключи, чтобы не привлекать внимание к распахнутому гаражу и к моему исчезновению. Придется вызвать сантехника или еще кого-то из РЭУ или ДЭЗа, или как это еще там называется, сбить замок тут же поставить новый.
Я потопала обратно домой, приготовила себе кусок мяса, который из-за моей невнимательности и рассеянности пригорел, и снова провалилась в сон. Сказывалось нечеловеческое напряжение последних дней, пребывание в холодном сарае и временное отупение мозгов. Организму требовался внеплановый отдых.
Проснулась я от звонка в дверь. Я удивилась. Вроде бы никого не ждала. На минуту я подумала, что ко мне приехала мать вправить мозги и научить жизни, как это она иногда делала с почти нулевым результатом. В «глазок» я увидела Антона и ощутила прилив злости. Я чувствовала такую ярость, что разорвала бы его на части, не раздумывая. Он звонил настойчиво, не снимая пальца с кнопки. Я распахнула дверь.
– Чего растрезвонился?
– Наконец-то, – Антон стоял и широко улыбался. – А то я уже собирался через балкон лезть.
– Я бы тебя вниз спустила, – буркнула я.
– Неужели?
Его улыбка меня доконала. Я собиралась с шумом захлопнуть дверь, но Антон вовремя поставил в проем ногу.
– Убери! – завопила я.
– И не подумаю.
Через секунду он уже был передо мной в коридоре.
– Тебя, кажется, не приглашали, – съязвила я.
– Я парень простой и особых приглашений не требую.
Мы стояли в коридоре друг напротив друга.
– Так и будем стоять? – спросил он. – А где твое гостеприимство?
– Больно надо!
– И чего мы такие колючие?
– Слушай, если ты считаешь, что я из тех, кого можно поматросить и бросить, то глубоко ошибаешься. Ищи дурочку в другом месте. Я не по этой части.
– Я тебя не бросал.
– Может, это теперь называется по-другому? А как объяснить твое исчезновение? Ты не подавал никаких признаков жизни и даже не оставил своего телефона. Просто помахал ручкой на прощание и все.
– Какой ручкой? – не понял Антон.
– Своей.
– Мне надо было уехать по делам. Срочно. Я думал, быстро вернуться обратно, но, к сожалению, пришлось немного задержаться. Поэтому и получилась накладка. А вот куда исчезла ты? Я тебе звонил…
– Отдыхала за городом – в сарае со всеми удобствами. Меня похитили и увезли за город.
– Кто? – перебил меня он.
– Те самые славные ребята, от которых ты меня когда-то спас. Они по-прежнему не оставляют меня в покое.
– А ты?
– Что я?
– Что ты им сказала?
– Что у меня ничего нет.
С минуту-другую он смотрел на меня блестящими глазами, а потом резко выдохнул:
– И как же ты вывернулась?
– Убежала.
Он хмыкнул, а потом посерьезнел.
– Жаль, что меня рядом не было. Главное, что с тобой все в порядке. Они тебя по-прежнему преследуют?
– Пока – нет. Может, до них дошло, что я в этом смысле – товарищ бесперспективный и никакой записи у меня не имеется.
Возникло молчание.
– Джульетта! – Антон взял меня за руку. – Джульетточка. Я бы не смог тебя бросить, даже если бы и очень захотел. Ты мне нравишься гораздо больше, чем думаешь…
– В самом деле? – не удержалась я от очередной шпильки. – Во всяком случае, твое чувство запрятано очень глубоко и его без очков не разглядишь…
– Определенно. – И вместо ответа он притянул меня к себе. Но я все еще была зла на него и поэтому уперлась руками в его грудь.
– Пусти!
Я пыталась высвободиться, и при этом мой халат треснул в области воротника.
– Ты что?!
– Ничего!
– Отпусти меня! Сию минуту!
Hа кухне надрывался Ронька, которого я закрыла там по чистой случайности.
– И не подумаю.
– Ах так!
Я толкнула его, но с таким же успехом я могла пинать каменный столб. Он даже не шелохнулся, а я в ту же минуту оказалась плотно прижатой к двери. Его лицо находилось совсем рядом от моего лица.
Я была в бешенстве; перед глазами прыгали черные точки. Мне кажется, в эту минуту я могла убить его без колебаний.
– Ну как? Будешь по-прежнему кусаться?
И он, наклонившись ко мне, слегка куснул за мочку уха.
Мне захотелось еще крепче прижаться к нему, еще сильнее.
– Пусти! – уже задыхаясь, шептала я. Тяжелая сладкая боль растеклась внизу живота.
– Ты думаешь, я тебя отпущу? – раздался вкрадчивый шепот. – И не думай.
– Ах так! – И я рванула его рубашку. Она треснула по шву.
– Ого! – Его брови насмешливо взлетели вверх. – Ты уже занимаешься рукоприкладством. А с виду такая воспитанная девушка.
– Ты так считаешь?
– Видимо, я ошибся. Уже вижу это.
Рубашка слетела на пол. Я судорожно вздохнула. Он ослабил хватку, и я вырвалась из его рук.
– Куда? – Он перехватил меня.
– На кудыкину гору! – насмешливо сказала я.
Но на самом деле мне уже было не до смеха. Мне стало трудно дышать; было ощущение, что я нахожусь в разреженном пространстве, и мне отчаянно не хватает воздуха. Приступ ярости не проходил. Мне хотелось раззадорить его, привести в исступление.
Я резко обернулась к нему и обхватила руками за плечи. Руки скользнули по выпуклым мышцам, и я закрыла глаза. Гладкость кожи, родной запах… Словно и не было этих дней, когда мы были в разлуке.
Но сдаваться так просто я не собиралась. Мы стояли друг напротив друга, как два бойца на ринге, и не отводили взгляда. Внезапно он обхватил меня, и мы упали на пол. Он был сверху. Я снизу. На меня обрушилась тяжесть его тела, и я оказалась прижатой к полу так, что не могла пошевелиться.
– Я… не… могу… – выдавила я.
Он развел мои руки в стороны и уселся на моих бедрах.
– Проси прощения.
– За что?
– За хулиганское поведение.
Я не успела ничего сказать, как он впился в мой рот поцелуем. От этих твердых жестких губ мои губы заныли.
– Повторить? – шепнул он.
Я молчала.
Он наклонился снова и впился в мою шею. Я застонала.
Он рванул халат, и пуговицы посыпались, как горох. Теперь я лежала под ним обнаженная: горячая и влажная. Он положил руки на мои груди и слегка сдавил их. Его руки были твердыми и сильными, они не ласкали, а мяли, впечатывали, сдавливали. И от этих спокойных уверенных движений низ моего живота разрезали краткие сладкие всполохи.
Его плоть билась во мне ритмично, тяжело, а я все крепче, все плотнее прижималась к нему.
Мы взлетели одновременно; из нас вырвались крики: сдавленный и приглушенный – его, и ликующе-звонкий – мой.
Как-то некстати и не к месту вспомнился Вадим с его упреками в моей холодности. Я усмехнулась: видел бы он меня сейчас, разве узнал бы свою «замороженную принцессу» в этой страстной раскованной девушке.
Антон скатился с меня, и теперь мы лежали на полу, тяжело дыша. Он повернулся ко мне.
– Жива?
– Жива!
Резким пружинистым движением он встал с пола и потянулся за рубашкой. Я схватила его за ногу, и от неожиданности он упал на пол.
Мы катались по полу и рычали, как два голодных зверя. Весь налет условностей и цивилизованности слетел с нас, и мы просто наслаждались близостью друг друга: прикосновениями, поцелуями, переплетениями рук и ног. Его горячие губы и руки были везде, и это приводило меня в исступление. Я хотела его так, как никогда и никого в жизни. Я даже не подозревала до сегодняшнего дня, что можно испытывать такое жгучее, почти непереносимое желание. Я была сверху, и мне нравилось чувствовать свою власть над ним. Он придерживал меня за бедра и все глубже погружался в меня.
Когда мы в изнеможении закончили и он отвел с моего лба прилипшую прядь волос, я резко выдохнула, наклонившись над ним.
– Я…
Но он приложил пальцы к моим губам:
– Молчи!
Я рассмеялась.
– Слушаюсь и повинуюсь.
– Так ты мне нравишься больше.
– Это почему же? Любишь тихих овечек?
– Не всегда.
– Я предупреждаю, что характер у меня не сахар и в ближайшее время вряд ли изменится.
– Я это уже понял.
Он потрепал меня по волосам; я прильнула к нему и замерла. Мое тело ныло, болело, было чувство, что его как следует размяли руки умелого массажиста, но эта острота постепенно притуплялась, и плотное наслаждение, густое, вязкое, как мед, растекалось по телу. Я молчала, ошеломленная, раздавленная впечатлениями.
