Наталья Борохова - Адвокат – невидимка
Глава 20
Несмотря на одуряющую жару, суд гудел, как потревоженный улей. Журналисты центральных и местных газет толклись в холле Дворца правосудия, препираясь с судебными приставами, дотошно производящими досмотр сумок, пакетов и футляров с фото– и видеотехникой. Было известно, что первая часть заседания, на которой стороны будут формировать коллегию присяжных, пройдет в закрытом режиме. Публика же будет допущена только к моменту начала судебного разбирательства. Но поскольку временные рамки не были установлены, никто расходиться не желал, понимая, что двери судебного зала могут распахнуться в любой момент, и тогда самые удобные места достанутся конкурентам.
Конечно, в царящей повсюду суматохе никто не обратил внимания на невысокую, скромно одетую девушку, пробирающуюся сквозь толпу к дверям заветного зала. Елизавета, бросив случайный взгляд в зеркало, и сама бы не узнала себя, если бы не знакомое бледное лицо с лихорадочно горящими глазами, которые приобрели вдруг цвет горького шоколада. Белую кофточку с круглым воротничком оживляла лишь коричневая оторочка в тон длинной, ниже колен, юбке. Никаких цепочек или иных, милых женскому сердцу, украшений не наблюдалось вовсе. А дорогой портфель из особо сорта кожи на фоне блеклого наряда смотрелся сейчас как обыкновенная школьная принадлежность. В общем, Елизавета являла собой образец скромного начинающего адвоката.
Она незаметно просочилась в зал, небрежно кивнув знакомому приставу. Журналисты, дежурившие у входной двери, и не подумали задать вопрос молодому адвокату, вероятно, приняв ее за технический персонал суда. Дубровской это было только на руку. Во всяком случае, у нее не было охоты давать интервью.
Дверь захлопнулась, отрезая дорогу назад. Впереди были столы для представителей защиты и обвинения. А сразу же за ними скамья подсудимых, которая к этому моменту уже не пустовала.
Взглянув на Лещинского, Елизавета поняла, что была не права, ожидая от него игры на контрасте. Известный адвокат был одет скромно, но со вкусом. Никаких рубашек с пальмами и пиджаков с отливом он для себя не выбрал, лишь светлые, прекрасного качества брюки, рубашка с галстуком элегантной расцветки. Глядя на все это великолепие, Елизавета бы не удержалась от вопроса, кто своей заботливой рукой сумел отгладить стрелки на брюках и манжеты на рубашке? Но, что удивительно, внешность адвоката тоже претерпела некоторые изменения. Лицо Лещинского украшала аккуратно оформленная бородка, которую невесть когда он успел отрастить и взлелеять. В общем, его облик приобрел еще больше солидности и основательности, несомненных достоинств для мужчин его возраста. Глядя на него, трудно было вообразить что-то более нелепое, чем обвинение его в убийстве женщины.
Прокурор Немиров, давний противник Лещинского, только жмурился, раскладывая на столе свои записи. Он удостоил Дубровскую коротким сухим кивком, давая понять, что ее присутствие он заметил, вот только серьезно его заботит сейчас лишь тот, кто находится прямо за ее спиной. Ему не нравился сам вид его процессуального оппонента – эта дурацкая бородка, в самом наличии которой он уже угадывал угрозу своему делу. Понятно, что Лещинский опять готовился к спектаклю, сценарий которого заранее прочесть не удастся никому. И, судя по тому, что на этот раз известный адвокат выступит в новой для себя роли подсудимого, играть он будет так, как не играл до этого никогда. Немиров сжимал и разжимал пальцы, словно разминая их перед поединком. Он отдал бы многое за то, чтобы узнать тактику своего противника. Но лицо Лещинского, за тонированной гладью стекла, было непроницаемо и загадочно, как тот приговор, который прозвучит в этом зале в недалеком будущем…
Когда Елизавета увидела присяжных, входящих в зал через специальную боковую дверь, ей едва не сделалось плохо. Их было много, очень много. Поначалу ей показалось, что они пестрой толпой заполонили весь зал, не оставив и пятачка свободного места. Правда, потом она вспомнила, что кандидатов в присяжные приглашают всегда больше для того, чтобы стороны путем долгого и тщательного отбора сформировали окончательный состав – двенадцать человек основных и два запасных заседателя.
Они шумно расселись по своим местам и, удобно устроившись, принялись изучать зал и участников процесса. Дубровская заметила, что наибольший их интерес вызвал сам подсудимый, что было естественно. Второе место разделили прокурор и судья. Присяжные, по всей видимости, отдали должное их «сценическим костюмам» – черной мантии и мундиру с погонами. Елизавете же достались крошки с общего стола. Увидев ее, присяжные долго соображали, что это за птица, путая ее, должно быть, с секретарем судебного заседания. Но, переведя взгляд на бойкую темноволосую девушку за компьютером, они поняли, что напротив прокурора сидит, скорее всего, адвокат. Вид скромной мышки их интересовал не особенно, и поэтому взгляды присяжных пускались в дальнейшее путешествие по залу, отдавая должное судебным приставам, службе конвоя и, наконец, техническому оснащению зала.
– Нас интересует интеллигенция, – сказал Лизе на ухо Лещинский, которому в этой стадии процесса позволили сесть рядом со своим адвокатом. – Оставляем всех, умеющих свободно думать или думать вообще. Библиотекари, врачи, учителя – наш контингент.
Дубровская в этом мало что понимала, поэтому безропотно отдала инициативу в руки матерого адвоката. Присяжным задавали вопросы, интересуясь, казалось, самыми посторонними вещами. Как вы относитесь к смертной казни? Есть ли у вас судимые родственники? Любите ли читать детективы? Но Елизавета знала, что за этими вопросами, которые судья оглашал спокойным, даже равнодушным тоном, скрывался огромный интерес участников процесса к присяжным. Кто они? Что это за люди? Чем они живут? Что они думают? Способны ли они к состраданию или понятия «подсудимый» и «преступник» для них равнозначны?
Прокурор желал видеть на скамье присяжных своих единомышленников, людей жестких и бескомпромиссных, верящих в магическую фразу, звучащую теперь как заклинание: «Дыма без огня не бывает!» Адвокату и подсудимому были милее те, кто, подумав неспешно, изрекал вечное: «От сумы да от тюрьмы…»
Все шло, как по маслу, без суеты и лишней нервозности. Дубровской даже удалось справиться со своим волнением. Она чувствовала себя надежно, находясь в тени Лещинского. Он отлично знал свое дело, и Елизавета была рада возможности получить у него практический урок.
Когда тяжелые двери распахнулись и публика, включая представителей прессы и телевидения, хлынула внутрь, занимая свободные места в зале, Елизавета ощутила, что ей опять не хватает воздуха. Она чувствовала, что тонет в этом море лиц, чужих и нетерпеливых. Объективы фотокамер пугающе взирали на них своими темными, непроницаемыми глазами. Кроме того, надежное плечо Лещинского, которое придавало ей уверенности в самом начале судебного заседания, уже не согревало ее своей близостью. Бывший адвокат переместился туда, где ему было положено сидеть – на скамью подсудимых. Оставшись одна, Дубровская почувствовала растущий страх, который поначалу пробился в душе слабым росточком и вымахал до гигантских размеров в тот момент, когда мерный шум зала нарушил громкий и отчетливый голос судьи:
– Стороны готовы обратиться со вступительным словом к присяжным?
Немиров встал и по своей давней привычке одернул мундир. Он взглянул на скамью подсудимых, и правая щека у него дернулась. Смотреть в глаза бывшему процессуальному оппоненту, хотя ныне и поверженному, было делом неприятным, поэтому прокурор встал боком, сфокусировав взгляд на присяжных.
– Уважаемые присяжные заседатели! Вам предстоит разобрать сложное уголовное дело и вынести вердикт человеку, который совсем недавно выступал в этом зале в качестве защитника. Увы! Злая ирония судьбы такова, что теперь мы рассматриваем его как подсудимого по делу об убийстве. К сожалению, – он сделал акцент на этом слове умышленно, чтобы присяжные не посчитали его последним сукиным сыном, роющим яму своему бывшему коллеге, – к сожалению, это не ошибка и не случайное стечение обстоятельств. Молодую женщину, его любовницу, обнаружили задушенной в его постели, в его собственном доме…
Несмотря на панику, охватившую ее без остатка, Елизавета вдруг вздрогнула, как от разряда тока, услышав слово, произнесенное поздней ночью Кларой. «Задушили! Меня едва не задушили». Дубровская и сама ощутила удушье. Цепочка, состоящая из трех звеньев: Кренин – Марина – Лещинский, вдруг замкнулась в ее голове, озаряя сознание ошеломляющей разгадкой. Кренин! Это он…
– Адвокат, вы готовы обратиться к присяжным со вступительным словом? – спрашивал Лизу судья и, должно быть, не единожды, потому что во взглядах направленных на нее глаз читалось нетерпеливое ожидание.
