Эдуард Хруцкий - На углу, у Патриарших...
— Теперь — нет, — согласился Сергей. — Поезжайте, Виталий Петрович.
— Без тебя?! — возмутился Беляков.
— Что поделаешь? — вздохнул Никольский. — Да оно и к лучшему. Представляете, увидит генерал скрюченного.
Этот довод произвел на Белякова серьезное впечатление.
— Ох, Сергей! — покачал он головой. — Вечно с тобой не слава Богу! — и заспешил к выходу.
Черныш увел за ним Тарасова.
По телевизору, установленному поблизости, шла лихая мультяшка — с пальбой и дракой. Никольский с отвращением посмотрел на экран, через силу поднялся и пересел в другое кресло. Вдруг Сергею показалось, что зал качнулся и поплыл. Никольский закрыл глаза. А когда открыл — на корточках перед ним сидела Наташа.
Ощущение, которое он испытал, увидев ее, трудно было назвать иначе, чем чудом. Сразу перестала болеть спина, прояснилось в голове, взгляд приобрел прежнюю остроту. «Да, чудо… — подумал Сергей. — Но то, что она здесь, что я ее не потерял, тоже чудо…»
— Спишь? — спросила озорно и нежно.
— Наверное, — ответил Сергей. — Иначе как ты тут оказалась?
— Миша позвонил, — объяснила Наташа. — Ты его не ругай. Он мучился всю ночь, а утром позвонил и все рассказал. Я сначала — домой к тебе… Там пусто. И машины во дворе нет. Я — сюда…
— Что рассказал?.. Мальчишка!.. — вспылил Никольский.
— Не злись, а то исчезну, — ласково пригрозила Наташа. — Спи. Больно тебе?
— Было… — признался Никольский. — Очень больно… А сейчас легче — как ты появилась. А слезы почему?! — вдруг встревожился Сергей, заметив капли, бегущие по ее щекам.
— А мне тоже больно. Когда больно тебе… — прошептала она.
— Поделился, выходит? — криво улыбнулся Сергей. — Нашел чем… Эх, мент позорный…
— Мент, — согласилась Наташа. — Но не позорный — любимый! — почти пропела она. — А боль твою я сама у тебя взяла…
— Отдай назад! — потребовал Сергей.
— Не могу, — покачала головой Наташа. — Сон у нас с тобой такой. На двоих — один…
ЧАСТЬ ПЯТАЯ.
СУББОТНИК.
Семиэтажный дом светился уютным светом старой Москвы. Какие-то его окна отливали абажурно-желтым, другие пронзительно сверкали неоновым холодным пламенем, еще какие-то отражали фейерверковые сверкания хрустальных люстр. Но темных окон было большинство. И немудрено: было начало двенадцатого, ночь, и жильцы дома благополучно укладывались спать.
А одно окно всегда оставалось темным — чердачное. Оно глядело в ночь темным недобрым глазом. Вдруг в нем едва мелькнула мужская фигура. Выступивший из мрака человек пристально осматривал двор.
К одному из подъездов засыпающей семиэтажки медленно подкатила «Жигули» местной модели. Из нее не торопясь вышли двое крепких парней. Одежда, манера держаться, ленивая уверенность движений — все выдавало в них «крутых ребят»: либо бандитов, либо охранников крупной фирмы.
Один из «крутых» сделал водителю «шестерки» раздраженный знак рукой. Шофер понял — «тачка» тотчас отъехала в переулок.
Парни явно кого-то ждали, и этот кто-то определенно запаздывал: спустя минуту парочка здоровяков начала нервно переминаться с ноги на ногу. Впрочем, скоро они успокоились: из-за угла вышел некий гражданин с сигаретой в зубах. Красная подрагивающая точка сигаретного огонька была в неровной полутьме двора самым ярким пятном.
— Привет, Леха, привет, Колян, — тихо, срывающимся голосом поздоровался курильщик с «крутыми».
— Он здесь? — быстро спросил Колян, игнорируя и приветствие, и протянутую руку вновь прибывшего,
— Здесь, здесь. — Курильщик судорожно затянулся, выпустил дым в сторону и мелко-мелко закивал головой, подтверждая свои слова.
— Костя, это точно он? Не бери грех на душу! — негромко, но с неприкрытой угрозой в голосе произнес Леха.
— Что я — лох, чтобы себя подставлять? — Наводчик Костя весь трясся — наверняка не от холода, ибо вечер выдался довольно теплый.
Колян цепким профессиональным взглядом окинул окрестности, поморщился, передернул плечами и отметил со злобной удовлетворенностью:
— Вот местечко подобрал, киллер поганый. С чердака-то парамоновский подъезд как на ладони. Через час наш банкир подъедет и он его погасит. Но не успеет, падла. Не суждено ему…
Парочка скрылась в подъезде. Костя подбежал к «Вольво», стоявшей на противоположной стороне улицы, и устроился за баранкой. Газанул он прямо с места, торопясь оказаться подальше от злополучной семиэтажки. Полыхающие габаритные огни его машины стремительно уносились прочь.
Человек у чердачного окна, светя себе тоненьким лучом фонарика, тщательно ощупывал доски подоконника. Несомненно, он искал точку опоры для снайперской винтовки.
Вдруг с грохотом распахнулась чердачная дверь. Выстрел грянул сразу: стрелявший не дал предполагаемому киллеру и малейшего шанса. Человек у окна, падая, вырвал из-под пиджака пистолет, выстрелил ответно. Кто-то из парочки «крутых» охнул и грузно рухнул ничком. Тотчас же от дверей раздалось еще два выстрела. Человек у окна затих. На несколько мгновений воцарилась полная тишина. Никто не двигался, только острый луч фонаря высвечивал колеблющуюся на легком сквозняке прядь белесых волос на голове того, у окна.
— Леха, — хрипло позвал Колян.
Молчание. Не опуская пистолета, Колян бесшумно подошел к чердачному окну, подобрал фонарик, вернулся к двери и осветил фигуру своего подельника. Леха лежал, раскинув руки, неловко вывернув голову. С маленькой дыркой в виске.
Лучом фонарика Колян принялся искать винтовку, из которой киллер должен был выстрелить в банкира. Винтовки не было. Тогда фонарь осветил человека, лежавшего у окна. Человек как человек. В хорошей рубашке, в неплохом пиджаке, в качественных брюках и ботинках. Колян опустился на колени и, стараясь не испачкаться в крови, проверил карманы убитого.
В свете фонарика он раскрыл темно-вишневое удостоверение и прочитал: «Управление Федеральной службы безопасности по Москве и Московской области».
— …Твою мать! — ахнул стрелявший, швыряя на пол удостоверение, и кинулся к двери…
Костя, давешний наводчик, столь нелепо подставивший Коляна и Леху, тупо глядел перед собой. Его безумно раздражал нервный женский голос, твердивший уже в который раз:
— Она в отчаянии, она на грани самоубийства! Вы должны…
Ольга не могла остановиться. Ей казалось, слова отскакивают от этого ублюдка, как горох от стенки.
— Всех, кому должен, прощаю! — перебил ее Костя, потеряв терпение. — Я человек широкий. У тебя все? Тогда гуляй.
— Да как вы смеете! — девушка, сидевшая по другую сторону конторского стола, разделявшего ее и Костю, вскочила и шмякнула свою сумочку о столешницу. — В милицию пойду!
Трое девиц, устроившись за спиной Кости на служебном диване, при упоминании милиции неудержимо расхохотались.
— Иди, — хмыкнул Костя. — В милицию иди, в мэрию, к Президенту. Твоя сестрица сама туда рвалась, где сейчас обитает. Видно, в одном месте сильно свербило.
— Она ехала туда как фотомодель, а не как проститутка! — воскликнула Ольга отчаянно.
Шлюхи опять буквально скисли со смеху. Девушка принялась лихорадочно рыться в сумочке. Наконец вытащила оттуда какой-то конверт.
— Вот у меня письмо, где все рассказано о том, как вы ее обманули! — Она потрясла конвертом перед гнусной рожей сутенера.
Вдруг громко прозвенел дверной звонок. Костя улыбнулся и миролюбиво сказал:
— Так ты с этим письмом в милицию собралась? Не утруждайся. Она уже здесь. Милка, открой! — бросил он одной из проституток, не оборачиваясь.
В гости и впрямь пожаловала милиция. В комнату вошли два здоровых мента — прапорщик и младший лейтенант.
— Все на субботник! — провозгласил прапорщик. — Ленинского бревна не обещаем, но палки будут!
— Всех, что ли, забирать? — спросил младший лейтенант, глядя на хорошенькую незнакомку, все еще сжимавшую в кулачке письмо сестры.
— Всех, всех! — радостно разрешил Костя.
— И эту? — Милиционер явно колебался: уж очень не походила Ольга на «ночную бабочку».
— И эту! — Сутенер совсем развеселился. Он определенно заигрался: «не чуял поля», не соображал, какую беду кличет на свою никчемную голову.
Три шлюхи подхватили Ольгу под руки и потащили к дверям.
— Что вы делаете?.. Как вы смеете?!. — в растерянности воскликнула девушка.
— Новенькая? — деловито осведомился прапор.
— Новенькая, новенькая, — охотно закивал Костя.
— Ну, мы ее в четыре ствола вмиг обкатаем! — пообещал младший лейтенант.
В дежурной части отделения милиции царили покой и благодать. Никольский и дежурный по отделению майор Паршиков пили кофе из фаянсовых кружек.
На кружке Никольского красовался Жириновский, на кружке Паршикова — двуглавый орел. В углу старшина, помощник дежурного, злобно сопя, пришивал пуговицу к форменной тужурке.
