Марина Серова - Заложники греха
– А сына вам не жаль? – тихо спросила я.
Воропаев посмотрел на меня еще более удивленно.
– Почему не жаль? Жаль. Но вы говорите так, словно это я намеренно убил его невесту! Сам бы я не стал причинять ей никакого зла, разве что попытался бы снова и снова убедить Владимира, что он совершает ошибку. Но раз уж так получилось, что проблема решилась сама собой, зачем я стану притворяться, что сожалею? Я сожалею лишь о том, что все произошло так… трагично, но не более того!
– Мне показалось, что вы сегодня говорили с сыном слишком жестко, – заметила я. – Словно намеренно.
Воропаев смерил меня пристальным взглядом. Он ничего не ответил на мое замечание. Казалось, он крепко задумался о чем-то. Он поднялся с места, прошелся по столовой туда-сюда, затем остановился возле большого шкафа в углу. Он стоял так и легонько постукивал пальцами по его дверце, погруженный в свои мысли. Затем открыл дверцу бара и достал непочатую бутылку коньяка, лимон, а также коробку конфет и вазу с сухофруктами. Вместе со всем этим он вернулся к столу.
– Женя, вы не хотите выпить? – неожиданно предложил он.
– Благодарю вас, я на работе не пью.
– А я выпью, – просто произнес Воропаев, откупоривая бутылку.
– Может быть, вам нужна закуска посерьезнее? – покосилась я на сладости.
– Не хочу звать прислугу, – покачал головой Константин Юрьевич. – К тому же я уже отправил ее спать. Да я сыт!
Открыв бутылку, он вернулся к бару и достал широкую пузатую рюмку и нож. Сам порезал лимон и, ни слова не говоря, выпил. Промежуток между первой и второй оказался у него в соответствии с фольклорным жанром небольшим. После второй рюмки Константин Юрьевич чуть откинулся на стуле и ослабил узел галстука – он по-прежнему был в костюме, в котором ездил на службу. Я сейчас его ни о чем не спрашивала, хотя необсужденные вопросы оставались.
Воропаев заговорил сам:
– Знаете, Женя, я очень люблю Володю, – произнес он. – И очень хорошо его знаю. Вы верно заметили, я старался сделать ему больно, но зачем? Да чтобы за этой болью ослабела та, что он получил от смерти Марианны! Вы что, думаете, я бревно бесчувственное? Не понимаю, что у него в душе сейчас творится? Так вот как раз сейчас ему и нужна шоковая терапия!
Голос Воропаева взвивался, повышался. Сейчас он выглядел очень взволнованным, пожалуй, самым взволнованным за все время нашего недолгого знакомства.
– Знаете, есть такой метод при лечении головной боли? Нужно приложить к вискам что-то раздражающее или натереть их жгучей мазью, чтобы все вокруг начало гореть, драть! Это делается для того, чтобы одна боль как бы заглушила другую. И знаете, это и впрямь действует! Я пробовал на себе – голова действительно проходит. И жжение тоже, ибо его действие заранее предусмотрено как кратковременное.
Воропаев наполнил еще одну рюмку, быстро выпил, немного успокоился и произнес уже тише:
– Вот и с Володей, я уверен, произойдет то же самое. Боль пройдет. Не так быстро, как головная, конечно. К тому же я планирую в ближайшее время загрузить его работой по горло, чтобы у него времени не оставалось на тоску и депрессию. В таких случаях работа – лучший лекарь.
– Вы поможете ему компенсировать убытки, связанные с потерей товара?
– Да это само собой! – махнул рукой Воропаев.
– А если он откажется? Из честолюбия?
Воропаев посмотрел на меня снисходительно:
– Женя, мне до сих пор удавалось устраивать все для Володи, оставаясь в тени. Он думает, что у него самого так гладко все получалось – путь так и думает. Его не трогали налоговики, не беспокоили пожарные, санэпидстанции и прочие службы, всегда ищущие, чем поживиться среди бизнесменов. Он не задумывался почему. Считал, что просто потому, что у него все в порядке. Как бы не так! Это я был его незримым ангелом-хранителем!
То ли под влиянием коньяка, то ли просто расчувствовавшись, Воропаев употребил столь образное выражение, не свойственное его обычной суховатой речи. Наверное, нервное напряжение не прошло бесследно и для Константина Юрьевича, потому что сейчас он несколько размяк и не был уже таким собранным и официальным, как всегда. И глаза его подернулись меланхоличной дымкой, и на стуле он сидел свободно, не контролируя прямоту спины. Налив еще одну рюмку, он отпил несколько глотков. Взгляд его еще больше затуманился, в нем появилась даже некая сентиментальность.
– Константин Юрьевич, я знаю, что вы любите сына, – мягко сказала я. – Извините, если задела ваши чувства.
Но Воропаев, кажется, не слушал меня.
– Знаете, Женя, – задумчиво проговорил он. – У меня ведь два сына.
– Да я в курсе, – осторожно заметила я, не понимая, к чему он об этом.
– И Володя всегда радовал меня своими успехами больше, чем Вадик. Собственно, у него и успехов-то пока никаких нет. Не то чтобы я больше люблю Володю – конечно, нет. Но вот ведь какая штука странная… – Воропаев допил коньяк в рюмке и уставился на меня печально. Помолчав, продолжил: – Вообще-то я не хотел сперва этого говорить, но теперь вы все равно, скорее всего, узнаете, так что я опережу возможных сплетников.
– Это касается вашего сына? – спросила я.
– Да. Но тут есть один нюанс…
Воропаев пошевелил пальцами в воздухе, словно желая показать мне всю щепетильность момента. Он явно подбирал слова, и это было показателем того, что дело он считает серьезным и деликатным.
– Так вот, Володя – неродной мой сын, – выговорил наконец Воропаев.
Сказать, что я была удивлена – значит ничего не сказать. Уж что-что, а отцовскую любовь Константин Юрьевич демонстрировал самую сильную и искреннюю.
– Вот как? – осторожно проговорила я.
– Да, – продолжал Воропаев. – Я женился на Алене, когда ему было два года. С мужем она была уже разведена – точнее, это я настоял на ее разводе. Но вместе они уже не жили.
Я молча кивнула, давая понять, что слушаю очень внимательно. Воропаев снова разволновался. Он налил себе еще коньяка, уже не совсем твердой рукой, и выпил. Встал из-за стола и принялся ходить по столовой, но быстро вернулся обратно и сел, опустив голову и задумавшись. Я уж решила, что на этом он и закончит свой рассказ, но в какой-то момент Константин Юрьевич вдруг резко вскинул голову и, глядя мне в лицо, выпалил:
– Николай, приходивший позавчера «в гости», его родной отец!
– О-па, – медленно произнесла я. – Ну, я догадывалась, что это какой-то ваш родственник, но не думала, что по… такой линии. Думала, ваш какой-то – юродный брат или дядя. Он сам сказал – дядя Коля.
– Да уж, дядя! – с горечью произнес Воропаев. – Это Володя его так называл, когда был маленьким. Мы договорились, что он считает меня настоящим отцом. Я его сразу усыновил, все оформил документально.
– Как же так? Почему он так легко отказался от родного сына?
Воропаев покривил губами.
– Ему грозило лишение родительских прав, – неохотно произнес он, и я поняла, что в случае вмешательства Воропаева настоящего отца Владимира этих прав лишили бы в два счета. Он, поняв, что я мыслю в правильном направлении, пояснил: – Мы договорились по-хорошему. Николай написал отказ, с него не требовали никаких алиментов, на нем не стояло бы клеймо лишенца… К тому же он получил хорошие отступные.
– За сына? – не поверила я.
– Женя, жизнь – циничная штука. Неужели вы этого не заметили? Но с Николаем мы всегда вели себя порядочно. Поверьте мне на слово. Договорились, что он может навещать сына в оговоренные дни. Но только не как отец, а как дядя Коля. Но он сам эту договоренность нарушал. Когда Володя был маленьким, появлялся нечасто. Это сейчас, когда он вырос и стал успешным, зачастил.
– Но почему вообще все так получилось? – спросила я.
– А вы еще не поняли? Пьянство. Вечная русская беда. И на мой взгляд, страшнее, чем дураки и дороги.
– Ну, что он пьющий, сложно не заметить, – усмехнулась я. – Но почему вообще запил? Ведь, насколько я понимаю, на тот момент у него были молодая жена и маленький сын. Ваша супруга и сейчас весьма привлекательна, а тогда, должно быть, была просто красавицей. Почему он запил?
Воропаев помрачнел.
– Не повезло ему, честно говоря. Под самый занавес попал в Афганистан. Отслужил два года, но хватило ему на всю жизнь. Что-то у него переклинило, и по возвращении он пить стал. А с Аленой он еще до армии встречался, она его дожидалась. Когда пришел, поженились, но проблемы уже на первом году начались. Он и на свадьбе-то напился до поросячьего визга, как мне Алена рассказывала. И потом не стеснялся. А уж когда сын родился, вообще не просыхал. Как начал обмывать его рождение, так, похоже, до сих пор и празднует! Алена все на себе тащила, родители хоть помогали. Я когда с ней познакомился, ее ветром шатало от усталости. Ну тут уж я взял ситуацию в свои руки. Володю помог в ясли определить – тогда с этим сложности были. Ее сразу забрал из родительской квартиры, помог заявление на развод подать, чтобы быстро развели, без проволочек. Тут же новое подали. Пару месяцев мы жилье снимали, а тут мне как раз квартира подоспела от министерства – тогда еще давали как молодой перспективной семье. Я тогда, правда, только два года там работал, должность по нынешним меркам ничтожная, но все-таки. Так и стали жить. Володю я сразу полюбил. Родным сыном считал, даже своего не хотел.
