Вильям Козлов - Ради безопасности страны
— Ну вот что... — с трудом сдержался начальник отдела. — Я вас больше не задерживаю, Георгий Константинович!
— И на том спасибо! — Колесников тяжело двинул креслом и вышел из кабинета.
На город уже опустились ранние сумерки, когда Колесников и Парфенов вышли из здания, где помещалась торговая палата. Зажглись уличные фонари, и в голубоватом их свете темнела полоса расчищенной от снега мостовой и сахарно искрились подмерзшие верхушки сугробов у обочины.
Колесников, стараясь ступать след в след Парфенову, пробиравшемуся между сугробов к машине, смотрел на его обтянутую тесноватой дубленкой спину и лениво думал о том, что такие, скажем, крепкие середнячки, как Парфенов, носят обязательно дубленки, а с шапками как повезет — пыжик или ондатра. Начальник Парфенова дубленку, наоборот, никогда не наденет, а прошествует к машине в строгого покроя демисезонном пальто, но уж шапка-то обязательно будет пыжиковая.
— Тебя куда подбросить? — усаживаясь рядом с шофером, спросил Парфенов. — К дому?
— Останови где-нибудь у метро, — не сразу ответил Колесников.
— У метро так у метро, — кивнул Парфенов и, когда машина тронулась, обернулся к Колесникову: — Какие ощущения?
— К нашим условиям надо прикинуть, — задумывается Колесников. — По всем параметрам. А так что же... Нужных нам комплектующих вроде бы достаточно... И гарантийный срок подходящий... Но тут думать и думать! Закупка-то солидная!
— Да... — самодовольно протянул Парфенов. — Не семечки! Наша контора мелочиться не любит.
— Валюта летит, машина стоит! — усмехнулся Колесников. — Без обеспечения.
— Программистов не хватает, — пожал плечами Парфенов. — А вообще-то не нашего с тобой ума дело. Провел сравнительную оценку, доложил по начальству и сиди, не кукарекай!
— А то голову свернут? — поинтересовался Колесников. — На супчик?
— Запросто, — хмыкнул Парфенов, закурил и сказал: — Надо посмотреть, что «Шуккерт» предложит.
— Завертелась карусель! — досадливо поморщился Колесников. — Со штатниками три года хороводились, теперь опять двадцать пять! Подписали же вы контракт с Виккерсом?
— Ты что, с луны свалился? — удивился Парфенов. — Штаты все поставки по вычислительной технике аннулировали. И еще учти: насколько я понял, наши больше склоняются к «Лори». По всяким соображениям. Но так, чтобы «Шуккерта» не очень обижать. Усек?
— Это уж из области внешней политики! — отмахнулся Колесников и, увидев светящуюся букву «М», попросил водителя: — Прижмитесь здесь где-нибудь...
— Жду тебя завтра в министерстве, — глядя ему в спину, сказал Парфенов.
— Созвонимся. — Колесников хлопнул дверцей машины и зашагал к станции метро.
В неярком свете торшера, стоящего в изголовье дивана, поблескивает полировкой неизменная «стенка» с хрустальными фужерами за стеклом, крутится пластинка на диске проигрывателя.
Закинув одну руку за голову, в другой держа зажженную сигарету, откинулся на подушку Колесников. Подсвистывая Джо Дассену, он затягивается сигаретой и привычно, не глядя, стряхивает пепел в массивную, чешского стекла пепельницу.
— Что за дрянь ты куришь? — остановилась на пороге комнаты Нина.
Она в джинсах, мужская рубаха навыпуск, в руках, поднос с двумя чашками кофе.
— Почему дрянь? — Колесников принюхался к запаху табака. — Югославские.
— Мужчина твоего плана должен курить «Яву» или, в крайнем случае, «Мальборо».
— А не наоборот? — хмыкнул Колесников.
— Нет. Не наоборот. — Нина поставила чашки на журнальный столик. — «Мальборо» уж очень кастово. Как браминский знак. А «Ява» — скромно и солидно. Пей кофе, остынет.
— Спасибо. — Колесников приподнялся на локте, Нина ловко подсунула ему под спину подушку.
— Есть не хочешь?
— Какая еда... — Колесников взглянул на часы. — На метро бы успеть.
— Оставайся до утра.
— Скандала не оберешься! — Колесников отставил пустую чашку и спустил ноги с дивана.
— Скажи, что фирмачей своих куда-нибудь возил, — взъерошила ему волосы Нина.
— А телефон на что? — лениво возразил Колесников.
— А мужское самолюбие? — прищурилась она. — После утренней выдачи мог и не звонить.
— Оскорбился? — уточнил Колесников.
— Угу... — прижалась к его плечу Нина.
— Ты, конечно, извини... — чуть отстранился Колесников. — Но она далеко не дура.
— И что за сим следует? — заглянула ему в глаза Нина.
— То, что она прекрасно знает круг моих обязанностей. А я не гид из «Интуриста».
Колесников встал и пошел в ванную.
— Воду горячую отключили! — крикнула ему вслед Нина.
Колесников ничего не ответил. Послышался шум льющейся из крана воды. Нина взяла оставленную Колесниковым в пепельнице сигарету, глубоко затянулась, лицо ее вдруг осунулось, между бровей залегла морщинка. Причесываясь на ходу, из ванной вышел Колесников. Надел висевший на спинке стула пиджак. Размял в пальцах новую сигарету.
— Много куришь, — заметила Нина.
— Не в этом суть, — отмахнулся Колесников.
— А в чем?
— Кабы знать... — щелкнул зажигалкой Колесников.
— Комплексуешь?
— Пытаюсь уточнить свои параметры. На сегодня, — не то в шутку, не то всерьез сказал Колесников.
— Заложи данные в машину, — в тон ему ответила Нина.
— Где они, данные-то? Одни эмоции. А они, как ты знаешь, не просчитываются.
— Что это ты вдруг заметался? — испытующе поглядела на него Нина.
— А я не «вдруг», — серьезно ответил Колесников. — Меня от дурных мыслей давно бессонница одолевает.
— Старушку топором убил?
— Себя убиваю. Делаю меньше, чем могу. Разрабатываю чужие идеи. На свои времени не хватает. И пока П. Н. на своем месте сидит, он мне развернуться не даст. Нынешнее положение вещей его вполне устраивает!
— А сидит он плотно, — вставила Нина.
— Да бог с ним! Пусть хоть кресло продавит! Дал бы возможность самостоятельной работой заниматься, — нервно смял сигарету Колесников. — В закупочную комиссию опять втравили! Импортное поручение, коммерческое предложение, сроки, условия — СИФ, ФОБ! Так поднаторел, могу во Внешторг переходить.
— Не такая уж мрачная перспектива, — усмехнулась Нина. — Давай меняться! Ты под мое начало, а я за твой стол за перегородкой. Да еще в экспертах похожу, по заграницам повояжирую. Или баб в эксперты не берут?
— Почему же... Берут, — кивнул Колесников. — Вон у «Шуккерта» женщина — инженер по торговым связям с СССР. Говорят, в электронике разбирается дай боже!
— Молодая, старая?
— Скоро увижу.
— Смотри, Колесников! — пригрозила Нина.
— С двумя бы разобраться, — улыбнулся ей Колесников.
— Долго что-то разбираешься.
— Не понял, — сдвинул брови Колесников. — Ты о чем?
— Все о том же, — ушла от прямого ответа Нина. — О твоих комплексах.
Отпила остывший кофе, поморщилась и негромко, будто себе, сказала:
— Удивительные вы создания, мужики! Напридумываете про себя бог знает что и выламываетесь! Один — непризнанный гений, другой — супермен, третий — вообще экстрасенс! А жена или любовница за ручку вас водит и носом тычет: сделай то, сделай это. А вы — пожалуйста! Лишь бы самим ничего не решать. Как младенцы! С пуповиной расстаться не можете!
Колесников рассмеялся, но, встретив ее непримиримый взгляд, озадаченно спросил:
— Ты что? Всерьез завелась?
— Я не патефон, Колесников, — жестко сказала Нина. — По научным открытиям он, видите ли, истосковался! Да открывай ради бога! Порази нас всех. Я первая буду рада. А не можешь — не выеживайся! Живи, как все!
— А ты злая, оказывается, — сказал Колесников.
— Я не злая. Я одинокая, — не сразу ответила Нина и, помолчав, устало добавила: — Если идешь, то иди. Я спать хочу.
— Извини. — Колесников встал. — Приятных сновидений.
— Будь здоров, — отвернулась к темному окну Нина.
Колесников посмотрел на ее поникшие плечи, хотел было шагнуть к ней, но раздумал и вышел из комнаты.
В метро было пусто, свет притушен, стены терялись в полумраке, и от этого огромный зал казался еще больше. Одинокие пассажиры спешили к единственному работающему еще эскалатору, уборщицы мыли полы, и по цветной мозаике растекались мыльные лужицы.
Когда Колесников вышел из вестибюля, то на мгновение зажмурился — так резок был переход от полумрака станции к ослепительно белому снегу, густым ковром покрывавшему улицу. Стояло безветрие. Снег, пушистый и легкий, падал медленно и ровно, и, пока Колесников шел до своего дома, голова его, плечи и грудь были засыпаны снегом.
В подъезде он снял шапку, сбил с себя снег, сунул палец в отверстие почтового ящика и, убедившись, что он пуст, вызвал лифт.
Выйдя на своем этаже, остановился перед дверью квартиры, прислушался, вынул ключи и вошел в темную прихожую. Включив свет, он покосился на плотно закрытую дверь одной из комнат, снял пальто, шапку, задвинул ногой под обувной ящик аккуратно выставленные тапочки и прошел в кухню. На столе стояли вскрытый пакет с молоком, стакан в подстаканнике, тарелка, прикрытая другой, донышком кверху. Посреди стола белел лист бумаги. На нем угловатым, почти мужским почерком было написано: «Парфенов просил позвонить ему домой. В любое время». Последние слова были подчеркнуты. Подписи не было. Колесников налил в стакан молока из пакета, поднял верхнюю тарелку, взял один из приготовленных ему бутербродов и со стаканом в руке, дожевывая на ходу, прошел к себе. Увидел расстеленную на диване постель, невесело усмехнулся и сея в кресло у письменного стола. Закурил и, глядя на медленно падающий за окном снег, тяжело задумался. Что-то в последнее время жизнь у него пошла наперекос!
