Инна Балтийская - Призрак с горы Мертвецов

— Лиля, не надо, потерпи немного!

— Эдик, спаси меня! Мои глаза, их выжигают! Эдик, мне больно, я не могу больше, спаси меня!

Ее губы были прокушены в кровь, из прекрасного рта вместе с жуткими криками струилась кровавая пена, и он в ужасе отступил. Он пятился, сопровождаемый ее криками и дикими воплями остальной группы, видя, как парни и девушки сдирают остатки одежды, разрывают себе рты… Пошатнувшись, он почувствовал, что потерял твердую землю под ногами и летит вниз, но даже не испугался. В тот момент он хотел умереть.

Он пришел в себя через полчаса, лежа в неглубокой ложбинке. Снежный сугроб смягчил падение, и физически он не пострадал. Он выполз наверх и в сильной тоске посмотрел на догоревший уже костер. Лицом вниз там лежал кто-то, видимо, третий бандит, которого требовалось обезобразить. Подойдя поближе, он увидел парней из группы, чуть в стороне лежали девушки. Раздетые до трусов, с жутко искаженными, изуродованными лицами, их тела были настолько ужасны, что он, застонав, упал на колени и начал раскачиваться в стороны, не в силах унять боль. Лиля, его Лиля… Она среди этих обезображенных тел. Их отравили, а он не помешал этому, он даже не догадался!

— А ну-ка поднимайся, парень, еще много успеть нужно. — сильные руки рывком подняли его на ноги. — Давай, проверяй, все ли в порядке.

Он лишь вяло покачал головой. Обдумывать какие-либо планы он сейчас не мог.

— Ну что, тех, кто поприличнее выглядит, оставим у костра, остальных уберем отсюда. Думаю, тех двоих можно оставить, они себе рты не разорвали. — главарь кивнул двух студентов, умерших, судя по всему, от удушья. — А в костре наш Витек останется, надо, чтобы его сразу нашли и за тебя приняли.

Сейчас я еще немного на снегоходе по ним покатаюсь, потом вырежу пули из голов, и спрячу тела так, чтобы нескоро нашли. Пока снег сойдет, они уже превратятся в такое, что никто и не поймет, от чего померли.

Он куда-то пошел, а Эдик из последних сил отправился к палатке. Он увидел огромные разрезы на ней, залез через них внутрь, и сел на пол, оглядывая царивший вокруг жуткий кавардак. Все рюкзаки были распотрошены, вещи парней и девушек валялись вперемешку, теплые куртки и пальто, содранные в припадке безумия у костра, теперь вернулись в палатку и причудливо сплетались в нелепые композиции с лыжными палками и кипятильниками. Отыскать свои пожитки Эдику удалось не сразу. Отобрал необходимые на первых порах вещи и документы, он без сил лег лицом вниз. Там его и нашли бандиты.

— Видал, мы палатку изнутри разрезали! — хвастливо заявил главарь. Он внезапно стал очень словоохотливым, видимо, жуткое массовое убийство и для него оказалось нелегким испытанием. — Пусть думают, что студенты ее разрезали сами, и, голые, потопали вниз разводить костер.

Эдик лишь безучастно кивнул. Его подташнивало, и было плевать на все, включая собственную жизнь. Только один вопрос еще беспокоил, болел внутри, как гнойный нарыв. Он вспомнил искаженное лицо Лилии и спросил:

— Чем вы их напоили?

— Метиловый спирт. — коротко бросил старатель. — Зачем бороться с ними или возиться, раздевая трупы? Я знал, что им станет жарко и они разденутся сами. И замерзнут, не приходя в сознание.

Глава 20

Я долго стояла перед зеркалом, тщательно подрисовывая глаза и время от времени поглядывая на стоящую на серванте большую фотографию Лили. Идти в салон желания не было, и я решила, что справлюсь сама. В конце концов, не в кино же я играть собираюсь, и не на шоу двойников. Через минут двадцать получилось, на мой взгляд, неплохо, и я стала похожа на свою сестру, как дружеский шарж походит на оригинал. Впрочем, возможно, я была на нее похожа и раньше, и разница была лишь в цвете волос? Я снова посмотрела на фото. Нет, дело не в волосах. Никогда у меня не было такого кукольно-безмятежного выражения лица. И уже никогда не будет…

Закончив макияж, я одела теплый вязаный свитер с оленями, наверх осеннюю лыжную куртку, и вдобавок подвязалась теплым шерстяным шарфом. Ну что же, теперь я в силах выдержать свидание на свежем осеннем воздухе. А то вчера, когда я назначила Панкратову свидание в кафе на причале, он полчаса уговаривал меня поберечь здоровье. Предлагал на выбор самые роскошные рестораны в городе, но я была непреклонна. Этот вечер я хочу провести именно здесь — в осеннем лесопарке, в том кафе, о котором мечтала долгие годы, а побывала всего однажды — и вовсе не с тем кавалером, о котором стоило бы мечтать…

В этом октябре погода радовала солнечными деньками, но по вечерам температура падала почти до нуля. Поэтому я заранее позвонила в кафе и уточнила, что они будут открыты — хотя, как мне показалось, сообщили мне об этом с явным неудовольствием. Но это меня уже не волновало. Меня вообще теперь мало что волновало — сколько мне там осталось? Но уж проведу я это время с размахом — тем, которого так не доставало мне все предыдущие годы.

Этот вечер выдался на диво теплым. Солнышко не только освещало красные клены, но и слегка грело мое обращенное к нему лицо. Весь причал был оранжево-красным от опавшей листвы, и я с наслаждением прошаркала, разбрасывая листья по сторонам, к одному из трех оставшихся на причале столиков, за которым уже сидел одетый в теплую куртку Панкратов. Увидев меня, он вскочил, отодвинул мне стул и, ласково взяв за руку, усадил на мягкую подушку. Я лишь подивилась — в прошлый раз на сидении ничего не было, видимо, бравый следователь неплохо подсуетился.

— Какая вы сегодня красивая! — воскликнул Панкратов, но его блестящие глаза на секунду затуманились, словно погасли. Или мне это только показалось?

Все та же курносая официантка, которая обслуживала нас с Чудиновым, плавно подплыла к нам и, гневно смерив меня взглядом и с ненавистью взглянув на моего спутника, бросила на стол два тяжелых меню в кожаной обложке. Поверх фирменного черного платья на ней был наспех накинутый синий китайский пуховик, двигать руками в нем было не очень удобно, но мерзнуть ради нас она явно не желала.

— Ларочка, по мартини? — подмигнул мне Панкратов. — И пирожное, с малиной?

Он вовсю улыбался и выглядел счастливым и помолодевшим. Сейчас я ни за что не дала бы ему больше сорока лет, а его красивые темные глаза с таким восторгом смотрели на меня, что мне стало буквально физически больно. Может быть, пришла пора похоронить прошлое? Та, которой больше нет, меня простит? Но прощу ли я себя?

По знаку Панкратова официантка подошла к нам, приняла заказ и, презрительно процедив сквозь губу: «Больше ничего не желаете?» гордо удалилась. Вскоре она принесла на подносе пирожное и два фирменных бокала мартини с короткими черными трубочками и маленькими пьяными вишнями внутри бокалов. Даже не взглянув на нас, она со стуком поставила на столик бокалы, сунула между ними блюдечко с небольшой корзиночкой с заварным кремом, который венчала крошечная сморщенная садовая малинка, и, вздернув аккуратный носик, удалилась.

— Да уж, попили мы ей кровушки своими допросами. — задумчиво проводил ее глазами Панкратов. — Но что ж тут поделаешь… Лариса, выпьем на брудершафт?

Я молча кивнула. Взяв бокалы, мы сплели руки и, сблизившись почти вплотную, сделали по глотку. Время последнего разговора все приближалось, надо было или решаться, или полностью отбросить эту идею. Меня бросало то в жар, то в холод. Решиться на откровенный разговор оказалось слишком сложно. Поднимая взгляд от бокала, я вида сияющие глаза Панкратова, и те слова, которые должна была ему сказать, застревали в горле.

— Валерий, вы догадываетесь, почему я вас позвала? — наконец выдавила я. Собственный мгновенно охрипший голос показался мне омерзительным.

— Надеюсь, не для того, чтобы предложить остаться друзьями? — рассмеялся он. — Это был бы слишком сильный облом. А кстати, Лара, мы ведь уже перешли на «ты».

Я кивнула, пытаясь справиться со спазмом, сдавившим горло. А если прекратить этот разговор, не раскрывая карты, оставить все как есть? Он мне очень нравится, у нас может начаться красивый роман, я наконец-то почувствую себя желанной женщиной… Но Лиля… Я так никогда и не узнаю, как она умерла!

— Да, Валера… — нет, я не смогу уже остановиться. Я слишком долго ждала этого разговора. — Но я хочу знать… Как тебя зовут на самом деле?

Он молчал. Сжимая в вспотевших ладонях бокал, я наконец решилась поднять взгляд. В его темных глазах не было удивления, не было них и страха. Только тоска… глубокая, беспросветная тоска.

Тем не менее, его голос звучал почти рассеянно:

— Ларочка, ты о чем?

— Ты не Валерий Панкратов. — мне казалось, что я рублю топором все, что могло быть хорошего в моей жизни. — Ты один из тех девяти, кто пошел на гору и не вернулся. Мне следовало понять это раньше, еще тогда, когда тут корчился в муках беспамятства бедняжка Юрик. Тебя не было в родном городе много лет, ты изменился, но Тамара Чудинова все равно тебя узнала, и ты убил ее. А потом убил и ее мужа. Задушил моим пояском. За что, бедняга ведь так тебя и не вспомнил?