Донна Леон - Гибель веры
– Ряд ваших работников не имеют необходимых разрешений на легальную работу в стране.
Мессини поднял брови так, что это могло сойти за шок.
– Мне трудно поверить в это. Уверен, что на все разрешения документы подавали и заполняли все формы. – И посмотрел на Брунетти, который только слегка улыбался, глядя в бумаги перед собой. – Конечно, комиссар, если в данном случае что-то просмотрено, надо заполнять другие анкеты, и… – он сделал паузу в поисках дипломатичных слов и даже нашел их, – заплатить какие-то налоги на заявления, – хочу заверить, что с радостью проделаю все необходимое, чтобы нормализовать ситуацию.
Брунетти улыбнулся – замечательное владение эвфемизмами.
– Очень щедро с вашей стороны, Dottore.
– Очень мило, что вы так сказали; я думаю, это было бы только правильно. Хотел бы сделать все, что смогу, чтобы остаться на хорошем счету у властей.
– Как я уже сказал, это щедро.
Комиссар надеялся, что улыбку его Мессини сочтет продажной. Очевидно, это ему удалось, потому что Мессини молвил:
– Но вам надо было дать мне знать об этих налогах на заявления.
– На самом деле, – комиссар отложил бумаги и глядел на собеседника, который, он заметил, испытывал трудности с пеплом на сигарете, – я хотел поговорить с вами не о медсестрах. Это насчет члена ордена Святого Креста.
Опыт его заставлял считать, что нечестные люди редко выглядят невинными, но Мессини выглядел сразу и невинным и смущенным.
– Святого Креста? В смысле – монахини?
– Я уверен, там есть и священники.
Кажется, это для него новость.
– Да, думаю, есть. – Мессини помолчал. – Но в домах престарелых работают только монахини.
Его сигарета догорела почти до фильтра.
Брунетти смотрел, как он глянул на пол, отбросил эту идею, но не сигарету, и очень аккуратно пристроил ее стоймя на необгорелом конце рядом со спичкой на столе.
– Примерно год назад одну из сестер перевели.
– Да? – произнес Мессини со слабым интересом, очевидно сбитый с толку переменой темы.
– Ее перевели из дома престарелых в Доло в один из здешних, при Сан-Леонардо.
– Ну, раз вы так говорите, комиссар… Я мало что знаю о служащих.
– Кроме как об иностранных медсестрах?
Мессини улыбнулся – опять ощутил под ногами удобную почву.
– Я хотел бы знать, почему ее оттуда перевели. – Прежде чем Мессини успел что-нибудь сказать, Брунетти добавил: – Можете считать свой ответ разновидностью налога на заявления, доктор Мессини.
– Кажется, не понимаю.
– Какая разница, Dottore? Я хотел бы, чтобы вы мне рассказали, что вы знаете о переводе этой сестры. Сомневаюсь, что ее переводили из одного вашего дома престарелых в другой и вы хоть что-то об этом не услышали.
Доктор обдумывал сказанное с минуту, а Брунетти наблюдал игру эмоций на его лице: пытается понять, какие опасности его подстерегают в зависимости от ответа. Наконец он заговорил:
– Не знаю, какие сведения вы ищете, комиссар, но что бы там ни было, я их вам дать не могу. Всеми вопросами по штату ведает начальник лечебниц. Поверьте мне, если бы я мог сразу помочь вам, уж я так и сделал бы, но это не то, с чем я напрямую связан.
Хотя обычно поверить призывали те, кто врали, Брунетти подумал, что Мессини говорит ему правду. Он кивнул и сообщил:
– Несколько недель назад та же сестра покинула дом престарелых. Вы знали это?
– Нет. – И опять Брунетти поверил ему.
– Почему в ваших домах престарелых помогает орден Святого Креста, Dottere?
– Это длинная и сложная история, – отвечал Мессини с улыбкой, которая кому-нибудь еще показалась бы совершенно очаровательной.
– Я не спешу, Dottore. А вы? – Улыбка Брунетти была, напротив, совершенно лишена шарма.
Мессини дотронулся до пачки сигарет, но сунул ее в карман.
– Когда я восемь лет назад принял директорство над первым домом, им полностью управлял орден, а я был нанят только как медицинский директор. Но со временем становилось все более очевидно, что, если они продолжат вести их как благотворительные учреждения, им придется их закрыть. – Мессини наградил Брунетти долгим взглядом. – Люди так… прижимисты.
– В самом деле. – Это все, что позволил себе Брунетти.
– Так или иначе, я рассмотрел финансовое положение заведения – я уже был предан идее помощи старым и больным, – и мне стало очевидно, что оно может выжить, только если начнет оказывать частные услуги. – Видя, что Брунетти в курсе, он продолжал: – И последовала реорганизация – то, что в деловом мире надо, скорее, называть приватизацией, – а я стал администратором, оставаясь и медицинским директором.
– А орден Святого Креста?
– Главной миссией ордена всегда была забота о старых, и решили, что члены ордена останутся частью штата домов престарелых, но как платные сотрудники.
– А их содержание?…
– Выплачивалось ордену, конечно.
– Конечно, – повторил Брунетти, но прежде чем Мессини смог что-то возразить по поводу его тона, спросил: – А кто получал их зарплаты?
– Понятия не имею. Может, мать-настоятельница.
– На кого выписывали чеки?
– На орден.
Комиссар принял его ответ с вежливой улыбкой, но Мессини, смущенный, ровно ничего не понимал в происходящем. Зажег еще сигарету и положил вторую спичку по другую сторону от стоящего фильтра.
– Сколько членов ордена работают на вас, Dottore?
– Этот вопрос надо задать моему бухгалтеру. Я так себе представляю, что около тридцати.
– И сколько им платят? – И, прежде чем Мессини успел снова призвать дух своего бухгалтера, повторил вопрос: – Так сколько им платят?
– Думаю, около пятисот тысяч лир в месяц.
– Другими словами, четверть того, что получала бы медсестра.
– Большинство из них не медсестры, – заявил Мессини, – они помощницы.
– И поскольку они состоят в религиозном ордене, я так представляю себе, что вы не платите правительству никаких налогов на их здравоохранение или в пенсионный фонд.
– Комиссар, – голос Мессини впервые налился гневом, – мне кажется, вы все это уже знаете, – не вижу, зачем я здесь отвечаю на вопросы. Более того, если вы собираетесь продолжать в том же духе, то я пригласил бы своего адвоката.
– У меня еще только один вопрос, Dottore. И я уверяю вас, что в присутствии вашего адвоката нет необходимости. Я не из налоговой полиции и не пограничник. Кого вы нанимаете и насколько мало им платите, полностью ваше дело.
– Спрашивайте.
– Сколько из ваших пациентов завещали деньги вам или дому престарелых?
Мессини был удивлен вопросом, но ответил быстро:
– По-моему, три. Я пытался это прекратить. В тех немногих случаях, когда узнавал, что люди собираются так поступить, говорил с их семьями и просил присмотреть, чтобы данную персону переубедили.
– Очень щедро с вашей стороны, Dottore. Пожалуй, даже великодушно.
Мессини устал от игр и потому сказал правду, и весьма резко:
– Если так поступить, это будет глупость! – Бросил сигарету на пол и придавил носком ботинка. – Подумайте, как бы это выглядело. При первом же упоминании об этом люди встали бы в очередь забирать своих родичей, чтобы поместить их куда-то еще.
– Понятно. Не могли бы вы назвать мне имя одного из тех, кого вы разубедили? В смысле – их родственников.
– Что вы собираетесь делать?
– Позвонить им.
– Когда?
– Как только вы выйдете, Dottore. Прежде чем доберетесь до телефона.
Мессини даже не потрудился изображать ярость.
– Катерина Ломбарди. Ее семья живет где-то в Местре. Сына зовут Себастьяне.
Брунетти записал и поднял глаза:
– Думаю, на этом все, Dottore. Спасибо, что уделили мне время.
Мессини встал, но руки не подал. Ничего не говоря, прошагал по комнате и покинул кабинет. Дверью не хлопнул.
Прежде чем Мессини покинул квестуру или воспользовался мобильником, Брунетти уже говорил с женой Себастьяно Ломбарди, которая подтвердила рассказ доктора Мессини: он предложил им переубедить мать мужа, чтобы она не меняла завещание в пользу дома престарелых. Прежде чем повесить трубку, синьора Ломбарди очень хвалебно отозвалась о докторе Мессини, о его человечном, любовном участии, которое он проявляет ко всем пациентам. Комиссар согласился столь же бурно, сколь и фальшиво. На этой ноте их разговор кончился.
Глава 17
Брунетти решил провести остаток дня в библиотеке Марчиана, но покинул квестуру, не удосужившись сообщить кому-либо, куда направляется. До получения степени юриста в университете Падуи он провел три года, обучаясь на историческом факультете в Ка Фоскари, где из него сделали довольно компетентного исследователя, который чувствовал себя как дома и среди множества томов в Марчиана, и в изгибающихся прямыми углами проходах Государственного архива.
