Алексей Макеев - Жертва тайги
— А у тебя хоть таблетки какие-нибудь есть?
— Да таблеток этих валом. Не поскупились, бесовы дети. Горстями лопаю. Да ты вот что, Антоха, не ходи вокруг да около. Говори уж сразу, чего от меня-то нужно, и давай без извинений.
— Сможешь меня на плечах удержать?
— Не знаю. Как-то я теперь ослаб совсем. Но расстараюсь, коли надобно. Хочешь попробовать до крыши дотянуться? Так она, зараза, на замке, а к нему, как я петрю, ни в какую не добраться.
— А если они саму раму безо всякого крепежа просто тупо в землю загнали? Присыпали по бокам, да и все?
— Задумка-то справная, но вот как оно на деле-то выйдет? Нечего впустую языком трепать. Давай попробуем.
Антон помог мужику подняться и доковылять до стены. Люк располагался у самого края потолочных балок, что в немалой степени облегчало их задачу. Чеботарь сможет прислониться к стене. В противном случае, без надежной точки опоры, он и секунды не простоял бы, ни за что бы не смог удержать равновесие.
— Ставь ногу на мою ладонь, — почувствовав, что напарник замешкался, сказал Чеботарь.
— Ну, ты как? — озабоченно спросил Антон, кое-как взгромоздившись коленями на его шаткие плечи.
— Давай, лезь. Смелее, паря, выдюжу.
Антон стал приподниматься, но тут Чеботарь замычал, поехал в сторону, и они с матюгами рухнули на землю.
— Нет, паря, — через неровное сорванное дыхание вдруг как-то жалобно прохрипел Чеботарь. — Ни хрена у нас с тобой не выйдет. Тут уж не взыщи. Нету мужика больше. Все. Приплыли.
— Да ты чего? Прекрати! — принялся его успокаивать Антон, а у самого сердце сжималось от жалости. — Отлежишься немного. Поднакопишь силенок…
— Не надо, Антоша. Не мели ты попусту. Я не баба, чтобы меня по головке-то гладить. — Быстро оправившись, Чеботарь отстранился, завозился, отполз в сторону.
— Слушай, а ты куда по нужде-то ходишь? В какой угол? — предпринял Антон неловкую попытку отвлечь мужика от безрадостных мыслей, сгладить возникшую ситуацию.
— Да в углу параша стоит. Ведро. Гляди только, крышка там.
Антон оперся рукой об землю и почувствовал, что она попала во что-то липкое. Он потер пальцы, принюхался, и снова от сострадания горло пережало.
«Да у него же рана открылась! Вот ведь мудак я законченный! И зачем я его напрягаться заставил?!»
— Помочь?
— Нет. Не надо. Малость поплохело мне. Сейчас полежу чуток, и отпустит.
«Неужели мы так и будем безропотно дожидаться своей участи, как бараны, обреченные на заклание?» — спрашивал себя Антон в вернувшейся тягучей тишине.
Все его существо отчаянно сопротивлялось этой худой проклятущей мыслишке. Он скрежетал зубами, сжимал дрожащие от дикого возбуждения руки в кулаки.
«А вот шиш вам! Черта с два! Да хрен вы угадали, садюги долбаные! Все равно я что-нибудь придумаю! Обязательно! Да я не я буду!»
Наяву и во сне
Очередное признание Чеботаря. — Еще один собрат по несчастью. — Секреты и сказки от Сереги. — Неудачный побег из темницы. — Второй сон, леденящий душу
— Не спишь? — через какое-то время, отлежавшись, спросил Чеботарь.
— Нет.
— Тогда послушай, что скажу. Ты мне, конечно, паря, в вере-то давно отказал. Я тебя, ясное дело, понимаю, но все одно послушай. Давно я с этим хренком моржовым, с эстонцем Молчуном вожжаюсь. Уже, наверное, пятый годок как проклятый на него ишачу. Поначалу все больше золотишко ему таскал. Так, по малости. Много ли намоешь примитивной бутаркой [79]? За месяц на десяток злотников [80]. Случалось, правда, когда фарт нешутейный покатит, что и жужелку [81] — другую ему притараню. А потом этому жуку прижимистому мало показалось. Приспичило попутно всякой древней шнягой промышлять, безделушками разными с городищ этих старинных. Где что копануть удастся да слямзить у археологов по случаю. Оно сейчас шибко выгодно стало. Можно что хочешь с ходу сбагрить. Каждый жирный котяра при бабках чем-нибудь таким перед своими корешками и шмарами форсануть тужится. Вот, значит, так. Тогда, стало быть, когда мы с тобой встретились, я ведь тоже по его наводке в тайге шлындал. Надо было одну вещицу забрать и до поселка двигать. А там меня на моторке один хмырек дожидался. Давно уже у нас было все это отлажено.
Чеботарь передохнул, прокашлялся, с шумом высморкался и повел дальше свой сбивчивый рассказ:
— И в пещеру я эту не просто так намылился. Мне ж тот талисман твой и нужен был. Да вот тварюга эта клыкастая все карты спутала. Пришлось и тебя на пару с собой тащить. Струхнул я действительно не на шутку. Подумал, что она меня одного да без ружья загрызет влегкую.
— Опять!.. Так, или ты рассказываешь мне все толково, без всякой мути, или даже рта не раскрывай! — резко и грубо оборвал его Антон. — Я твоей галиматьей сыт по горло! Меня уже тошнит от таких спектаклей! И слушать я эту твою гнилую чухню больше не намерен, понял? — гаркнул он на Чеботаря, но через несколько минут напряженного молчания сообразил все-таки, что выбрал совсем неверный тон, явно переборщил, серьезно обидел обессилевшего, истерзанного болью старика, и поспешно пошел на попятную: — Ну, извини меня, батя, прости. Зря я наорал на тебя. Нервишки уже ни к черту стали. Никуда не годятся. Виноват, не сдержался.
— Да ничего, — устало вымолвил Чеботарь. — Все в норме, Антоха. Не бери в голову. Это мне скорее пристало извинения просить за то, что я тебя тогда на речке с панталыку сбил. На другую стежку завернуть принудил. Не кори себя, паря, понапрасну.
Антон вдруг ощутил, что почему-то испытывает к этому верченому, скользкому, как уж, очень не простому мужику, непосредственному виновнику всех его злосчастных таежных приключений какие-то на удивление теплые, едва ли не родственные чувства. Это было, конечно же, верхом безрассудства, натуральной детской глупостью и вполне могло в дальнейшем иметь самые дерьмовые последствия, но, как известно, из песни слова не выкинешь.
— А ты знаешь, батя… — начал он нерешительно.
— Что, Антоха?
— Когда мы с тобой в той пещерке ночевали, приснился мне один дурацкий сон. Наслушался я, батя, твоих рос… рассказов, и приснилось мне, что этот твой сказочный манза действительно там, у кумирни той, где ты мне мастерски кучу декораций понаставил, враскорячку ковырялся, божку этому своему лупатому земные поклоны бил.
— Так то же не я понаставил, паря. Ей-богу, не я! Вот те крест! Да и не было там никакого манзы. Это все дедок-нанаец из ближайшего поселка. Он же давно на этом деле умишком тронулся, совсем рехнулся. Вот и забацал там себе, в пещерке той, вроде как древнюю кумирню. Мало ли дураков на белом свете! А вот то, что у него эта побрякушка хитрая откуда-то завелась…
— А какая побрякушка? — моментально насторожившись, перебил его Антон.
— Да такой амулетик один малюсенький. Под вид черепушки человечьей. Так вот, про него я узнал загодя. Он в том же поселке живет, где и мой постоянный возчик. Оттуда и носится на поклон к своему болванчику. Башку выбрил и одежку такую же, как у древних корневщиков, на себя напялил, чудило. Ни дать ни взять, чучело огородное. Смех да и только. Вот он, значит, этой своей игрушкой местным по пьяному делу и похвалился. А мне потом на ушко про то шепнули. Но вышло оно ни туда ни сюда. Не сладилось у меня тогда его укараулить. Коли бы не нога моя…
— Но там же один вход? — снова нетерпеливо перебил его Антон. — Ты рассчитывал, что он нас не заметит, когда туда полезет? Так не совсем же этот дедок свихнулся!
— Да не один там вход, а два. Второй — в уголочке самом, в конце коридора. Его, пока башкой не упрешься, совсем не видать.
— Хорошо. Но неужели он не заметил бы, что в пещере кто-то есть, даже если пролез бы через этот второй вход?
— Да он же обычно, еще не доходя до этого своего болвана каменного, начинает как ванька-встанька поклоны класть да молитвы под нос бормотать. Оттого и слепнет, глохнет на оба уха.
Антон выслушал довольно мутное, не выдерживающее никакой критики объяснение Чеботаря и решил над этой его очередной несуразицей долго голову не ломать.
Он спросил о другом, куда более существенном, о том, что в данный момент интересовало его в гораздо большей степени:
— А чего же ты со своим благодетелем-то поцапался?
— Да из-за этой твоей хотонгони все и вышло.
— Почему моей? — тихо спросил Антон, чувствуя, что внутри появился легкий холодок, а в горле запершило.
— Да твоей, Антоха. Как только я к Молчуну пришел, так сразу он меня и огорошил. Сказал, что у тебя теперь эта его ненаглядная игрушка. Вот из-за этого у нас с ним весь сыр-бор и вышел. Не оправдал вроде как я его доверия. Не знаю, в чем уж там у нее такая ценность, но он же ею заболел просто. Так уж ему загорелось ее приныкать, что, когда прознал, что она мимо его носа по моей вине прошла, взбеленился как припадочный. Ну а там — сам знаешь, как бывает. В общем, нагородил я ему с три короба. Все, что накипело, выложил. Эта же скотина ушлая за копейку удавится. За все мытарства наши сущие гроши платит. А сам жирует, падла. Еще и куражится, если что не по нему, мать его так, морду приблудную! — выкрикнул Чеботарь, придя в немалое волнение, и замолчал.
