Александра Маринина - Чувство льда

– Ну мама, как ты себе это представляешь? Человек подходит ко мне, представляется, заводит разговор, причем спокойно, интеллигентно, ничего не требует, просто интересуется своими детьми, спрашивает, как они, как растут, как их здоровье, какие книжки они читают, в какие игры играют, как спортом занимаются. Это что, преступление? Он что, права на это не имеет? Я что, должна была орать, звать на помощь, грозить милицией? Как это все должно выглядеть по твоим представлениям?

Люба незаметно для себя повысила голос и сама тут же испугалась. Что она себе позволяет? Как разговаривает с матерью? Она уже готова была извиниться и пойти на попятный, когда Тамара Леонидовна неожиданно улыбнулась:

– Ты права, Любаша. В любой ситуации нужно вести себя интеллигентно. Ты же у меня девочка воспитанная. Нужно только постараться, чтобы этот Юрцевич не принял твою воспитанность за благосклонность и потворство его совершенно неуместным притязаниям. Ты меня понимаешь?

Люба молча кивнула и отвернулась к плите, где на сковородке томились гренки с колбасой и сыром. Из включенного радиоприемника доносился голос Муслима Магомаева, певшего про «свадьбу, свадьбу, свадьбу», и песня эта, никогда не вызывавшая у Любы никаких эмоций (она вообще не понимала, почему свадьбы должны быть «широкими», и считала это пошлейшим отголоском провинциальности), сегодня больно резанула ее уши.

Тамара Леонидовна прекрасно владела собой и умела быстро находить правильные слова, никоим образом не выдающие ее истинные чувства и намерения. Именно поэтому ей так удавались интервью зарубежным журналистам. Она вовремя прекратила разговор с дочерью о Юрцевиче, потому что, наблюдая за Любой, внезапно увидела и поняла всё. Девочка попалась. Попалась так же глупо и стремительно, как ее младшая сестра. И с этим надо срочно что-то делать, пока не стало поздно.

Выкроив в плотно забитом делами дне свободную минутку, она позвонила своему давнему другу Круглову.

– Ванечка, у меня неприятные новости. Когда вы сможете меня принять?

Иван Анатольевич, достигший в своей карьере уважительных высот, по-прежнему приятельствовал с Филановскими и общался с ними «без чинов», посему на просьбу о встрече отреагировал незамедлительно и договорился с Тамарой повидаться в тот же день. И снова местом встречи была выбрана некая квартира, только уже совсем другая, по другому адресу и подороже обставленная. Впрочем, оно и понятно, у рядовых сотрудников агентура попроще, у начальников – посолиднее.

За последние годы Круглов заметно располнел, отяжелел, появилась одышка и нездоровая розовость на щеках, а брюшко упругой волной набегало на брючный ремень. Глядя на него, Тамара Леонидовна невольно думала о себе: они ведь почти ровесники, неужели она тоже так стремительно стареет? Себя со стороны не видно, да и трудно заметить изменения, когда смотришь на себя в зеркало по сто раз в день.

– Ну, Тамарочка, дорогая, рассказывайте, что у вас случилось?

– У нас… – она выдержала театральную паузу, дабы Круглов проникся драматизмом ситуации, – у нас Юрцевич появился. Подкатился к Любочке. Детьми он, видите ли, интересуется. Ну, и как вам это понравится? Я как только узнала об этом, чуть не умерла от ужаса!

– И давно узнали? – задал Круглов вопрос, который показался Тамаре Леонидовне несколько странным.

– Да сегодня утром! Некоторое время назад я увидела Любочку с незнакомым мужчиной и решила, что это поклонник. А когда вчера снова его увидела, мне показалось, что наши мальчики на него похожи. Меня как током ударило! И сегодня утром я прямо спросила Любу, кто это такой. И оказалось, что это Юрцевич. Вы можете себе представить? Столько лет прошло, Наденьку похоронили шесть лет назад, а ему все неймется.

– Ну, слава богу, – почему-то улыбнулся Иван Анатольевич. – Гора с плеч.

– Это почему? – удивилась она. – Вы рады, что он появился? Вы о чем говорите, Ваня?

– Да мы, видите ли, давно уже знаем, что он встречается с вашей дочерью, и я, признаться, начал беспокоиться, почему это, думаю, моя Тамара Леонидовна молчит, не приходит, не рассказывает ничего, скрывает от старого друга такие важные события. Уж не разлюбила ли она меня, не вышел ли я из доверия? Теперь вижу, что не вышел. А я уж и контрольный срок себе назначил: если до первого июня вы мне не расскажете про контакты с Юрцевичем, придется мне самому задавать вам неприятные вопросы. Спасибо, голубушка, избавили.

– Значит, вы все знали?! – Тамара Леонидовна возмущенно всплеснула руками. – Знали – и молчали? Ваня, да как же вам не стыдно! Почему вы не предупредили меня сразу?

– Уж простите дурака, но я был уверен, что вам все известно, все-таки Люба – ваша дочь.

– Ой, Ванечка, ну что вы такое говорите! Наденька тоже была моей дочерью, а я ничего не знала, пока вы мне глаза не открыли.

– Да, – согласился Круглов, – но Наденька была молодой, неопытной и влюбленной, ее можно понять. К тому же она была беременна от женатого мужчины, так что ей было что от вас скрывать. А уж от Любочки вашей я никак не ожидал такой скрытности. Она же взрослая женщина, очень разумная, очень правильно воспитанная, член партии. Как же она от вас это утаила? Ведь они встречаются аж с февраля месяца, а теперь уж май на дворе.

– Как – с февраля?! – ахнула Филановская.

– Да вот так. Вы же понимаете, что такого типа, как Юрцевич, мы не могли оставить без присмотра и, как только он вернулся из колонии, постоянно за ним приглядывали: куда ходит, с кем общается, чем занимается – словом, вы понимаете, о чем я. Могу даже назвать вам точную дату, время и место, когда он впервые подошел к Любе. Скажу вам больше, дорогая моя: нашим людям удалось пару раз услышать, о чем они разговаривают. Так вот, Юрцевич спит и видит забрать у вас детей.

– Да вы что?! Как это – забрать детей? На каком основании?

– На том основании, что он – их отец. И с этим невозможно спорить, он же действительно их отец.

– Но в метрике…

– Тамарочка, в метрике может быть написано все, что угодно, но существует юридическая процедура признания отцовства. Он подаст иск в суд, приведет десяток свидетелей, которые подтвердят, что Наденька была беременна именно от него и все это знали. Суд назначит экспертизу, и эксперты скажут, что отцовство Юрцевича не исключается.

– А что это значит? – озадаченно спросила Тамара.

– Понимаете ли, Тамарочка, отцовство точно установить пока невозможно, в нашей стране нет таких методик, но можно сказать, может ли данный мужчина быть отцом конкретного ребенка или не может. Если точно не может – то и вопросов нет, а если эксперты скажут, что может, то вопрос остается открытым. То ли кто-то другой с такой же группой крови является отцом мальчиков, то ли действительно он, то есть возможность его отцовства не отрицается, а это существенно. Разумеется, процесс Юрцевичу не выиграть, даже если он приведет тысячу доказательств того, что он отец ваших внуков, потому что суд никогда не примет решение изъять детей из вашей благополучной семьи и передать на воспитание ранее судимому лицу. Тут вы можете не беспокоиться. Но огласки-то не избежать! И нам с вами это совершенно не нужно. Тем более Юрцевич за ум не взялся и от своих диссидентских идей не отказался, напротив, стал еще более активен в своей нелюбви к советской власти, даже примкнул к одному нелегальному сообществу, которое считает, что у нас, видите ли, права человека нарушаются. Ну не смешно ли?

– Смешно, – уныло кивнула Тамара Леонидовна. – И что же делать, Ванечка? Ведь получается, что Юрцевич сейчас еще более опасен, чем шесть лет назад. Я имею в виду нашу репутацию и все такое… Господи, и зачем вы разрешили ему вернуться в Москву? Почему не выслали за сто первый километр?

– У него здесь жена и ребенок, он имеет право жить с ними. Таков закон, дорогая моя.

– Ой, только не надо мне про законы рассказывать! Уж вам ли…

– Тамара! – строго произнес Круглов, и она испуганно замолчала. – Давайте договоримся так: вы мне поведали о своей беде, а я подумаю, что с этим можно сделать. Вы ведь, кажется, через пару месяцев во Францию собрались ехать? На лечение, если я не ошибаюсь?

Она снова кивнула. Конечно, никакое это было не лечение, а пластическая операция в целях омоложения, и Круглову это прекрасно было известно. Тамара Филановская была одной из очень немногих актрис, которых власти во главе с генсеком любили настолько, что позволяли им поддерживать красоту и молодость в зарубежных клиниках, причем за государственный счет. Контакты семьи Филановских с участником правозащитной группы приведут в случае огласки к скандалу куда более громкому, чем шесть лет назад, когда Юрцевич всего-навсего «позволял себе высказываться» и рисовал шаржи на членов Политбюро ЦК КПСС.

– Вовремя вы ко мне обратились, Тамарочка, – с улыбкой произнес Круглов на прощание. – Еще немного, еще буквально пару недель – и никакой Франции вам бы не видать. Вас бы не выпустили, и даже я не смог бы вам помочь.