Виктория Платова - Два билета в никогда
– Сами и отводите, – отбрила Борю этническая румынка. – Вы ведь теперь у нас главный. Вы всем рулите.
– Место преступления хотелось бы сохранить в неприкосновенности.
– Да? – Добрашку с сомнением посмотрела на все усиливающийся снегопад. – Думаю, это вряд ли получится.
Вересень и сам понимал, что сыскать концы в при таком погодном раскладе будет чрезвычайно трудно. А о следах, которые гипотетически мог оставить преступник, придется забыть навсегда. Если они и были изначально, то теперь погребены под снегом.
Окончательно и бесповоротно.
Второй подошедший к ним мужчина оказался похож на сына гораздо больше, чем Саша. Ему было около сорока или слегка за сорок: худощавый брюнет с приятным, незапоминающимся лицом. Очевидно, он так и не понял до конца, что именно произошло, и потому выглядел спокойным. Более спокойным, чем того требовали обстоятельства.
– Что здесь происходит, Карина? Ваш бородатый несет какие-то глупости…
А вот голос Вересень запомнил сразу и впоследствии не спутал бы его ни с каким другим. Глубокий, казалось, проникающий в душу, и в то же время – мягкий баритон. Такими голосами говорили старые актеры академических театров, застать которых Вересню не удалось. Зато теперь он мог в полной мере насладиться неподражаемой русской школой актерского мастерства, восходящей корнями к Качалову, Тарханову, Кторову и Плятту.
– Боюсь, что это не глупости… У меня плохие известия, Анатолий. Белла Романовна…
– Что?
Но Анатолий уже и сам понял – что. Он двинулся к матери и брату, бросив на ходу:
– Черт!!! Вы же должны были следить за ней, Карина! Да что ж такое…
Личный секретарь в легком замешательстве (чего за ней не наблюдалось раньше) потерла переносицу и оглянулась на Вересня.
– Это Анатолий. Средний сын Беллы Романовны.
– Я уже сообразил.
Значит, есть еще и старший, который почему-то не нарисовался. Вересень двинулся следом за обладателем волшебного баритона, на ходу вынимая свое удостоверение. Анатолий между тем приблизился ко все еще стоящему на коленях Саше и крепко ухватил его за плечо.
– Что это, Толя?
– Успокойся, пожалуйста.
– Успокоиться? – Саша нервно сглотнул. – Ты предлагаешь мне успокоиться?
– Ты ничего не можешь изменить. И ты не единственный, кто страдает.
– Здесь же кровь, Толя! – Пальцы молодого человека заскользили по темным пятнам на халате и пижамной куртке старухи. – Что это значит?
Вересень посчитал, что самое время вмешаться:
– Это значит, что ваша мать убита.
Он всего лишь констатировал очевидное, но его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Оба брата синхронно повернули голову в сторону следователя, и на их лицах отразилось недоумение.
– Вы кто? – строго спросил Анатолий.
– Мы вчера подобрали его на трассе… Кажется, я говорил… Или нет? Не помню… Мужик с котом…
– А-а… Кот. Тот самый. В свитере. Понятно.
Упоминание о дурацком парне заставило сердце Вересня забиться сильнее, но поднимать тему Мандарина вблизи от тела жертвы было верхом идиотизма.
– Упреждаю вопрос. – Боря попытался придать своему голосу мягкость, но до баритона среднего сына Анатолия ему было явно далеко. – Подобрали меня случайно. Все остальное – не случайность.
– Что вы имеете в виду? – Анатолий заслонил тело матери в надежде отодвинуть от него следователя как можно дальше.
То же самое проделала совсем недавно Карина Габитовна.
– Убийство – не случайность.
С этими словами Вересень сунул в руки Анатолия свое удостоверение.
– Что там? – поинтересовался Саша.
– Этот человек – следователь.
– Вересень. Борис Евгеньевич. Я попрошу вас вернуться в дом и подождать меня там. Мне придется допросить каждого. Таков план действий на ближайшее время.
– Мы сами решим, что нам делать. – Анатолий посмотрел на Вересня с откровенной неприязнью.
– Не в этом случае. В любом другом – да. Но не в этом.
– Что вы хотите сказать?
– На территории вашего поместья совершено преступление. И убийца до сих пор может скрываться здесь. Среди находящихся в доме.
– Вы в своем уме?
– Конечно, – уверил Анатолия Вересень. – Еще раз настоятельно рекомендую вам вернуться в дом и оставаться там до приезда следственной группы.
– А мама? – Саша все еще не мог отлепиться от Беллы Романовны.
– Тело… – Полный муки взгляд Саши заставил Вересня поперхнуться. – Она… Она останется здесь.
– Нет. Она не останется.
– Я должен провести хотя бы первичный осмотр места преступления.
– Проводите. Делайте что хотите. Но она не останется.
Вересень испытующе посмотрел на Сашу и сдался:
– Хорошо. Но сначала… отойдите, пожалуйста.
Сыновья старухи безмолвно исполнили его приказание, и следователь занял место у тела. Вот он, проклятый этический момент, когда ему придется обшаривать труп на глазах у безутешных родственников! Проклиная в душе свою удивительную способность вечно оказываться не в то время и не в том месте, Вересень сосредоточился на карманах жертвы. Их было три: один (нагрудный) на пижамной куртке и два на халате. Пижама скупо выдала ему карамельку «Барбарис», зато халатный улов оказался намного богаче. Спецпакета у Бори не было, и он стянул с головы роскошную лисью шапку с хвостом – предмет зависти не только коллег-следователей, но и знакомых оперов во главе с и.о. начальника убойного отдела капитаном Литовченко. Через минуту в шапке уже лежали: еще одна карамелька – на этот раз «Дюшес», пара фантиков от конфет; несколько испещренных буквами и цифрами стикеров (из тех, что клеятся на холодильник), сложенный вчетверо листок с какой-то схемой, носовой платок и кусочек пазла.
И флешка.
Правое запястье Беллы Романовны обвивал узкий кожаный шнурок, который оканчивался карабином со сломанной застежкой. Подумав секунду, Вересень поманил пальцем Карину Габитовну:
– Знаете, что это такое?
– Шнур.
– Я сам вижу. Для чего он?
– М-м… Хозяйка носила на нем телефон.
– Ага. Осталось только найти его.
– Я могу посмотреть в рабочем кабинете, – начала было Карина, но следователь перебил ее:
– Большая просьба. В кабинет не входить.
– Хорошо. – Добрашку пожала плечами.
– Это касается всех. – Вересень чуть повысил голос, чтобы его услышали еще и мужчины. – Без исключения. В рабочий кабинет жертвы не входить.
Под его присмотром Саша и Анатолий уложили тело матери на покрывало, предусмотрительно захваченное Михалычем (до сих пор тот отирался поблизости, шумно вздыхая и дергая себя за бороду), и со своей скорбной ношей медленно двинулись в сторону особняка. За ними потянулась Карина, и лишь Михалыч остался стоять на месте.
– Что ж ты ничего не сказал, а, Боря? – с обидой бросил он. – Водку мою пил, Новый год вот вместе встретили, а ничего не сказал.
– Что я должен был сказать?
– Что ты того… такая важная птица. Я перед тобой, можно сказать, сегодня ночью всю душу вывернул. А ты… ни гу-гу.
Это была чистая правда. Полночи Михалыч потчевал Вересня историями из своей забубенной жизни, в которой чего только не приключилось. Михалыч участвовал в штурме дворца Амина («вот сидишь ты тут, Боря, и не знаешь, что перед тобой подполковник ГРУ»), выиграл по очкам бой со знаменитым кубинским боксером Теофило Стивенсоном («вот сидишь ты тут, Боря, и не знаешь, что перед тобой мастер спорта международного класса) и едва не попал на околоземную орбиту («вот сидишь ты тут, Боря, и не знаешь, что перед тобой член отряда космонавтов). Михалыч был лично знаком с Фиделем Кастро и членами Политбюро Пельше, Долгих и Капитоновым. А после первой бутылки водки к ним прибавились балерина Майя Плисецкая и актриса Людмила Гурченко. Михалыч, конечно, врал как сивый мерин, но это было безобидное вранье. Настолько занятное и цветастое, что Вересень даже не стал ловить бородача на явных несуразностях. Лишь позволил себе спросить один раз:
– Как же ты, при такой героической биографии, очутился здесь?
– А вот так и очутился, – ушел от прямого ответа Михалыч. – Человек предполагает, а Бог располагает. От тюрьмы до от сумы не зарекайся. Знал бы прикуп – жил бы в Сочи.
У Вересня была надежда подбить Михалыча на тайный визит в особняк – там они могли бы поискать дурацкого парня. Но Михалыч слишком много выпил и, упав головой на стол, захрапел прямо посередине рассказа о товарище Пельше, снабжавшем ЦРУ разведданными.
– …Хозяйка-то хорошая была, Михалыч?
– Змея.
– А про Карину что скажешь?
– Змея.
– А дети?
– От осинки не родятся апельсинки.
– Как думаешь, кто мог желать ее смерти?
– Хе-хе. Захотели от кошки лепешки, а от собаки блина.
Получив столь исчерпывающие ответы, Вересень приуныл. Союзников в этом доме он вряд ли сыщет. А союзник был ему просто необходим. Михалыч на эту роль не годился, потому что оказался болтлив и не слишком умен. Но он был единственным, о ком Вересень мог сказать с высокой степенью уверенности: не убивал. Ведь большую часть ночи он провел у Бори на глазах.
