Татьяна Степанова - Невеста вечности
Провалитесь вы, Андрей Аркадьевич, к черту, к дьяволу.
Но он не провалился в тартарары.
Нет! Как и в прошлый раз после загула, он появился в кабинете Кати около полудня. Вошел без стука и прислонился спиной к двери.
Катя не поднимала головы от ноутбука, интенсивно писала – пальцы так и летали по клавиатуре.
– Она бывшая балерина музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, – сказал Страшилин.
Катя никак не отреагировала.
– Замуж не выходила, носила всегда фамилию матери – Полторак. Маргарита Полторак… Но она родная дочь Виктора Мурина по кличке Везунчик.
Катя замерла.
– О ком речь? – спросила она, хотя и так уже догадалась.
– О сестре Римме. – Страшилин чуть ослабил галстук. – Непросто было все это на нее откопать. Ну, в смысле театра, балета – легко, а вот по поводу ее дражайшего папаши… Он был третейским судьей у криминала, группировки преступные приходили к нему решать споры. Он из той, прежней еще, мафии, хотя был не такой уж и дряхлый. Влияние имел колоссальное, слушались его – как присудит, так и поступали. А потом, видно, надоело слушать. Петровка на него дело уголовное возбудила по линии ОПГ, скандал в прессе начался, он нанял таких адвокатов – закачаешься, и вроде как на следствии отбился. Дело стали прекращать за недоказанностью, а потом еще что-то поднакопали и начали по второму кругу расследовать. Полгода вся эта канитель длилась. А затем Мурина-Везунчика убили. Выстрел из снайперской винтовки, в висок ему угодили. Упокоился Витек Везунчик на Калитниковском кладбище – такой мавзолей из мрамора там ему отгрохали. Уж не знаю, дочка ли постаралась, или соратники-братва. Он был очень богатый человек, доли имел в разном бизнесе – не прямо, конечно, а через подставных лиц. Но после его смерти между крупными группировками война настоящая началась, многих просто убрали. Так что бизнес-то опасным стал. А дочке после скандала в прессе неуютно стало в театре и вообще. След ее потерялся на несколько лет. Оказывается – в монастырь она ушла, кто бы мог подумать. Была балетная дива Марго, а стала сестра Римма, скромная послушница.
– Она правда была балетной дивой? – спросила Катя, закрывая ноутбук.
– В театре справки навели по моему запросу – нет, то есть в молодые годы – да, танцевала несколько сольных партий, а потом только в кордебалете. Но жила широко, с поклонниками, с машинами роскошными, поездками в Ниццу. Видно, отец все оплачивал. А теперь она в монастыре.
– И что вы намерены делать?
– Встретиться с ней сегодня там, в монастыре.
– Но вы ведь не стали допрашивать сестер Пинну и Инну, когда узнали, кем они являлись в прошлом.
– А эту допрошу на протокол, – сказал Страшилин. – Из всей этой троицы она… мне кажется, именно ею стоит заинтересоваться особо.
– Вы ее подозреваете в убийстве Уфимцева?
– Их трое – монашек, но в доме Уфимцева женский след только один. То есть два, учитывая, что там побывала эта досужая старуха соседка – Глазова, – Страшилин отошел к окну. – Еще интересная деталь: все хлопоты по строительству часовни и выделению участка под строительство через администрацию района шли со стороны каких-то там спонсоров. И спонсоров этих нашла для монастыря именно сестра Римма.
– Значит, вы хотите ее допросить прямо сегодня? – спросила Катя.
– Угу, неужто вы со мной в монастырь собрались, мой сердитый коллега?
Катя уже деловито одевалась – день октябрьский выдался холодным и ветреным.
Страшилин молча ждал, когда она соберется и закроет кабинет.
И опять поехали знакомой дорогой туда – в «Маяк».
Но свернули не к поселку, не к железной дороге в промзону, а к станции и к монастырю.
Они уже хорошо ориентировались – когда приехали, Страшилин прямо направился к тому управленческому одноэтажному флигелю. У Кати язык не повернулся назвать это офисом.
Когда шли, Катя ловила себя на том, что пристально разглядывает всех, кто попался им на пути, – и монахинь монастыря, которых, кстати, во дворе было немного, и паломников. Ей все хотелось узнать, то есть опознать, то есть попытаться опознать…
– Что вы так встревожены? – спросил Страшилин. – Тут такая благодать, лепота, а вы как на иголках.
– Да вот все думаю про ту незнакомку на остановке автобуса, про монахиню, и все пытаюсь… может, узнаю ее среди них… Нет, не узнаю, это невозможно. Я ведь не видела ее. А там, в автобусе… я ведь ее разглядеть не успела. Боюсь, аноним так и останется для нас загадкой.
– Меня это не колышет, – сказал Страшилин, – порой важен не человек, а информация. Хотя в данном случае информация скудная и малопонятная. Скверна… Тут так у них чисто, убрано, столько цветов. И пахнет вкусно.
Катя снова ощутила аромат свежего хлеба из монастырской пекарни.
Они открыли дверь во флигель.
Сестра Милица – Катя сразу узнала ее – сидела на своем обычном месте за столом, заложенном бумагами и счетами.
Страшилин поздоровался. Сестра Милица тоже узнала их, но радости не выказала. Лишь вынужденно вежливо улыбнулась.
– Матушки Евсевии, к сожалению, сегодня опять нет, она в Москве на консилиуме у докторов, – сказала она, упреждая вопрос Страшилина.
– Да, что-то неважно у нее со здоровьем, – ответил тот.
– Мы молимся о ее здравии всем монастырем денно и нощно, – сказала сестра Милица. – Несколько лет назад она делала операцию на сердце. И вот опять, видно, нужно делать повторную. Молимся, верим, что Господь не оставит матушку игуменью. А вы по какому вопросу к нам опять?
– В рамках расследования уголовного дела, – ответил Страшилин. – Могли бы мы снова встретиться с послушницей вашего монастыря сестрой Риммой? Надеюсь, она сегодня в монастыре?
– Да, они поют с сестрами, у них репетиция, – сказала сестра Милица. – Ну хорошо, раз это нужно… Только я не понимаю, у вас дело уголовное, а у нас тут монастырь и… Хорошо, хорошо, я сейчас позову ее. Подождите, пожалуйста, в комнате для паломников.
По территории монастыря им передвигаться снова не позволили – появилась послушница – Катя вперилась в нее с любопытством – не та ли самая, с остановки, но… ах, нет, не узнать, может, только по голосу?
Но послушница, не произнося ни слова, проводила их в комнату для паломников. И оставила там.
Ждать пришлось очень долго. Катя терпеливо сидела на жестком стуле и разглядывала горшки с геранью на окнах.
За окном осенние тучи. Солнце выглянуло на минуту, а потом брызнул холодный дождь. Сестра Римма не торопилась приходить с репетиции монастырского хора. Видимо, ее не отпускали.
Прошел час. Страшилин уже потерял всякое терпение. Катя думала, что это их вот таким способом здесь, в монастыре, ставят на место – призывают к смирению. Мало ли что вы из полиции – тут свои правила. Раз приехали к нам – ждите.
И вот, наконец, сестра Римма появилась в комнате для паломников. В черной одежде – тихая и скромная. Вошла все той же своей легкой, почти невесомой, походкой.
Балерина…
Только они умеют ходить вот так – не касаясь земли.
– Добрый день, – поздоровался Страшилин, – у нас к вам снова вопросы, сестра Римма.
Она села напротив них на стул, сложила руки на коленях – все как в прошлый раз.
– Я слушаю вас. Чем могу помочь?
– Ваш отец…
– Мой отец?
– Да, ваш отец Виктор Мурин…
– Мой отец умер.
– Его убили, – сказал Страшилин. – Вы в миру Маргарита Полторак, всегда носили фамилию своей матери. Но ваш отец Виктор Мурин – известнейшая личность в криминальных кругах, очень влиятельная фигура.
Сестра Римма посмотрела на Страшилина в упор. И в темных глазах ее уже не было смирения.
– Что вам угодно от меня? – спросила она холодно.
– Мы расследуем дело об убийстве Ильи Уфимцева. Он ваш подопечный, вы навещали его с сестрами-монахинями. Выяснилось, что ваш отец, по сути, был крестным отцом мафии, третейским судьей преступного мира. Разъяснение таких вопросов, как устойчивые криминальные связи, – это как раз наша компетенция, следствия.
– Мой отец лежит в земле уже девять лет, – сказала сестра Римма. – При его жизни я всегда дистанцировалась от него и его дел. Не стану скрывать – я знала, кто мой отец. Он сам мне говорил. Он бросил мою мать, не жил с ней никогда одной семьей. Но меня он не оставлял своей заботой, давал деньги, был щедр. Оплачивал мою учебу в балетном училище. И потом всегда поддерживал меня материально. Это все, что нас связывало с ним долгие годы. Когда моя мать умерла, он снова не оставил меня в беде. Мы даже сблизились, он старел. Но я никогда не одобряла того, чем он занимался. Я всегда держалась в стороне от этого.
– Ну да, театр, балет, спектакли, аплодисменты, – кивнул Страшилин. – Как же вы после такой яркой театральной жизни в монастыре оказались?
– Вообще-то я не обязана вам отвечать, – сказала сестра Римма. – Вы вторгаетесь в мою частную жизнь без всяких на то оснований. Но…
