Марина Крамер - Не верь, не бойся, отпусти!
«Бабушкино влияние», — почему-то с неприязнью подумала я, но кивнула и выдавила:
— Д-да, благодарю.
— Познакомься, Макар, это Варвара, моя внучка, — проговорила бабушка, усаживаясь на свое место и берясь за чайник с кипятком.
Мальчик уже успел налить в чашку заварку и, держа двумя руками блюдце, протянул ее бабушке. Я наблюдала за ними как завороженная — бабушка выглядела абсолютно счастливой, как будто этот мальчик был всем тем, чего ей не хватало в жизни.
— Пожалуйста, — Макар обошел стол и аккуратно поставил передо мной чашку.
— Ну, с чем пожаловала? — спросила бабушка, внимательно разглядывая меня. — И что у тебя с лицом? Мне кажется, или грима многовато для дневного времени?
— Тебе кажется.
Присутствие мальчика выбило меня из колеи, все вопросы, которые я собиралась задать, перепутались в голове, и я не знала, с чего начать. Макар же спокойно пил чай, смешно морща при этом нос — Светик так делал иногда, если задумывался. Надо же, даже эту мелочь унаследовал…
— Не горбись, Макар, — спокойно заметила бабушка, и мальчик мгновенно выпрямился на стуле, совсем как я когда-то в детстве. — Ты закончил? Нам еще нужно пробежаться по тем романсам, что мы разучивали вчера. Иди к роялю и готовься, я поговорю с Варварой и приду.
Макар отодвинул чашку с блюдцем, аккуратно промокнул губы салфеткой и, отложив ее, вышел из-за стола. Я почему-то почувствовала себя гостьей в этом доме, причем гостьей незваной, и это неприятно царапнуло. Бабушка держалась холодно и отстраненно, как с чужой. Можно подумать, я в чем-то провинилась перед ней…
— Так и будешь молчать?
— Что? — переспросила я и наткнулась на ледяную усмешку:
— Не делай вид, что не услышала. Зачем-то же ты явилась без предупреждения? Не чаю ведь выпить — на тебя это совсем не похоже.
«Почему, ну, почему ты сидишь в позе статуи и усмехаешься с таким презрением? — хотелось крикнуть мне, чтобы хоть как-то достучаться до бабушки, чтобы увидеть хоть какую-то прежнюю эмоцию — из того времени, когда она еще была моей бабушкой. — Разве я виновата в том, что не имею детей? Или — виновата? Или — только я в этом и виновата?»
— Если ты передумала разговаривать, то я вынуждена попросить тебя либо уйти, либо подождать в кухне, пока я закончу разбирать с Макаром программу к концерту, — сухо сказала бабушка, вставая.
Я дернулась, словно получив пощечину:
— Зачем ты так со мной?
— Как?
— Как с чужой. Как будто этот… ребенок тебе ближе, чем я.
— Ты удивишься, но этот, как ты выразилась, ребенок по части душевных качеств даст тебе сто очков вперед, дорогая моя внучка. Он искренний, открытый и добрый.
— А я, значит, фальшивая, скрытная и злая? — усмехнулась я, постукивая ложечкой о чашку. — Вот только возникает вопрос — а кто меня такой вырастил-то?
— Не смей обвинять меня! — чуть повысила голос бабушка. — Я сделала для тебя все, что могла! Я старалась компенсировать тебе практически постоянное отсутствие матери! Боюсь, что это мой комплекс вины за то, что воспитала Валентину эгоистичной и избалованной. Впрочем, тебе мое воспитание, как я вижу, тоже впрок не пошло. Вся в мать.
— В мать? Раньше считалось, что я — копия отец, — усмехнулась я, чувствуя, как дрожит голос.
— При чем тут твой отец? Вы с Виктором вообще не похожи… — и тут она прикрыла рот ладонью, совершенно забыв и о светских манерах, и о ледяном тоне в голосе.
— Что?! — Мне показалось, что в комнате взорвалась граната — так зазвенело в ушах, и даже воздух как будто пошел горячими волнами от окна на меня. — Что ты сказала?! При чем… при чем тут дядя Витя?!
Бабушка, вдруг на глазах постарев, тяжело поднялась из-за стола и, непривычно для нее ссутулившись, пошла к угловой горке, в которой хранились лекарства. Я, стряхнув оторопь, вскочила и метнулась к ней, взяла за локоть и довела до дивана, усадила, подложив подушки, и вернулась к горке. Нашла нитроглицерин и с трудом заставила бабушку сунуть его под язык. Лицо ее казалось восковым, и мне стало страшно, я растерялась и не нашла ничего умнее, чем открыть окно и, свесившись вниз, заорать курившему у машины телохранителю:
— Слава! Слава, поднимитесь сюда, квартира восемнадцать! Скорее, прошу вас!
На мой крик вошел Макар, но я, закрыв собой бабушку, рыкнула:
— Вернись за рояль! — И он послушно ушел, хотя в глазах выразились непонимание и обида.
— Не… не кричи… на него… — выдавила бабушка, и я, сев рядом, погладила ее по руке:
— Сейчас… потерпи…
В дверь позвонили, это пришел Слава, и я вышла, чтобы открыть. Пока телохранитель скидывал ботинки, я сбивчиво объяснила, в чем дело.
— Вызовите «Скорую» на всякий случай, пусть ЭКГ снимут, — распорядился он и прошел в комнату.
Я же, выругав себя за очевидную тупость, позвонила диспетчеру. Когда же вернулась в гостиную, Слава уже уложил бабушку на диван и считал пульс, а та удивленно взирала на него, не в силах вымолвить ни слова.
— Бабушка, это мой телохранитель, — со вздохом объяснила я, — ты не волнуйся, все в порядке, сейчас врач приедет.
Бригада приехала буквально через десять минут, нас попросили выйти в коридор. Пока бабушке снимали ЭКГ и делали внутривенные вливания, мы томились в кухне. Я дико хотела курить, но в квартире бабушки это было строжайше запрещено. Из глубины квартиры доносились звуки рояля, и, прислушавшись, я узнала романс Римского-Корсакова, удивившись, что такой маленький мальчик так чисто исполняет сложную вещь.
— Кто это так играет? — спросил Слава, кивая в сторону двери.
— Ученик, — выдавила я с трудом, — ученик бабушкин. Юное дарование.
— Музыка хорошая, и играет хорошо.
— Да…
В кухню вошел врач, выдал мне листок с рекомендациями и сообщил, что бабушку непременно нужно показать кардиологу и сделать это как можно скорее.
— И поменьше волнений!
— Спасибо, постараемся.
Слава проводил врачей до двери и вышел вместе с ними, чтобы купить лекарства. Я вернулась к бабушке в гостиную.
— Может, тебе лучше в спальню перебраться? — присев на край дивана, спросила я. — Давай я помогу — или Славу дождемся?
Бабушка открыла глаза и проговорила:
— Помоги ты. — И я поняла, что должна была бы и сама догадаться — она не позволит себе показаться на глаза постороннему мужчине в таком виде — слабая, больная.
Кое-как я довела бабушку до спальни, помогла переодеться в рубашку и уложила в постель. За стеной по-прежнему звучал рояль, и бабушка, слабо улыбнувшись, проговорила:
— Упорный ребенок и талантливый. Я могу… попросить тебя?
— О чем?
— Ты ведь на машине… отвези Макара домой, незачем ему меня видеть… такую…
— Бабушка! — взмолилась я, беря ее за руку. — Ну, хоть сейчас перестань строить из себя светскую даму! Он ребенок, что он понимает?
— Больше, чем ты думаешь. Так отвезешь?
Разумеется, мне пришлось пообещать, чтобы успокоить ее, хотя, конечно, никого никуда везти мне не хотелось — как вообще не хотелось иметь отношение к этому мальчику.
— Бабушка…
— Ну, спрашивай, вижу же, что хочешь. Сама виновата, язык распустила, чего уж теперь…
— Может, все-таки не сегодня? Врач сказал…
— Прекрати, Варвара, — совсем прежним жестким тоном заявила она, садясь в постели. — В моем возрасте опасно хранить подобные тайны, можно в могилу унести. А потом на том свете совесть замучает. Так что давай сейчас поговорим. Воды только принеси.
Я метнулась в кухню, принесла стакан и протянула бабушке. Та жадно выпила, вытерла губы и, скрестив руки на груди, проговорила:
— Твой отец не Валера, а брат его, Витя. Так случилось, что у них с Валентиной роман вспыхнул, ну вот и… Аборт делать я запретила.
— А… папа? — выдохнула я. — Папа — он знал?
— Возможно, подозревал что-то, но точно — не знал. Валера простодушный был, честный, думал, что и все вокруг такие. А уж брату верил, как себе.
— Но… как же? Как может быть, чтобы… — Я заплакала.
Мне вдруг стало невыносимо жаль папу, которого обманули все, кого он считал близкими, — брат, жена, теща. Они столько лет хранили тайну и при этом смотрели ему в глаза, не испытывая никаких угрызений совести. Столько лет…
— Это жизнь, Варвара. Я не оправдываю твою мать и никогда не оправдывала. Но я считала, что, воспитывая тебя фактически вместо нее, как-то искупаю свою вину перед Валерием. Я старалась вложить в тебя все лучшее, сделать тебя непохожей на Валентину. Мне казалось, что это хоть как-то оправдает мое молчание. Но ты… ты выросла еще более эгоистичной, чем мать.
— Скажи… а дядя Витя… он… — мне с трудом давались эти слова, но спросить непременно нужно было. — Он — знает?
— Он знает.
— Знает?!
— А что в этом удивительного? Валентина кинулась к нему, когда поняла, что беременна, а он только плечами пожал и сказал, что никакого отношения к ребенку иметь не хочет. Мол, муж у тебя есть — вот и думай. Валентина на аборт собралась, да я вовремя заметила и запретила.
