Данил Корецкий - Найти шпиона
Он начал заводиться, глаза возбужденно заблестели.
– Именно черные властвовали в концертных залах и задавали тон в рок-клубах! И вдруг появился белый, которому удалось сделать то же самое! Элвис получил признание у широких масс и отнял у черных большую аудиторию, понятно, что вряд ли они его любили. Но помешать успеху так и не смогли… Он разбогател, оброс роскошью, даже принялся коллекционировать «Кадиллаки» – машины американской мечты и собрал их более ста штук!
О своих кумирах Мигунов мог говорить часами.
– Да Элвиса я знаю, что ты мне басни читаешь… «Аh Shook Up». «Ой, шукав!», по-нашему – да? Помню, слышал. В общаге еще… – Катран покачивался с бокалом в руке и время от времени украдкой поглядывал на Свету, на ее губы, на испачканную помадой соломинку.
– Не-е, Серый, я вот про этого, с чубчиком лакейским – он кто?
– А-а, этот… Билл Хейли. У него стеклянный глаз.
– Ну и рожа. Точно не гомик? Мгм. А этот?
– Чак Берри.
– А этот?
– Эдди Кокран.
– На мою фамилию чем-то похоже: Кокран – Катран… Наш парень, сразу видно. Серьезный. На ракетчика похож. Не то что эти… Живой, кстати? Сколько ему сейчас?
– Погиб, давно. В 60-м еще.
– Жалко. Всего-то на гитаре ведь играл… Не воевал, на полигонах не служил, в наряды не ходил. А почему погиб?
– На машине разбился.
– Ну и дурак. Я бы на его месте до сей поры играл бы себе потихоньку, деньгу зашибал на концертах и плевал на всех с Эйфелевой башни. Никто ведь на пенсию не гонит, работай – не хочу… Не то что у нас: пятьдесят стукнет – и в любой момент могут выпереть… А что дальше? Тебе хорошо, Мигун, ты в себе уверен. Или делаешь вид, что уверен, но получается убедительно…
Катранов внимательно посмотрел на бывшего сослуживца.
– Да у меня та же проблема, – Мигунов взял из его руки пустой бокал, наполнил на две трети, насыпал льда и вернул. – Правда, у нас полегче: это не Минобороны, тут и личного состава меньше, и специалисты выше ценятся. Но тоже после пятидесяти никаких гарантий! Захотят – оставят, захотят – отправят!
– Точно, как захотят, так и сделают! – Катран открыл рот и вылил в себя все содержимое бокала, вместе со льдом. С хрустом пережевал, поморщился.
– И ведь трутся уже возле начальства пидоры, типа этого чубатого… – Он показал на фото Билла Хейли. – Рожи блядские… Трутся, на цырлах шастают, как гиены, когда мертвечину почуят… А вот хрен им!!
Ирон оторвалась от коктейля и встревоженно посмотрела в их сторону.
– Тш-ш… Катран, не расходись, – сказал Мигунов.
– Хрен им! – страшным шепотом повторил Катранов. – Сейчас не тот момент, чтобы Катранова убирать! Во, выкусите! Они уже на Брюссельский саммит съездили, когда замначштаба вместо меня Маренцева откомандировал, – они уже знают, чем это пахнет! Просрали саммит так, что министр потом полгода ходил, очко ладошкой прикрывая… А шеф мой – генерал Ермильев Иван Никанорович, не дурак, он твердо знает одну вещь: если на стол переговоров должны лечь серьезные документы… да на какой угодно стол, хоть переговоры, хоть доклад у Президента!.. Если есть документы, то должен быть Катранов, который их подготовит… Проведет их аккуратненько – от коротенькой резолюции до папочки красной кожи с золотым тиснением, все что надо учтет, со всеми, с кем надо, согласует! А без Катранова этими документами можно только подтереться!
Катран перевел дух, глянул с недоумением в свой пустой стакан.
– Слушай, Серый, ты мне подливал только что, или показалось?
Мигунов усмехнулся, снова плеснул соломенного цвета жидкости из прямоугольной бутылки с голубой этикеткой.
– Ты хоть знаешь, что пьешь?
– Чего ж не знать? Виски!
Мигунов усмехнулся еще раз, старательно скрывая превосходство.
– Это не просто виски, Игорек. Это «Джонни Уокер» – голубая марка. Вначале идет красный лейбл – три года выдержки, потом черный – семь, потом золотой – восемнадцать, все думают, что это и есть самое наилучшее: золото ведь… Ан нет! За золотой следует зеленая марка, и только затем – голубая: это и есть вершина, двадцатипятилетняя выдержка! Его девяносто пять процентов англичан или америкосов и не пробовали. А те, кто пробует, по двадцать пять грамм принимают, языки мочат. А мы садим стаканами, как и положено!
Катран покрутил головой.
– И кто тебя научил всем этим премудростям?
– Было дело. Да и премудрости тут небольшие.
Катран отхлебнул, почмокал.
– По-моему, все они на один вкус! – И засмеялся. – А помнишь, Серый, как раньше у нас все мужики «Солнцедар» пили?
Мигунов нахмурился.
– «Солнцедар» пили, а в космос первыми полетели, и не слабей америкосов были, хотя они всегда жрали виски… Виски жрали, а нас боялись!
– Ничего, Серый, мы скоро им вставим фитиль в задницу!
Катранов доверительно обнял друга, наклонился к уху.
– Иван Никанорович мне доверяет, я его везде сопровождаю, без меня он как без рук… Только что в очень важную командировку вместе съездили… Но рассказывать не могу, не имею права… Одно скажу: сейчас новый, очень важный и долгосрочный проект затеваем, пока не закончим, на пенсию меня не выпрут!
– Да я знаю, Катран, ты классный специалист! Что я, не знаю?
Они расцеловались.
– Гля, Сёмга какой-то надутый, глушит ром в одиночку! Помню, в молодости такое пойло продавалось по семь рублей бутылка. Гадость страшная!
Катранов указал на Семаго, который со стаканом в руке бродил вдоль стены, увешанной портретами рок-н-ролльных знаменитостей и репродукциями старых афиш Элвиса Пресли, Джина Винсента и Мерла Тревиса.
– Не-а, Игорь, золотой «Гавана Клаб» не гадость. Просто тогда вкусы были другими. Да и пили мы его неправильно: чистым, да почти всегда без закуси. А на бутылке, кстати, были рецепты коктейлей, только мы-то на это внимания не обращали!
Но Катранов пропустил все разъяснения мимо ушей. Он смотрел в спину Семаго.
– А ты заметил, Серый, что Сёмга наш изменился здорово? Какой-то… не такой стал? С женой в разводе, таскает ее за собой для виду. Зачем? Про Дрозда все вспоминает, язвы расчесывает, виноватых ищет… К чему? Заделался коммерсантом – и радуйся, а чего перед товарищами своими доходами хвастать?
– Точно. Он уже не ракетчик. Зря я его позвал…
Будто почувствовав, что о нем говорят, Семаго приблизился и сел напротив.
– Хорошую ты себе дискотеку отгрохал, Мигун. Мечта молодости, я так понимаю? – Рукой со стаканом он обвел просторную комнату: портретную галерею корифеев рока, бесконечные стеллажи с дисками, блестящую аппаратуру класса «хай-фай», мощные стереофонические динамики. Весь северный угол занимала барная стойка, над которой отражались в зеркальных панелях ряды бутылок с благородными напитками.
– Не так чтобы мечта… – Мигунов пожал плечами. – Увлечение. Релакс, как говорят подружки моего сына. А может, и мечта, не знаю. Воплощенные мечты быстро забываются. Кстати… Сейчас я вам покажу кое-что.
Он подвел друзей к одному из стеллажей, снял оттуда три диска. Один он сунул в руки Катрану, другой – Сёмге, а третий вставил в дископриемник стереосистемы.
– И что это? – не понял Сёмга.
– «Шестнадцать тонн», те самые. Это кавер-версии. Сорок четыре аранжировки, сорок четыре исполнителя, которые спели эту песню в разное время… Я эту коллекцию лет восемь собирал…
Сёмга допил ром. Он не понял. Похоже, он уже дошел до состояния, когда мало что понимают.
– То есть… «Шестнадцать тонн»… Дуба? Это Дуба наш, что ли?! Свой диск выпустил?!
– Нет, – Мигунов засмеялся. – Я уже говорил: «Шестнадцать тонн» написал Мерл Тревис, американец, вот его портрет висит, полюбуйся…
Он показал на фото довольно пухлого и довольно немолодого человека, одетого в пестрый костюм с галунами и бахромой и ковбойскую шляпу с массивным значком на тулье.
– Этот клоун ряженый? – возмутился Сёмга. – Он что, поет наши «Шестнадцать тонн»? Эта рожа сдобная?!
– Поет, конечно, – сказал Мигунов. – Пел, вернее. Он ее придумал еще в сорок седьмом году. Только там никто не бомбит ни Нью-Йорк, ни Союз. Это уже мы придумали. Настоящая песня не про бомбы, а про шахтера, молодого рабочего парня…
Мигунов пошарил по стеклянному столику в поисках пульта, нашел его и нажал кнопку.
Из динамиков послышался гнусавый голос Мерла Тревиса. Он рассказывал какую-то байку зрителям, время от времени перебирая струны гитары, зрители смеялись, Тревис замолкал и гнусавил дальше, зрители смеялись снова. Было похоже на любительские записи концертов Высоцкого. Потом Тревис запел. Под одну гитару. Ни басов, ни ударных, ни саксофона. И голос у него был, как ржавым скальпелем по горлу, и этот южный акцент… Сёмга скривился, жестом показал Мигунову на свой стакан, Мигунов налил ему рома. Варвара хотела вытянуть бывшего мужа на середину комнаты потанцевать, но Сёмга вырвал руку и упал на диван рядом со Светой.
