Тайна старой газеты - Наталья Николаевна Александрова
– Это еще не самое удивительное…
– То есть как? Что может быть более удивительным, чем станок, который печатает старые газеты?
– А ты присмотрись к нему.
Лиля осмотрела его со всех сторон и повернулась к Надежде:
– Ну и что с ним не так?
– Он ни к чему не подключен. Даже к электрической сети. Как, по-твоему, он работает?
Лиля еще раз осмотрела станок и кивнула:
– Правда не подключен… И как я сразу не заметила?
– Ну, у тебя в отличие от меня нет инженерного образования.
Лиля взглянула на Надежду Николаевну с обидой и хотела сказать: «Нашла, чем гордиться», но удержалась – не хватало им еще сейчас поссориться! Тогда на их совместном расследовании можно будет поставить крест!
– Из курса физики я хорошо усвоила, что вечный двигатель невозможен, он нарушает закон термодинамики… вот только забыла, первый или второй, – задумчиво сказала Надежда.
– А при чем тут вечный двигатель?
– Станок, работающий без потребления энергии, это и есть вечный двигатель.
В эту минуту за дверью цеха послышались приближающиеся шаги и голоса.
– Он возвращается! – вскрикнула Лиля.
– Что-то очень уж быстро… и не один…
Они бросились к своему укрытию, но в последний момент Надежда прихватила одну газету из пачки.
Едва они успели спрятаться за ящик, как дверь цеха открылась, и в него вошел рабочий. Но он действительно был не один – рядом с ним шел старик с маленькой седой бородкой и бледно-голубыми глазами на морщинистом, пергаментном лице.
Следом за мужчинами трусила собака.
– Я – человек маленький, – продолжал рабочий начатый за дверью разговор, – мне велено при этом станке состоять, я и состою…
– Маленьких людей не бывает. Есть маленькие души и маленькие сердца. А к тебе нет никаких претензий, ты свою работу выполнял честно, просто пришло время закрыть этот цех, – ответил ему старик надтреснутым голосом и при этом взмахнул морщинистой рукой, обведя все помещение.
Лиля узнала этого человека – и его надтреснутый голос, и морщинистую руку… это был тот самый человек, который разговаривал с Журавликом в потайной комнате, тот самый, который заправлял подпольным казино…
Внезапно старик заговорил на каком-то странном, рокочущем языке, и воздух в старом цеху задрожал и заколебался, как дрожит воздух над дорогой в жаркий день. А станок, удивительный печатный станок, работавший в нарушение всех законов физики, приподнялся над полом и поплыл по воздуху, как воздушный шарик, а затем закружился огромным волчком, превратился в цветной вихрь и исчез…
Исчез вместе с цехом и двумя странными людьми…
По цветущему весеннему лугу ехала вереница всадников в ярких одеждах. Карминно-красные, бирюзовые, ярко-синие наряды пестрели среди весенней зелени, как экзотические цветы.
Впереди кавалькады ехал всадник средних лет, с благородной осанкой человека, привыкшего повелевать. Это был граф Артуа, владетель торговых городов и множества деревень, хозяин просторных угодий и нескольких неприступных замков.
Рядом с ним на грациозной кобыле редкой игреневой масти ехала его дочь Агнесса, очаровательная девушка семнадцати лет.
Чудесные темные волосы Агнессы были украшены скромным жемчужным убором, а платье для верховой езды из серебряного шифона расшито тончайшим цветочным узором. Как и положено знатной даме, Агнесса ехала боком на высоком дамском седле испанской тисненой кожи.
Граф не чаял в дочери души и с невольным сожалением собирался на Троицу отдать ее в жены барону де Ре, знатному и богатому нормандскому дворянину.
Сегодня граф со своими приближенными выехал на охоту, и дочь упросила взять ее с собой.
Кавалькада немного замедлила движение. К графу подъехал старший егерь, почтительно поклонился и сообщил:
– Ваша милость, мои люди подняли прекрасного оленя. Скоро он выбежит прямо на нас.
– Отлично, отлично! – Граф благосклонно улыбнулся и повернулся к дочери: – Голубка моя, твое присутствие на охоте принесло нам удачу. Егеря подняли оленя и гонят его на нас.
– Прекрасно, батюшка! – Девушка засияла. – Моя первая охота будет удачной!
И действительно, высокая трава впереди кавалькады заволновалась, как будто в ней бежал кто-то большой и стремительный.
– Вот он, олень! – оживился кузен графа, молодой Брюно.
Егерь отчего-то помрачнел и натянул поводья коня.
– Что-то не так? – спросил его граф.
– И впрямь, ваша милость, что-то не так… трава не так высока, чтобы скрыть большого оленя.
– Так это не олень? А кто же? Косуля?
– Нет, это не косуля…
И тут трава расступилась, и на луг перед кавалькадой выбежал огромный кабан.
– Святая Женевьева! – воскликнул Брюно и пришпорил коня, чтобы уйти с дороги матерого зверя.
Егерь, напротив, погнал своего коня наперерез кабану, схватил пику…
Но прямо на пути кабана оказалась игреневая кобыла графской дочери. Молодая кобыла испуганно заржала, взвилась на дыбы и сбросила свою прелестную всадницу.
Сбросила прямо под ноги несущемуся кабану…
Егерь уже подъезжал, и пика летела в бок вепря, но тот успел налететь на графскую дочь и вонзить в ее бок страшные клыки…
Граф мчался с другой стороны, но и он опоздал.
Девушка лежала на спине, подняв к небу мертвое лицо. Кровь расплескалась по траве, как весенние маки…
В кабана вонзились пика егеря и несколько стрел. Он упал на бок и забился в предсмертных судорогах.
Граф спрыгнул с коня, вонзил кинжал в загривок зверя и только после этого кинулся к дочери, прижал ее к себе…
– Поздно, поздно! – прорыдал он, обнимая мертвое тело. – Ах, если бы я мог повернуть время вспять! Что бы только я не отдал за то, чтобы Агнесса снова была жива!
И тут совсем близко прозвучал сухой каркающий голос:
– Вы и впрямь готовы все за это отдать?
Граф вздрогнул и обернулся.
Рядом с ним стоял сухощавый старик в черном камзоле, расшитом серебряными узорами. На пергаментном от старости лице сияли бледно-голубые глаза, подбородок украшала реденькая белоснежная бородка.
Граф узнал своего придворного астролога Рене де Савиньи. Старик редко появлялся в графских покоях и уж никогда не выезжал на охоту. Почти все свое время он проводил в отведенной ему пристройке к замку, откуда иногда доносились странные звуки.
Недоброжелатели говорили, что старик занимается не только астрологией, но алхимией и самым натуральным чернокнижием.
Граф смотрел на его занятия благосклонно – кто
