Последний ребенок - Джон Харт
— Но только несколько часов спустя.
— А если бы что-то случилось с тобой? Что я сказал бы матери тогда?
— Но ничего же не случилось, так что ты соскочил.
— Ты видел там Джонни Мерримона? Джека Кросса?
— Сам знаешь, что видел, иначе не спрашивал бы. Копы ведь этим занимаются, да? Допрашивают подозреваемых…
— Кроме как сегодня, ты Джонни Мерримона раньше видел?
— Он — в младшей средней. Я — в старшей.
— Знаю. Но ты вообще его видишь? Разговариваешь с ним?
— С ним никто не разговаривает. Он же фрик.
Хант выпрямился. Где-то в пустоте, за глазами, вспыхнул уголек злости.
— Что значит фрик?
— Ну ни с кем не разговаривает. И глаза у него такие… мертвые. — Аллен пожал плечами. — Он сам не свой. В смысле… они же близняшки. Как такое пережить?
— А Тиффани Шор? — спросил Хант. — Ее ты знаешь?
Сын повернулся и посмотрел на него, как смотрят на врага.
— У тебя ведь только это на уме, да?
— Что?
— Чертова работа, — зло бросил сын. — Твоя долбаная работа!
— Послушай…
— Мне осточертело слышать про Алиссу и Джонни, про то, какая это жуткая трагедия. Осточертело видеть тебя с этими бумажками, как ты снова и снова смотришь на ее фотографию, день за днем, ночь за ночью. — Аллен указал пальцем на кабинет, где в запертом ящике стола давно обосновалась на постоянной основе папка с делом Алиссы Мерримон. — Ты не слышишь, что говорю я, но я слышу, как ты ходишь по комнате в три часа ночи — и бормочешь, бормочешь… Ты чувствуешь себя виноватым, ты готовишь мне завтрак и стираешь мою одежду, и я сыт этим по горло. Ты — одержимый, и из-за этой одержимости мама и ушла от тебя.
— Подожди минутку…
— Разве я неправильно это назвал?
— Твоя мать понимала трудности моей работы.
— Я говорю не о работе. Я говорю о том, с чем ты каждый вечер приходишь домой. О твоей одержимости матерью Джонни.
Хант почувствовал, как заколотилось сердце.
— Поэтому она и ушла.
— Ты ошибаешься.
— Ушла, потому что ты одержим мамочкой этого парня!
Хант шагнул вперед и остановился, поймав себя на том, что сжал кулаки. Сын увидел то же самое и, расправив плечи, поднял руки. Детектив вдруг понял, что перед ним далеко не мальчишка, а юноша, способный дать отпор.
— Ударишь? — Аллен утер кулаком губы. — Давай. Ударь. Попробуй.
Хант отступил и разжал пальцы.
— Никто никого бить не будет.
— Тебе только они и дороги. Алисса. Джонни. Та женщина. А теперь еще и Тиффани Шор. Снова все то же самое.
— Эти дети…
— Да знаю я все про этих детей! Только о них и слышу! Как началось, так и не остановится…
Аллен сказал это негромко, с усталой обреченностью, но его слова били по больному. Секунду-другую они смотрели друг на друга, отец и сын, а потом в тишине зазвонил телефон. Определитель показал номер Йокама. Хант поднял палец.
— Мне надо ответить. — Он откинул крышку. — Ну что еще? Не дай бог…
Йокам обошелся без вступлений.
— Есть результат по отпечатку на веке Дэвида Уилсона.
— Личность установлена?
— Да, и даже кое-что получше.
— Насколько получше?
— Ты не поверишь.
Хант посмотрел на часы, повернулся к сыну и произнес ненавистные слова:
— Буду через десять минут. — Он закрыл телефон и поднял руку. — Аллен…
Но сын уже не слушал — протопав по лестнице, взбежал наверх. Хлопнула дверь.
Хант посмотрел в потолок, выругался шепотом и вышел из дома под грохот той же песни.
Глава 16
Полицейский участок находился в одном из переулков в центре города — чисто функциональное двухэтажное здание из красного кирпича. Распахнув двери, Хант прошел на второй этаж, где и обнаружил Йокама склонившимся над картой города.
— Рассказывай.
— Совпадение полное. Ливай Фримантл. Сорок три года. Чернокожий. Рост шесть футов и пять дюймов. Вес — триста фунтов[19].
— Черт… Я, признаться, думал, что парнишка преувеличивает.
— А вот и нет. Тот еще громила.
— Что-то мне его фамилия кажется знакомой… С чего бы?
— Фримантл? — Йокам откинулся на спинку стула. — Не знаю, никогда прежде не слышал.
— Фотография есть?
— Не из транспортного отдела. Водительских прав у него нет. И кредитной карточки нет. И банковского счета. По крайней мере, я не нашел.
— Но Дэвида Уилсона с моста сбросил автомобиль.
— Права ему могли выписать и в другом штате. А может, он и без них прекрасно обходится.
— Что еще нам известно?
Йокам порылся в бумагах.
— В поле зрения попал несколько лет назад. До того никаких сведений. Ни арестов, ни выписок из банковских счетов, ни данных об оплате коммунальных услуг или телефонной связи. Не человек, а призрак. Возможно, перешел под другую юрисдикцию. С момента появления у нас несколько раз арестовывался и привлекался к суду. Ничего серьезного, но свое отсидел. Там месяц, здесь два. Но вот что интересно: неделю назад ушел из рабочего отряда.
— Так он беглый заключенный? Почему я об этом ничего не слышал?
— В газете писали, но сообщение поместили где-то на девятой странице. Большого значения этому делу не придали — посчитали, что раз уж насильственных преступлений не совершал, то и угрозы не представляет. К тому же это проблема округа.
— А что за рабочий отряд?
— Общий режим. Дорожные работы за пределами города. Уборка мусора. Прополка сорняков. Он просто ушел в лес.
— Невероятно.
Йокам улыбнулся, показав такие ровные и белые зубы, что они казались крашеными.
— Готов выслушать главную новость?
— Какую?
— Свой срок он каждый раз отсиживал. Выходил, снова садился. И вот смотри. В прошлом году он вышел после очередной отсидки за три дня до похищения Алиссы Мерримон.
Хант вскинул голову.
— Не шути со мной так, Йокам.
— У нас есть адрес. Местный.
— Что с ордером?
— Я отправил Кросса — пусть вытащит судью из постели.
— Но еще не подписал?
— Подпишет.
— Уверен?
— Она — белая. У нее богатые родители. — Йокам пожал плечами. — Дело лишь во времени.
Хант огляделся, отмечая лица присутствующих.
— Перестань, Джон. Нельзя говорить такие вещи. Мы это уже обсуждали.
Йокам пожал плечами, и его голос прозвучал на удивление твердо.
— Мир таков, каков есть. Несправедлив, трагичен и полон того, чего стоит стыдиться. Не надо винить в этом меня.
— В один прекрасный день язык доведет тебя до неприятностей. Так что держи его на замке.
Йокам хлопнул жевательной резинкой и отвернулся. Хант начал просматривать полученную информацию. Ливай Фримантл жил на Гурон-стрит с Рондой Джеффрис, белой женщиной тридцати двух лет. Детектив
