Фридрих Незнанский - Сегодня ты, а завтра…
Через несколько секунд, видимо увидев кого-то, он воскликнул:
– Вон, идет!
Послышался звук открываемой и вновь закрываемой дверцы, потом незнакомый голос сказал:
– Ну, привет, ребята.
– Здорово, Кочан!
– Как дела?
– Нормально.
– Как поживает Балабан?
Ага, значит, все-таки Балабан. Шутник, иными словами.
– Хорошо. Ты что-то хотел, Кочан?
– Да. Нужно два «калаша». Сделаете?
– О чем разговор? Цены знаешь?
– Ну а как же. Вот задаток. Здесь половина.
Послышался шелест пересчитываемых денег.
– Ага. Значит, так, через два с половиной часа подъедешь к пустырю возле Черкизовского. Знаешь?
– Само собой.
– Ну давай, Кочан, до встречи. У нас еще дела.
– Счастливо.
Судя по звуку, Кочан вышел из машины. Он оказался низеньким человечком с большой головой. Грязнов тут же распорядился вести его одному из своих сотрудников.
Машина отъехала от тротуара и сразу попала в поле зрения телекамеры. Водитель машины наблюдения держал дистанцию примерно два корпуса.
– Так, теперь к рынку, – сказал качок, – это последний, кажется?
– Да, – ответил «Леннон».
Ты смотри, у них просто конвейер какой-то!
Они встретились еще с одним клиентом, который заказал пистолет Макарова с глушителем, две противотанковые гранаты и «ведро» патронов к автомату Калашникова. Само собой, за вторым, то есть, считая меня, третьим клиентом, тоже остались следить оперативники Грязнова. Это был невзрачный человек в серой тенниске и джинсах. Он быстро пошел к станции метро «Черкизовская» и исчез за дверями.
– Как тебе мафия? – спросил Грязнов. – Впечатляет?
– Да. Следующий шаг – это открыть специализированный магазин где-нибудь в центре. А? «Все для киллера» или «Тысяча мелочей для братвы». И ведь сколько таких групп…
Машина с бандитами стояла на месте. Они почему-то молчали. Сидели и молчали.
– Странно… – Грязнов взял микрофон и сказал:
– Лазарук, что там у тебя, со связью нелады, что ли?
– Нет, Вячеслав Иванович, со связью все нормально.
– А почему ничего не слышно?
– Молчат.
– Странно… – Грязнов увеличил громкость в динамиках до максимума. Стали слышны звуки улицы, гудки, даже разговоры прохожих. Наши же бандиты почему-то упорно молчали.
– Не нравится мне это все, Саша. – Грязнов покачал головой.
– Пошли кого-нибудь, пусть посмотрят поближе, – предложил я. Уже закрадывалось нехорошее предчувствие. Которое я безуспешно гнал от себя. «Нет, ну не может быть, – говорил я сам себе, – почему именно сегодня? Когда я вышел на этого Балабана». Но тем не менее я уже был уверен, что именно сегодня и именно в день моей операции бандиты решили свести счеты друг с другом.
На экране монитора мы видели, как Лазарук вышел и направился к красной «десятке». По дороге он закурил и небрежной походкой приблизился к ней. Как бы невзначай заглянул в окно. Потом, забыв про конспирацию, буквально прилип к стеклу. И быстро побежал обратно.
Я знал, что он сейчас скажет.
– Вячеслав Иванович, они оба мертвые.
Качок и «Леннон» сидели в машине неподвижно, как прикованные. Они были убиты необычным способом – третий клиент ввел им в затылки две длинные трехгранные заточки. Острие проникло в мозг и вызвало мгновенную смерть – все это я могу определить и сам, без всяких судмедэкспертов. Оригинальность же состояла в том, что другой конец заточки как бы поддерживал головы убитых, упираясь в спинки кресел. Поэтому и казалось, что с ними ничего не произошло. К тому же кровь стекала по тем же заточкам назад.
– Лихо придумано, – отреагировал Грязнов на увиденное, – и ведь место бойкое, прохожих полно, никто и не заметил, что здесь произошло убийство.
– Да. Наверное, они даже не успели понять, что с ними произошло. Самое главное, убийца получил возможность уйти, пока не обнаружат трупы.
– Ну от нас-то он не уйдет. У него на хвосте мои люди, – потер ладонями Грязнов.
Однако когда поступило сообщение от оперативников, которые преследовали третьего клиента, нас ждала еще одна неприятность: во время пересадки на «Пушкинской» объект потерялся…
Итак, восемь часов долгого и утомительного перелета в пахнущем уборной, несъедобными обедами и не слишком чистоплотными стюардессами аэрофлотовском «Ил-62» – и Эдик Кипарис оказался в Америке. В долгожданной, чарующей, загадочной и такой многообещающей стране за океаном! В самом Нью-Йорке, где, как казалось ему, жили одни миллионеры, селящиеся в небоскребах и разъезжающие в автомобилях длиной с «Икарус»! Заграница, откуда время от времени приходили редкие письма на тоненькой рисовой бумаге, в невиданных длинных конвертах, та заграница, в существование которой не слишком верилось в Москве! Вот она, под ногами, Америка. Нью-Йорк. Аэропорт имени Кеннеди.
Кипариса встретил низенький человечек из «Наяны», еврейской организации, занимающейся размещением эмигрантов, их устройством и адаптацией на новой родине. Человечек не слишком дружелюбно поглядел на Эдика, с чужими интонациями в голосе коротко поздоровался и пригласил Кипариса в автобус.
– Это весь ваш багаж? – глянул он на худой чемоданишко Эдика.
– Немного, зато необременительно. Омниа мэа мэкум порто, – ответил Кипарис.
– Что-что? – переспросил человечек.
– Это на латыни. Все мое ношу с собой.
– А-а, – хмуро отозвался тот, – профессор, что ли?
– Нет. Кандидат.
– Все равно. Латынь тебе тут не понадобится.
– Ну ясно. Буду английский долбить.
Человечек пожал плечами:
– Да и английский… Некоторые вон с Брайтона не выходят. А там каждая собака по-русски говорит. Не учат – и чувствуют себя прекрасно.
Кипарис немного удивился, но виду не подал.
– …Так что и язык не главное, – продолжил человечек.
– А что главное?
– Работа. Найдешь работу – ты человек. Не найдешь – дерьмо собачье. Понял? – почему-то слишком эмоционально воскликнул человечек. Видимо, эта проблема его сильно волновала.
– А что, – осторожно спросил Кипарис, – трудно с работой?
– Это смотря кому. Слесари-водопроводчики живут припеваючи, – человечек беззвучно, одними губами выругался, – ну те, которые по электричеству, например. Тебя обнадеживать не буду. Дефицита профессоров не наблюдается. И кандидатов тоже.
– Ну с голоду капиталисты умереть не дадут?! – весело, полуутвердительно-полувопросительно сказал Кипарис.
Человечек ничего не ответил. Только посмотрел на него грустными еврейскими глазами с опущенными уголками век, глазами, в зрачках которых чего только не было – и неизбывная тоска, и вселенская грусть, и бесконечная печаль, и много других эмоций. Однако Эдику Кипарису не хотелось разбираться в чувствах человечка. Ну предположим, неудачник, что с того, с кем не бывает? А у него, у Эдика, все будет хорошо. Перед ним была огромная сказочная страна и длинная жизнь в этой стране.
Поселили Кипариса в маленькой квартирке рядом с Брайтоном. Старенькая мебель, видавший виды шкаф, обшарпанный холодильник… А зато в холодильнике! Эдик как открыл дверцу, так и не закрывал минут десять – любовался. Холодильник был до отказа забит американской жратвой в ярких упаковках, испещренных иностранными словами, в которых Кипарис, пользуясь скудным запасом слов в пределах школьного, а потом и институтского курса, разбирал надписи – «сосиски», «бекон», «стейк», «апельсиновый сок» и так далее. В морозильнике ждал еще один сюрприз – мороженое пяти сортов. Но больше всего обрадовался Кипарис вязанке настоящего «Хайнекена» в зелено-белых банках. Вытащил он баночку пива как драгоценность какую-то, неумело отколупнул жестяное колечко так, что брызнуло во все стороны, пожалел пролитое на пол и присосался к дырке, из которой полилась восхитительная жидкость с незнакомым вкусом, никак не напоминающим родное «Жигулевское», «Золотой колос», мутную субстанцию из уличных ларьков и огромных ангарообразных пивных-автоматов. Это был вкус новой жизни, и Эдик сразу решил, что он ему нравится.
Через три дня Кипарис оформил все бумаги, устроился на курсы английского языка и на работу – маляром, в фирму, которую держал оборотистый поляк. Дело нехитрое, знай себе махай кистью. Хотя в первый день Кипарис умудрился-таки перевернуть ведерко с краской.
Теперь Эдик вставал с рассветом, быстро завтракал, выходил на улицу. Ровно двадцать минут седьмого показывался автобус, который развозил маляров по объектам. Обычно это были большие и богатые дома за городом, а красить чаще всего приходилось заборы – богатые буржуи старались не допускать за ограду своих усадеб подозрительных эмигрантов, а если и допускали, то проверенных. И двигал день-деньской Эдик свою стремянку вдоль забора, которому, казалось, конца-края нет, мазал ровные доски, гладкий бетон или металлические решетки краской. А мимо проезжали богатые машины с элегантными мужиками и роскошными женщинами. Иногда Кипарис видел, как обитатели богатых кварталов выходили из машин, иногда до него доносился запах дорогих духов и отборного табака, он слышал их беспечные голоса, смех. Но никак не удавалось Кипарису поймать взгляд богатея. Все они смотрели сквозь него, как будто его и не было. В сущности, на самом деле так дело и обстояло. Что Кипарис, сегодня он здесь, красит забор, а завтра его уже здесь нет, и неизвестно, окажется ли он еще когда-нибудь в этом районе. Так стоит ли на него обращать внимание?
