Юрий Тихонов - Следствием установлено…
— Ну подумай, зачем им врать, оговаривать тебя, если вы незнакомы друг с другом. Нину ты видел только мельком, Глухова совсем не знаешь. Какие могут быть счеты между вами?
— Глиста скажет то, что вам нужно, а этому сеньору-помидору просто со страху померещилось. Он метался-то, как крыса. Да и вы, я заметил, здорово волновались из-за своей затеи с опознанием. Боялись лопнет.
— Значит, и я уже задался целью погубить тебя?
— Все может быть, — упрямо сказал Субботин. — Убийство вам надо раскрывать, а мне его легче всего пришить. Вот и стараетесь.
— Почему именно тебе, а не другому? — с иронией поинтересовался Вершинин.
— Так, — последовал короткий ответ.
Вячеслав положил авторучку на стол, собрал бумаги, сложил их аккуратно в портфель. Затем, опершись головой о руку, принялся внимательно, как диковинное животное, изучать сидевшего перед ним парня. Поначалу тот встретил его взгляд вызывающе, но потом опустил голову и стал нервно пощелкивать пальцем о палец.
— Ошибаешься, Субботин, — наконец, раздельно произнес Вершинин. — Я тебя в убийстве не обвиняю, думаю, его совершил другой, а вот за то, что ты не сообщил о совершенном на твоих глазах убийстве, придется отвечать, и отвечать по всей строгости закона. И поверь мне — вина твоя будет доказана.
Субботин пытался возразить, но следователь жестом заставил его замолчать.
— Я понимаю, — продолжал Вячеслав, — тебе не хочется называть имени своего приятеля, ты думаешь скрыть его от наказания, уверен, что нам самим не найти. Ошибаешься: рано или поздно мы найдем убийцу, и он все расскажет. Зачем ему запираться, ведь у него есть и смягчающие вину обстоятельства. У тебя же таких обстоятельств не будет, ты сам от них отказался.
Субботин с недоверием слушал следователя. Его взгляд, казалось бы, говорил: «Рассказывай, рассказывай, все равно не расколюсь. Какие еще тут смягчающие обстоятельства? Посадите и все».
— Да, да, да. Самые настоящие смягчающие обстоятельства. Твой приятель убил Шестакова за то, что тот ограбил его: снял шапку, отобрал перчатки. Я далек от мысли оправдывать убийцу, он не имел права отнимать жизнь у человека, пусть даже у преступника. Но все же поведение Шестакова в определенной степени смягчает вину твоего приятеля, которого ты скрываешь.
Субботин насторожился и слушал, хотя и с прежним недоверием, но уже внимательнее.
— Отвечать ему за убийство придется, и лучше раньше, чем позже. Но тебе, тебе почему хочется в тюрьму? На, почитай уголовный кодекс, там черным по белому написано, какое наказание положено за недоносительство.
Субботин бегло пробежал глазами текст статьи.
— Хм, — пробормотал он, — за какого-то Ханыгу три года. Да его давно убить надо было. Правильно сделали, что пришили гада.
— Мое мнение на этот счет ты уже слышал. А Ханыгу-то, оказывается, знаешь.
— Наслышан. Скотина, каких мало. Туда ему и дорога. На вашем месте я бы не искал, кто его убил, а если бы тот сам объявился, благодарность ему дал. А вы…
— А мы, Вадим, обязаны искать убийцу. Представь себе, что произойдет, если каждый станет сам судить и приводить приговор в исполнение. Анархия, хаос. А сколько безвинных пострадало бы.
Однако все его доводы разбивались об упрямство Субботина, вбившего себе в голову, что назвать того, с кем он был на вокзале, равносильно предательству, и держался этой линии. Вершинин задумался — нужны были новые факты, чтобы убедить Субботина сказать правду. Он вспомнил испуг Вадима во время предпоследнего разговора.
«Чего же испугался он тогда? Каких слов? А если повторить фразу?» — мелькнуло в голове.
— Значит все-таки в день убийства Шестакова ты был на вокзале, — сказал он как о само собой разумеющемся. — Один?
Прежнего эффекта не произошло. Субботин вяло отмахнулся от вопроса, как от надоедливой мухи.
«Осечка, — подумал Вячеслав. — Но почему же? Что изменилось?»
Из глубин памяти вдруг всплыли буквы, выбитые на ярком переплете: «Дин, Дин Рид. Певец Дин Рид. Но причем здесь он?» — и тут вдруг Вершинину пришла в голову самая простая мысль.
— Вадим, — мягко произнес он. — Напрасно ты скрываешь от меня правду. Я ведь знаю — на вокзале с тобой был Дин.
Субботин не испугался, как в прошлый раз, внешне он оставался равнодушным, однако Вячеслав шестым чувством понял, что ему выпала удача. Он и сам пока не осознал, почему так уверенно назвал это имя, но уже знал, что сделал правильно. Вершинин постоянно мысленно возвращался к фразе, выкрикнутой кем-то из бегущих в тот мартовский вечер. Она беспокоила его своей нелогичностью. «Бей его, Дин» — вот как прозвучала она, но железнодорожник Чеботарев понял ее иначе. По странному стечению обстоятельств ошибся и Субботин. Вопрос Вершинина, заключавшийся в слове «один?», он понял по-другому. Ему показалось, что следователь спросил: «А Дин?» Значит, именно такой была кличка парня, убившего Шестакова.
— Да, с тобой находился Дин, — теперь уверенно сказал Вячеслав. — У него Шестаков и отобрал шапку с перчатками и потом поплатился за это жизнью.
Субботин снова промолчал. Но теперь чувствовалось, что он по-настоящему подавлен.
Вершинин в который раз перечитывал справку управления внутренних дел:
«Правонарушителя под кличкой «Дин» в картотеке УВД и районных отделов внутренних дел области не зарегистрировано. Просим сообщить дополнительные данные».
Стрельников с интересом наблюдал за вытянувшейся физиономией приятеля.
— Не может быть, — поражался тот. — Я уверен, что прав. Субботин отреагировал на эту кличку. Сейчас произошла накладка — плохо смотрели, или, может быть, он не попал в картотеку, не проявил себя пока.
— Скажи, откуда у тебя возникла эта ассоциация с певцом? — полюбопытствовал Стрельников.
— Длинная история, — уклонился от подробностей Вершинин. — Однако я прав. Помнишь ты спорил со мной насчет железнодорожника. Вот тебе ответ: «Бей его, Дин!» Сейчас надо искать этого Дина. Перерыть все и вся, но найти. Он вполне реальная личность.
— Умница ты моя. Интеллектуал мой родной, — умильно сказал Стрельников. — Ты, как всегда, прав. Послушай теперь меня. В милицейской картотеке нет человека под кличкой «Дин». Но почему нет? Из-за нашего формализма. Завели карточку, записали кличку и порядок. Человек больше себя не проявляет, о нем забывают, и кличка остается приклеенной к нему раз и навсегда. А время идет, все течет, все изменяется. Меняются люди, меняются клички. Хорошо, что память человека способна запечатлеть в своих глубинах детали, непосильные для бумаги. Бумага помнит, но молчит, а человек помнит и говорит. Память одного из моих ребят запечатлела оригинальную кличку гражданина под фамилией Потемкин. Трудно дать гарантии, что сей молодец находится в отдаленном родстве с сиятельным графом Потемкиным — любимцем и фаворитом царицы Екатерины, но страсть ко всему благородному у него в крови.
Вершинин с возрастающим вниманием слушал длинную тираду Виктора.
— Да, да, — повторил тот. — Благородство — конек юного Потемкина. Из-за благородства он и получил в узком кругу своих приятелей высокопарное прозвище Господин. Господин в их понятии, вероятно, человек, необычайно благородной души. И уж во всяком случае человеку с такой кличкой на роду написано повелевать мелюзгой типа Ханыги, Глисты и иже с ними.
— Ты молодец, Витька, — вскочил Вершинин, настроение у которого сразу подпрыгнуло. — «Дин» — уменьшительное от слова «господин». Дин, господин, Дин, господин, — повторял он, кружась по кабинету в обнимку со стулом.
— Я навел справки и час назад получил исчерпывающие сведения о Господине. Они вселяют радужные надежды на исполнение наших желаний. На учете в милиции Господин не состоял, но его дважды притаскивали в дежурку за побег из отчего дома. Парень не нашел общего языка с родителями. У него мать и отчим. Они забрали его и обещали сами перевоспитать. С того времени в памяти нашего сотрудника и осталась необычная кличка, а вспомнил он о ней случайно, когда присутствовал при поисках Дина по картотеке. Взгляни-ка на характеристику из школы, которую этот мальчишка окончил в прошлом году, — Стрельников подвинул ему лист бумаги.
«Потемкин Владимир Сергеевич, — прочел Вершинин, — учился на хорошо и отлично. Участия в общественной работе не принимал. По характеру замкнутый, малообщительный, однако любит проявлять благородство — заступиться за слабого, призвать к порядку хулигана. Но такие поступки совершает только из желания показать силу и превосходство над другими, если уверен, что слава о его качествах станет всеобщим достоянием. В противном случае чужая судьба ему безразлична. К своей матери относится свысока, не прощает ей каких-то мелких недостатков. Появление ее в школе встречает враждебно. Дружит с подростками, склонными к правонарушениям (Субботин Вадим, Третьяков Василий, Василевский Николай). Пользуется у них авторитетом. Потемкин — несомненно способный мальчик и при правильном воспитании занял бы достойное место в жизни. После окончания школы поступал на юридический факультет университета, но не прошел по конкурсу. Дальнейшая судьба его школе неизвестна».
