Ли Ванс - Расплата

Я должен бы испытывать прилив энергии, поняв, сколько всего еще предстоит сделать, но почему-то я в таком же отчаянии и так же запутался, как и в то утро, когда я засунул себе в рот отцовский пистолет. Чем больше я узнаю, тем сильнее необходимость подступиться к вопросам, о которых я предпочел бы не знать. Зачем было Андрею лгать мне? Какие секреты он скрывал? И может ли такое быть, что он частично ответствен за убийство Дженны? Я нажимаю кнопку вызова и заказываю очередную пару порций. Я всегда считал: чтобы прожить жизнь достойно, достаточно пары друзей. Дженна мертва, Катя списала меня со счетов, и я даже не знаю, что и думать об Андрее. Теннис — единственный, кто у меня остался.

Посмотрев по сторонам, я вижу, как темная ручка выхватывает орешек из моей миски. На соседнем со мной кресле сидит девочка-азиатка, очевидно летящая без сопровождения взрослых, под опекой стюардов, которые, похоже, не обращают на нее никакого внимания. На вид ей лет восемь, у нее на шее висит пластмассовый пакет с документами. Поняв, что я поймал ее на горячем, девочка прижимает подбородок к груди и смотрит на свои ярко-желтые кеды. Я придвигаю к ней орешки, а она плотно закрывает глаза, прикидываясь невидимой. Я отворачиваюсь от нее и смотрю в иллюминатор на ее размытое отражение на темной пластмассе. Проходит минута. Девочка делает почти неуловимое движение и крадет еще один орешек.

Стюард приносит мне только одну порцию и, извиняясь, сообщает, что «Лафройг» закончилось. Скорее всего, он просто решил больше не приносить мне алкоголь. Я прошу повторить кешью, проглатываю скотч и снова смотрю на запястье, прежде чем успеваю спохватиться. Интересно, что бы сказала Дженна о том цыганенке, который украл у меня ее подарок? Что он стал вором только потому, что никто наподобие нас не принял его в свою семью и не приласкал? Что сто´ит подарить ему немного любви и внимания, и он станет ребенком, которого нам так и не удалось завести — капитаном команды пловцов, президентом Клуба защитников природы и членом братства Лиги Плюща?

Я прислоняюсь головой к окну и закрываю глаза. Лечение бесплодия сильно сказалось на моих отношениях с Дженной: это был многолетний круговорот неоправданных надежд и жестоких разочарований. После каждой неудачи моя жена с головой уходила в работу, проводя дома все меньше и меньше времени. Однако ситуация с зачатием все время улучшалась, и нам просто нужно было ждать небольшого везения. Этой весной мы продержались целых четыре месяца. Я был в Сингапуре, когда у Дженны случился выкидыш — кровь пропитала ее платье прямо в суде. Я смог вернуться к ней только на следующий день. Я держал Дженну в объятиях, пока она плакала, и клялся не покидать страну во время следующей имплантации.

Как и следовало ожидать, Дженна так активно занялась подготовкой к коллективному иску, что в течение нескольких месяцев я ее почти не видел. Я разве что не вздохнул с облегчением, когда однажды вечером она предложила обратиться за консультацией к семейному психологу. Я мог прожить и без детей, но не без Дженны. В качестве кандидатов она предложила падре Виновски и врачиху, которую она посещала в последнее время, — индианку по фамилии Сабрахманьян. Я предпочел врачиху, посчитав ее меньшим из двух зол: мысль о том, чтобы обсуждать свой брак с человеком, давшим обет безбрачия, была слишком нелепой, чтобы рассматривать ее всерьез. И тем не менее, когда пришло время нашей первой консультации, я еле сдерживал свое яростное нежелание выставлять все наши стычки на обозрение третьей стороне.

Офис Сабрахманьян представлял собой две небольшие комнатки на первом этаже многоэтажки в районе Верхнего Вест-Сайда с видом на пустой внутренний двор. Сама доктор была низенькой энергичной женщиной с крупной бородавкой на подбородке.

— Это доктор С., Питер, — представила нас Дженна.

— Питер, — напевно произнесла Сабрахманьян. — Очень приятно познакомиться.

— Мне тоже. — Я бегло осмотрел сертификаты, развешанные по стенам. — Скажите, есть ли у вас ученая степень по медицине или в какой-нибудь другой области?

— Пожалуйста, не начинай, — тихо попросила Дженна.

— Нет-нет, это совершенно логичный вопрос, — быстро возразила Сабрахманьян. — У меня нет ученой степени ни по медицине, ни в какой-либо другой области. Моя самая высокая степень — магистр консультативной психологии, я получила ее в Нью-Йоркском университете. Пациентам трудно произносить мои имя и фамилию, поэтому я разрешаю им выбирать, как ко мне обращаться. Дженна решила звать меня «доктор С.». Мое имя — Трипурасундари. Пожалуйста, называйте меня так, как вам удобнее.

Я вежливо улыбнулся, и мы начали. Сабрахманьян попросила меня рассказать о себе и заинтересованно выслушала краткий вариант моей биографии. Ее негромкие одобрительные возгласы своим скрипом напоминали царапанье ногтями по стеклу, но я держал себя в руках ради Дженны. Дженна нервно теребила край платья. Пока я говорил, ее пальцы безжалостно комкали материю. Когда я наконец добрался до точки, Сабрахманьян поблагодарила меня за откровенность.

— Дженна, — обратилась она к моей жене, — вы хотите кое-что сказать Питеру, правда?

— Хватит с меня ЭКО, — дрожащим голосом сказала Дженна. — Я хочу усыновить ребенка, и мне нужно знать, поддержишь ли ты меня в этом решении.

Я щелчком сбросил пушинку с брюк и кивнул, хотя в голове у меня все завертелось. Все это не имело к нам никакого отношения. Дженна просто хотела притащить свою работу домой.

— Так значит, на самом деле это финансовая реструктуризация, — вздохнул я.

— «Финансовая реструктуризация»? — ничего не понимая, повторила Сабрахманьян.

— Это термин, означающий банкротство. Когда крупная компания берет у банка заем, она должна выполнять определенные финансовые обязательства. А если она нарушает эти пункты договора, то банк вызывает бедного сукина сына, который управляет компанией, и предъявляет ему ультиматум. Они объясняют ему, как именно он должен руководить своим делом с этого самого момента, а если ему это не нравится, они посылают его куда подальше. Скажи мне, — я посмотрел на Дженну, — какие пункты нашего договора я нарушил?

— Никакие. — Дженна поперхнулась этим словом, и из ее глаз закапали слезы. — Но каждый раз когда я предлагаю усыновить ребенка, ты находишь еще одну клинику или новую процедуру и заставляешь меня чувствовать, что я подведу тебя, если не испробую их. Я так больше не могу. У меня просто не хватит сил.

— Питер. — Сабрахманьян прервала Дженну и протянула ей упаковку салфеток. — Сейчас не время спорить. Дженна пригласила вас сюда, потому что чувствовала, что не может говорить с вами на эту очень важную для нее тему. Ее чувства нельзя назвать ни правильными, ни неправильными, и она вас ни в чем не обвиняет. Просто так она видит ваши отношения. Теперь вы должны сказать ей, что вы чувствуете.

— Это просто, доктор С. — Я встал. — Я чувствую, что мне лучше уйти.

Дженна догнала меня у выхода через несколько минут. Я не владел собой и не рискнул заговорить. Машина, которую я вызвал, должна была появиться только через двадцать минут, так что мы молча прятались под узким навесом от летнего дождя, брызги которого разлетались по пешеходной дорожке и по нашим ногам. У Дженны начало намокать платье. Я предложил ей свой плащ, но она швырнула его на мостовую.

— Этот плащ ты подарила мне на Рождество, — заметил я. — Надеюсь, он не слишком дорого стоил.

— Я никогда не думала, что ты так меня разочаруешь, Питер.

— Возможно, все-таки не до такой степени. — Я повернулся к Дженне. Ее волосы блестели от воды, и щеки были влажными. — Но ты уже давно слегка разочарована, верно? Я никогда не был тем, за кого ты хотела выйти замуж.

— Это неправда.

— Правда, — зло ответил я. — Ты вышла за меня замуж только потому, что думала, будто во мне прячется грустный и несчастный ребенок. Тебе не нравится тот факт, что я достаточно силен, чтобы самостоятельно разобраться со своими проблемами.

— Тяжело так и не почувствовать, что ты кому-то нужен, — возразила она.

Ее слова ошеломили меня. Моя мать как-то раз сказала почти то же самое, когда я умолял ее бросить пить. Я не понял, что она имела в виду, а она так ничего и не объяснила.

— Тогда прости, — неуверенно сказал я. — Но я не могу быть другим.

— Я прекрасно знала, за кого выхожу замуж, — ответила Дженна, положив руку на лацкан моего пиджака. — И я знала, что у тебя есть черты, которые мне трудно будет принять. Но ты должен понять, Питер: я вовсе не считаю, что ты должен быть грустным маленьким мальчиком, но мне нужно знать, что ты сможешь вместе со мной полюбить грустного маленького мальчика. Это не может касаться только нас двоих.

— Может. — Я отчаянно пытался достучаться до нее. — Именно так было у меня с моим отцом.