Фридрих Незнанский - Инкубатор для шпионов
— словесное кодирование (активное воздействие на психику, в которую внедряют определенные идеи и представления);
— закрепление (контроль усвоенности внедренного).
Техника реализации этих фаз обычно такова…»
В «Глории», кроме Дениса и Макса, никого не было.
Денис достал из сейфа конверт. Турецкий внимательно прочитал документ, написанный опять-таки рукой Жени Земляникиной — сомнений в этом у него было не больше, как если б он был ее классным руководителем. Вернул конверт Денису.
— Откуда у школьницы такие вещи, Сан Борисыч? Это же в умелых руках — жуткое оружие, и дураку понятно.
— Это ты и должен узнать. А для начала просто найди ее наконец!
— Стараемся, — вздохнул Денис. — С бумагой-то что делать?
— Пусть пока у тебя будет. Спрячь понадежней, никому не показывай. Вообще никому.
— А дяде?
Турецкий подумал немного:
— Знаешь, и его не впутывай. Пусть пока это будет между нами.
— Меня за эту бумажку не пришьют случайно? — полушутя-полусерьезно спросил Денис.
— Будем надеяться, нет, — совершенно серьезно сказал Турецкий.
У Дениса вытянулась и без того продолговатая физиономия.
— Ну что еще? Говори, почему такой смурной?
— Сан Борисыч, есть еще одна штука, которая мне покоя не дает несколько дней. — И Денис рассказал о том, как был найден труп заслуженного пенсионера Ларионова, и о том, что в телерепортаже видел Лукьянова, которого перед тем видел в загадочной фирме «Илиада».
— Про Лукьянова слышал, это бывший гэбэшник.
Лично, к счастью, не знаком, — сказал Турецкий. — А про пенсионера Стойкого понятия не имею. Столько народу каждый день переваривать приходится… Хотя подожди-ка… — Турецкий взялся за телефон и позвонил жене на работу. — Ирка, помнишь, меня на днях человек какой-то искал? Ты еще сказала, что у него фамилия на «-ский»…
— Ну да.
— Ты не вспомнила?
— Нет, не вспомнила.
— А он больше не звонил?
— Не звонил.
— Из тебя все приходится клещами тянуть, — пожаловался Турецкий. — Ты говорила, эта фамилия на «-ский», случайно не Стоцкий?
— Нет, длиннее.
— Сан Борисыч, — негромко сказал Денис, — Стоцкий уже давно труп.
— Да… Ира, ты меня слушаешь? Тогда, может… Венглинский?
Ирина Генриховна немного подумала и сказала:
— Кажется, да.
— О господи, — вздохнул Турецкий, — как же с тобой тяжело.
Денис деликатно вышел из кабинета.
— Это со мной тяжело?! — взвилась жена. — А может, ты для разнообразия начнешь дома ночевать? Чтобы сравнить, с кем тяжело и с кем не тяжело?!
— Что сказал Венглинский? Он перезвонит? Просил позвонить меня?
Вместо ответа жена бросила трубку.
Турецкий нашел в адресной книжке своего мобильника номер Венглинского и позвонил ему домой. Там никто не отвечал. Тогда Турецкий позвонил на работу — в РОВД.
Когда Денис вернулся, Александр Борисович как раз куда-то дозвонился, задал только один вопрос, сказал: «Простите, ради бога, я не знал…» — и положил трубку. Посмотрел на Дениса невидящим взглядом и сказал:
— Он умер сегодня ночью
— Кто?
— Венглинский…
— Тот самый мент? Ну и дела. Сан Борисыч, расскажите еще раз и все сначала. У меня это уже в башке не укладывается.
Турецкий рассказал все с самого начала и спросил:
— Теперь стало понятней?
Денис вздохнул:
— Стало хуже. Значит, что мы имеем? Вы должны были встретиться со Стасовым, Стасов не приезжает, но зато там же, на «Китай-городе», и в то же время вы видите Венглинского, который, который…
— Который проходит мимо под ручку с хорошенькой барышней.
— А потом оказывается, что в этот же день Венглинский звонит вам домой. А потом он вдруг умирает. Где именно?
— На станции «Третьяковская». Здоровый крепкий мужик. Веселый шел, смеялся. Принял яд? — Турецкий покачал головой. — Невозможно поверить.
— И правильно, и не верьте! Вы же следователь! Вам положено не верить.
Конечно, всякое бывает, думал Турецкий, но все же такое нагромождение событий в единицу времени — это уже слишком подозрительно. А кроме того, нелепейшим образом погибает персональный пенсионер Стоцкий, разъезжавший, между прочим, на шикарном «мерседесе». Что хотел сказать Венглинский? Может, просто какой-то пустяк, которому не стоит придавать значения? Турецкому, конечно, хотелось бы в это верить, но по опыту он знал, как такие «пустяковые» мысли привязчивы и неотступны.
Турецкий позвонил в районную прокуратуру — узнать, кто ведет расследование по факту гибели Венглинского. Оказалось, двадцатипятилетний выпускник юрфака, следователь Силантьев. Причем он уже почти готов был дело закрыть: налицо имелся явный суицид, потому что в организме Венглинского обнаружен цианид. Единственная нелепость, которая во всем этом присутствовала, пожаловался Силантьев Турецкому, — это то, что во рту Венглинского была жевательная резинка. Станет ли самоубийца жевать перед смертью? Вроде сомнительно. Или нет?
Тут Турецкий вспомнил девушку, которую обнимал Венглинский в метро, и сказал:
— А резинку сохранили?
— «Орбит» без сахара? Не знаю. Наверно. А что?
— Так вот что я вам скажу, молодой человек. Цианид был в ней. Венглинского отравили. Ищите девушку лет семнадцати — двадцати, ростом метр шестьдесят — метр шестьдесят пять, рыжеволосую, хотя, конечно, она теперь по-другому выглядит. Проверьте все видеокамеры в метро на «Третьяковской» и соседней «Новокузнецкой». Возможно, обнаружите их вместе. В таком случае получите портрет — организуйте розыск как можно оперативней. Если нужна будет помощь, обращайтесь. Если найдете хоть что-нибудь, дайте знать немедленно!
…В конце рабочего дня Турецкий позвонил Филе Агееву, который следил за Дмитрием Либиным. Пока что слежка ничего не дала. Время свое Либин проводил либо дома, либо в университете, либо в спортивном зале.
В семь вечера Турецкий заехал на работу к Нине Коростелевой и отвез ее домой.
— Вот уж никогда не думала, что у меня будет личный водитель, — смеялась она в машине.
— Я уже третий раз вижу, как ты смеешься, — заметил Турецкий.
— Ты считаешь?
— Приходится… Знаешь, я все думаю об этой девочке, Жене. Вот она ищет свою мать. Мы ищем ее. Все с ума посходили. А почему? Девчонка нас завела. Как у нее это получилось?
— Тебе виднее, ты сыщик.
— Я не сыщик, я следователь, — сказал он машинально. — Нина, ты думаешь, у нее тяжелая жизнь?
— Трудно сказать… Она живет без матери. Все зависит от того, какие люди ее окружают.
Турецкий задумался о детской впечатлительности. Ребенок наблюдает за миром своих родителей. Старается постичь и оценить его. Наверно, фразы, неосторожно произнесенные в присутствии малыша, подхватываются им, по-своему истолковываются и создают определенную картину мира, которая надолго сохранится в его воображении. И вот девочка, что-то такое запомнившая в детстве, возможно фразу отца, что «мама уехала в командировку», даже перед лицом фактов не в состоянии поверить, что ее матери больше нет в живых. Либо она действительно узнала нечто новое…
И, словно читая его мысли, Коростелева сказала:
— Взрослые часто произносят при детях фразы, совершают поступки, которым не придают значения, но им-то они представляются полными скрытого смысла. Пессимистическое представление о мире, сложившееся у ребенка в детстве, возможно, в дальнейшем изменится к лучшему. Нужно остерегаться давать ребенку опасную пищу для воображения. Избавить детей от тяжелых переживаний можно, только если все время помнить о том, что они обладают обостренным любопытством и гораздо впечатлительнее взрослых.
— Ты такой специалист, — сказал Турецкий. — Что же не заведешь собственных детей?
— А может быть… тогда я уже не буду «такой» специалист, а? Кстати, ты останешься у меня сегодня?
Турецкий покачал головой.
— Так я и думала. Давай я помогу придумать тебе оправдание. Допустим… допустим, тебе нужно… сменить одежду, потому что предстоит визит к высокому начальству. Ну как?
— Ничего, — оценил Турецкий. — Только обычно я по таким поводам стараюсь одеваться хуже, чем обычно.
Нина засмеялась.
— Четвертый раз, — сказал Турецкий.
Вернувшись домой и выполняя автоматически разнообразные действия: принимая душ, ужиная, просматривая новости по телевизору, Турецкий обдумывал один циничный тезис, который как-то высказал в приватной беседе Грязнов-старший: цель не должна оправдывать средства, но окупать их она обязана. Мысль тогда показалась Турецкому не то чтобы уж очень привлекательной, но не лишенной смысла. Сегодня он думал о том, насколько государственный чиновник, не купленный, разумеется, не коррумпированный, может в своей работе руководствоваться этим девизом, если обычными средствами достичь цели не получается. Возможные действия госслужащего, как правило, заранее регламентированы. Ему, следователю с большим стажем, не раз приходилось по мелочи (а то и не очень) нарушать закон, но, как правило, это делалось не для того, чтобы достичь цели (наказать виновных), а затем, чтобы отстоять имеющиеся позиции (защитить пострадавших).
