Джон Гришэм - Последний шанс
Американец лежал на диване, задрав ногу на подушки. Маленькая каморка напоминала мусорную свалку — грязные тарелки, пустые картонки из-под пиццы, банки из-под пива и содовой. Телевизор показывал повтор «Колеса фортуны», из стереосистемы в спальне доносились звуки старой мелодии группы «Мотаун».
— Принес тебе сандвичи. — Рик положил пакет на заваленный кофейный столик. Трей взмахнул пультом дистанционного управления, и телевизор умолк.
— Спасибо.
— Как нога?
— Нормально. — Трей болезненно поморщился. Три раза в день к нему приходила медицинская сестра — приносила болеутоляющие и оказывала необходимую помощь. Трей чувствовал себя неважно и жаловался на боль. — Как мы сыграли?
— Легкая победа. Надрали с разницей в пятьдесят очков.
Рик устроился в кресле, стараясь не обращать внимания на беспорядок.
— Значит, справились без меня.
— Лацио — не серьезный противник.
Трей больше не улыбался. Его беззаботность исчезла — сменилась горечью. Он жалел себя. Обычное дело для молодого спортсмена, получившего сложный перелом. Карьера, как понимал Трей, оборвалась, начинался другой этап жизни. Подобно многим молодым спортсменам, Трей не задумывался, каким будет его следующий шаг. Когда человеку только двадцать шесть, он собирается играть вечно.
— Сестра о тебе заботится? — поинтересовался Рик.
— Старается вовсю. В среду мне наложат новую шину, а в четверг я сваливаю. Пора домой, у меня здесь крыша едет.
Они долго смотрели в безмолвный экран телевизора. С тех пор как Трей выписался из больницы, Рик навещал его каждый день. Ему казалось, что маленькая квартирка становится все меньше и меньше. Может, из-за растущих гор мусора и грязного белья и постоянно закрытых и занавешенных окон. Или потому, что Трей все глубже погружался в депрессию. Рик обрадовался, узнав, что он скоро уезжает.
— Я никогда не получал травм в защите. — Трей не отводил взгляда от экрана телевизора. — Ты поставил меня в нападение — и вот, пожалуйста! — Для пущей убедительности он шлепнул ладонью по гипсу.
— Ты винишь меня в том, что сломал ногу?
— В защите я не получил ни одной травмы.
— Что за чушь ты городишь? По-твоему получается, что калечат только игроков нападения?
— Я говорю о себе.
Рик готов был взорваться, но сделал несколько глубоких вдохов, проглотил застрявший в горле ком, посмотрел на гипс и промолчал.
— Давай сходим вечером к «Полипо», поедим пиццу?
— Нет.
— Тогда хочешь, принесу пиццу сюда?
— Нет.
— Сандвич, стейк? Выбирай.
— Ничего не нужно. — Трей поднял пульт дистанционного управления, нажал на кнопку, и они услышали, как счастливая домохозяйка отгадала букву.
Рик поднялся и вышел. Остаток дня он провел под заходящим солнцем за столиком уличного кафе. Пил «Перони» из обледеневшего графина и любовался проходившими мимо женщинами. Он чувствовал себя очень одиноко и ломал голову, как, черт возьми, убить предстоящую неделю.
Снова позвонил Арни, но на этот раз его голос звучал взволнованно.
— Рэт объявился! — торжествующе сообщил он. — Вчера его наняли главным тренером в Саскачеван. Первый звонок он сделал мне. Рэт зовет тебя, Рик. Немедленно.
— В Саскачеван?
— Ты правильно расслышал. А теперь слушай дальше — на восемьдесят тысяч.
— Я считал, что Рэт давно завязал с этим делом.
— Так оно и было. Переехал на ферму в Кентукки, несколько лет ворошил конский навоз, а затем надоело. На прошлой неделе в Саскачеване всех выставили за дверь, а его упросили вернуться.
Рэта Муллинза нанимали в профессиональные коллективы чаще, чем Рика. Двадцать лет назад он изобрел сумасшедшую вееро-пулеметную тактику атаки, и принимающие стали волнами разбегаться во всех направлениях. Некоторое время был знаменит, но затем его команда перестала выигрывать, и о нем забыли. Когда Рик играл за Торонто, он был там координатором линии нападения, и они приятельствовали. Если бы Рэт был главным тренером, Рик начинал бы каждую игру и бросал по пятьдесят раз.
— Саскачеван, — пробормотал Рик, вспоминая необъятные пшеничные поля. — Это далеко от Кливленда?
— За миллион миль. Подарю тебе атлас. Слушай, они снимают по пятьдесят тысяч за игру. Это большой футбол. А тебе предлагают с самого начала восемьдесят.
— Не знаю, — протянул Рик.
— Не валяй дурака, парень. Пока ты подъедешь, я подниму ставку до сотни.
— Но нельзя же так вдруг сняться и уехать.
— Разумеется, можно. Тоже мне, нашел головоломку!
— Нет.
— Да. Это твое возвращение в спорт, и оно начинается немедленно.
— Я заключил здесь контракт, Арни.
— Послушай, парень, вспомни о своей карьере. Тебе двадцать восемь лет. Такая возможность больше не представится. Рэт хочет заполучить тебя из-за твоих бросков — ты же способен послать мяч через всю Канаду. Это прекрасно.
Рик залпом допил пиво и вытер губы.
А Арни тем временем несло:
— Собирай чемоданы, поезжай на станцию, поставь машину на стоянку, брось ключи на сиденье и скажи Парме: «Прощай!» Что они с тобой сделают? Подадут на тебя в суд?
— Это нехорошо.
— Подумай о себе, Рик.
— Только этим и занимаюсь.
— Позвоню тебе через два часа.
Рик смотрел телевизор, когда в трубке снова послышался голос Арни:
— Сумма поднялась до девяноста тысяч, но ты должен дать ответ.
— В Саскачеване снег больше не идет?
— Ни снежинки. Погода изумительная. Первая игра через шесть недель. Могучие «Мужественные всадники»[33] выходят на поле. В прошлом году, как ты помнишь, они боролись за Серый кубок. А в этом сезоне готовы раскатать всех своих соперников. Серьезная команда. Рэт на уши встанет, чтобы заполучить тебя.
— Позволь мне помозговать об этом до утра.
— Ты долго думаешь, парень. Дело выеденного яйца не стоит.
— И все-таки утро вечера мудренее.
Глава 20
Но заснуть, разумеется, не удалось. Рик всю ночь колобродил — смотрел телевизор, пытался читать и старался избавиться от чувства вины, которое охватывало его при мысли сбежать. Это так просто — даже не придется встречаться с Сэмом, Нино, Франко и остальными. Слинять без оглядки на рассвете. По крайней мере так он сам себя убеждал.
В восемь часов утра он приехал на вокзал, поставил «фиат» на стоянку и вошел зал. Час он ждал поезда.
Через три часа Рик прибыл во Флоренцию. Такси доставило его в отель «Савой», выходящий окнами на пьяцца делла Република. Он зарегистрировался, оставил чемоданы в номере и нашел столик в одном из расположенных на шумной площади многочисленных уличных кафе. Набрал номер Габриэллы и, услышав автоответчик на итальянском языке, решил не оставлять сообщения.
Во время обеда он позвонил снова. Габриэлла, судя по всему, узнав его голос, умеренно обрадовалась, может быть, немного удивилась. Сначала не знала, что сказать, но постепенно потеплела. Она находилась на работе, хотя не объяснила, чем занималась. Рик предложил ей выпить в «Джилли» напротив его отеля — популярном кафе и, если верить путеводителю, самом подходящем месте для вечерних встреч.
— Хорошо, — в конце концов согласилась Габриэлла, — давай в пять часов.
Рик, любуясь древними зданиями, прошелся по многолюдным улочкам вокруг площади. В соборе его чуть не растоптала толпа японских туристов. Он услышал английскую речь — группа американок, явно студенток колледжа, приехала почти без парней. Рик осмотрел магазины на Понте Веккио и сам старый мост через реку Арно. Снова услышал английскую речь, и опять это оказались студентки.
Когда позвонил Арни, он пил эспрессо в кафе на пьяцца Синьория неподалеку от Уффици,[34] где толпы туристов жаждали войти внутрь и увидеть величайшую в мире коллекцию живописи.
— Хорошо спал? — спросил агент.
— Как новорожденный. Не пойдет, Арни. Я не могу сбежать в середине сезона. Может быть, на будущий год.
— Будущего года не будет. Теперь или никогда.
— Будущий год всегда наступает.
— Только не для тебя. Ты что, не понимаешь: Рэт найдет другого квотербека.
— Понимаю лучше тебя. Я сделал выбор.
— Не глупи. Доверься мне.
— А как быть с верностью?
— Верностью? Опомнись! Скажи на милость, когда была верна тебе команда? Вспомни, сколько раз тебя вышибали!
— Полегче, Арни.
Молчание, а затем:
— Рик, если ты не примешь этого предложения, ищи себе другого агента.
— Я предполагал нечто в этом роде.
— Брось, парень. Послушай меня!
Рик лег подремать в номере, когда агент позвонил опять. Отказ его не смутил, и он продолжал нажимать:
— Я поднял сумму до сотни — кручусь здесь, как бешенный, а от тебя ни слуху ни духу.
— Спасибо.
