Джо Алекс - Третий король
— Какое счастье, что не алебарда! — невозмутимо отметил Вечорек. — Итак, этим исчерпывается роль пана Марчака и пана Жентары в нашем деле. Их обоих я из своего списка вычеркнул. В конце концов именно они спасли «Третьего короля» в самые тяжкие минуты его биографии.
— Розы за нами, — пообещал Марчак и отсалютовал черной от сажи рукой.
— Спасибо. Но мой список включал еще четверых. Поначалу все указывало на то, что из них совершить убийство удобнее и легче всего было пану Вильчкевичу...
— Премного благодарен, — поклонился оружейник.
— Не за что. По правде говоря, если бы сам убийца к концу не создал вам стопроцентное алиби, то вы бы и поныне ходили в подозреваемых, хотя было маловероятно, что именно вы применили бы арбалет.
— А вам не приходило в голову, что Янас был моим другом? Зачем мне было его убивать?
— Видите ли, в таком деле в первую очередь необходимо исключить тех, кто наверняка непричастен к убийству, и только потом задумываться над мотивами. Так что вернемся к перечню подозреваемых. Следующим оттуда оказалось возможным вычеркнуть профессора Гавроньского. Он не мог быть убийцей Янаса потому, что, как выяснилось, он сам же информировал хранителя о грозящем похищении картины и подал мысль подменить ее. Будь профессор сообщником похитителей, он бы, наоборот, ничего не сказал Янасу, спокойно украл картину и повесил на ее место полученную от банды копию. Нет, чтобы предпринять столь противоречивые шаги, надо было быть безумным! Ну, а одна неточность в показаниях пана профессора в ходе расследования разъяснилась сама собой.
Он отвернулся, избегая полного благодарности взгляда Ванды, и подумал с облегчением: «Ну вот, этот подводный камень я обошел».
— Значит, осталось трое, — сказал Вильчкевич. — И я опять начинаю подозревать...
Капитан не дал ему договорить.
— Рекомендую вам воздержаться пока от всех подозрений. Расследование завершено. Извините, что я так затягиваю свои объяснения, но убийца должен убедиться, что запираться бессмысленно и что он окончательно проиграл. Итак, в списке остались трое:
пан Вильчкевич,
пани Ванда Щесняк,
пани Магдалена Садецкая.
Однако во всей этой истории важны не только люди, но и картины. За ночь мы с паном профессором насчитали целых пять «Королей» — подлинник и четыре более или менее верные копии. Это были: копия, которую я привез из Варшавы; музейная копия, написанная несколько лет назад паном Марчаком; карикатура с черепом, намалеванная, простите за выражение, паном Марчаком шутки ради; и наконец, висящая в настоящий момент в библиотеке гениальная копия «Третьего короля». Правомерно заключить, что это — копия преступника, которую он получил от гангстеров и повесил на стену после убийства Янаса. Оригинал здесь: пан Марчак его только что собственноручно доставил. Копия, которую привез в замок я, исчезла из библиотеки, и у нас есть все основания полагать, что убийца унес ее и передал своему сообщнику в машине, приняв за оригинал. Сейчас эта копия едет в Варшаву, если еще не доехала туда. Карикатура с черепом находится у меня в комнате. Копия гангстеров висит перед нами.
Но где же пятая картина? Та, которую принес в библиотеку незадолго до своей гибели хранитель Янас? Убийца застрелил его — и остался с двумя полотнами. Одно, которое висело на стене, он передал своему сообщнику в машине, получив взамен прекрасную копию. Вернувшись в библиотеку, убийца повесил ее на место Риберы. Но что он сделал с копией, принесенной хранителем? Не мог же он ее просто бросить! Нельзя было и спрятать ее прямо в библиотеке, потому что убийца понимал, что при обыске полиция найдет ее и установит связь убийства с «Третьим королем». Уничтожить или сжечь холст убийца не успевал — ведь он должен был как можно скорее вернуться к себе и сделать вид, что спит. Не забудем и о страхе, который его гнал с места злодеяния. Так что у него оставался единственный выход: забрать картину с собой! Но и открыто держать у себя в комнате копию, которая лежала у хранителя в запертом сейфе, он не мог. Жаль что все это дошло до меня очень поздно, и Катажина чуть было не поплатилась за мою недогадливость жизнью. Когда мы вдвоем пытались отыскать в библиотеке эти таинственные колокольчики, приоткрылась дверь оружейной и кто-то выстрелил в мою спутницу из арбалета. Я кинулся в оружейную, но этот кто-то повернул в замке ключ, а высадить такую дверь плечом абсолютно невозможно. Уж не орудует ли тут маньяк, спросил я себя. Ведь кто бы ни был убийца, чего бы он ни добивался, он не мог сводить никак счетов с женой поэта, которая приехала совсем недавно, в Борах никого не знала и, как говорится, мухи не обидела. С другой же стороны, покушение могло иметь и крайне серьезные мотивы. Я задумался — и вдруг понял!
— Что поняли? — забеспокоилась Ванда.
Вечорек улыбнулся.
— Разрешите мне еще раз вернуться ко второму выстрелу. Итак, дверь в оружейную захлопнулась, мы с коллегой остались вдвоем. Тогда я схватил Катажину за руку и побежал с ней к другому выходу. Меньше чем через минуту мы спустились в подвал, подошли к мастерской пана Вильчкевича и невольно подслушали обрывок его разговора с пани Вандой. Они... гм... горячо обсуждали преступление. Но я, в отличие от них, уже знал имя убийцы.
Капитан оставил без внимания глубокий вздох облегчения, который вырвался у Вильчкевича, и повторил:
— Я знал, кто убийца, потому что никто на свете даже чудом не сумел бы быстрее нас добежать до подвала. Так что ни пан Вильчкевич, ни пани Ванда не могли стрелять в мою спутницу. И в нашем списке осталось только одно имя — пани Магдалена Садецкая.
Не понизив и не повысив голоса для эффектной концовки, он предельно спокойно продолжал:
— Но что могло побудить Магдалену Садецкую к убийству женщины, которую я представил вам как свою супругу? Это казалось нелепым!
— Какое счастье! — Садецкая нервно засмеялась. — А то я света белого не взвидела, оставшись на поле боя одна-одинешенька...
— Однако я понял, что заставило вас выстрелить.
— Вот как? — еле слышно спросила Садецкая.
— Да. Мне вспомнилась одна незначительная сценка в коридоре. Я расскажу ее для всех, хотя знаю, что вам, пани Садецкая, она врезалась в память очень глубоко. Мы с коллегой шли по коридору, когда открылась дверь пани Садецкой, и она попросила у нас спички. Моя спутница полезла в карман, протянула вам коробок и при этом заметила, что пола ее халата испачкана какой-то белой краской. В то время я не придал особого значения ее открытию — что было с моей стороны непростительно: ведь где картины, там и краски! И когда на поле боя, как только что остроумно выразилась сама пани Магдалена, она осталась в одиночестве, я задумался, зачем она хотела убить мою коллегу. И я все понял. Краска!
— Что? Какая краска? — недоуменно спросил Марчак.
— Обыкновенная краска. Белый грунт, так это, кажется, называется. Где было убийце удобнее всего спрятать «Третьего короля» от посторонних глаз, как не под слоем краски? Да и откуда бы поздней ночью взяться в замке свежей грунтовке? Сперва я подумал о пане Марчаке и пане Жентаре — они ведь тоже всегда имеют под рукой краску. Но ни я, ни моя коллега не заходили в их комнаты. Зато мы были в комнате пани Садецкой после того, как она закричала. Я вспомнил, что там под окном был прислонен к стене какой-то загрунтованный холст. Но неужели пани Садецкая оставила бы на самом виду мокрый холст, который мог ее выдать? Мне это казалось невероятным. Даже самый легкомысленный убийца старается всегда скрыть улики! И вдруг я осознал, что на это дело надо смотреть под совершенно иным углом зрения. Почему, собственно, все мы оказались в комнате пани Садецкой? Потому, что она закричала. Когда же мы стали стучать к ней, она не проявляла никаких признаков жизни. Это было бы естественно, лишь если пана Янаса застрелила она. Тогда для нее этот звон должен был звучать поистине адской музыкой! Вы только вообразите: вечером мы слышим легенду о том, что колокольчики звенят, когда умирает хозяин замка. Потом один из нас убивает его, возвращается к себе в комнату, закрашивает единственное доказательство его вины, раздевается... и тут раздается звон! После того величайшего напряжения, какого требует от человека убийство, к тому же незапланированное, можно сойти с ума от ужаса, когда в дело вмешиваются сверхъестественные силы. В первый момент пани Садецкая наверняка решила, что повторяется старая история, история, в которую она, конечно, до этого не верила, но не могла не поверить теперь, когда посреди спящего замка послышался звон колокольчиков — как раз там, где, как она знала, лежит тело убитого хранителя. Полумертвая от страха, она забыла о картине и обо всем остальном. А потом Катажина вошла к ней в комнату и задела полой халата свежезагрунтованный холст. Вы этого не заметили: до того ли вам было! Вас трясло от страха — я это видел своими глазами. Но когда три часа спустя вы услышали слова Катажины и увидели краску на ее халате, вы поняли, что эта женщина будет думать, где она могла посадить пятно, и если она это вспомнит, возникнет вопрос, зачем это вам понадобилось посреди ночи грунтовать холст. И вы решили убить ее. Кто бы тогда заметил пятно! Ведь оно бы вскоре высохло... К тому же это убийство, на первый взгляд, совершенно бессмысленное, завело бы следствие в тупик. Верно?
