Дэвид Лисс - Торговец кофе

ДЭВИД ЛИСС

Торговец кофе

1

Густая жидкость колыхалась в чашке, темная, горячая и неаппетитная. Мигель Лиенсо взял чашку в руки и поднес ее так близко к лицу, что чуть не обмакнул нос в эту похожую на деготь жидкость. Держа кружку неподвижно, он вдохнул аромат всей грудью. Резкий запах земли и прелых листьев ударил в нос; вероятно, нечто подобное должен хранить аптекарь в треснутой фарфоровой банке.

— Что это? — спросил Мигель и, пытаясь побороть раздражение, надавил на кутикулу большого пальца ногтем другого большого пальца.

Она знала, что он спешит, так зачем было тащить его сюда из-за подобной чепухи? На ум приходили замечания, одно ядовитее другого, но Мигель не дал им воли. Не то чтобы он ее боялся, но довольно часто замечал за собой, что готов идти на жертвы, лишь бы не вызвать ее недовольства.

Он поднял глаза и увидел, что Гертруда восприняла его молчаливое истязание кутикулы с усмешкой. Он знал эту неотразимую улыбку и что она означала: Гертруда была необычайно довольна собой, а когда она так улыбалась, Мигель просто не мог не разделить ее довольства.

— Это нечто исключительное! — сказала она, жестом указывая на его чашку. — Попробуйте.

— Попробовать? — Мигель взглянул на черную жидкость с подозрением. — Она похожа на мочу дьявола, что само по себе, конечно, исключительно, но у меня нет ни малейшего желания узнать, какова она на вкус.

Гертруда наклонилась к нему так близко, что почти коснулась его руки:

— Сделайте глоток, и потом я все вам объясню. Эта моча дьявола сделает нас обоих богатыми.

Всего лишь часом ранее Мигель почувствовал, как кто-то схватил его за руку.

Прежде чем обернуться, он перебрал в уме все возможные и не предвещающие ничего хорошего варианты: конкурент или кредитор, брошенная любовница или ее разъяренный родственник, датчанин, которому он продал эти якобы многообещающие балтийские фьючерсы на зерно. Еще совсем недавно встреча с незнакомцем сулила новые возможности. И купцы, и дельцы, и женщины — все они искали общества Мигеля, чтобы получить у него совет или заручиться дружбой, борясь за его гульдены. Теперь же он лишь мечтал узнать, в каком новом обличье предстанет перед ним несчастье на этот раз.

Ему и в голову не пришло остановиться. Он был частью толпы, которая образовывалась каждый день, когда колокола на Ньиве-Керк звонили в два часа пополудни, что служило сигналом к окончанию торгов на бирже. Сотни маклеров высыпали на Дам, огромную площадь в центре Амстердама. Толпа растекалась по переулкам, улицам и набережным каналов. На Вармусстрат, улице, служившей кратчайшим путем к самым популярным тавернам, стояли лавочники в широкополых кожаных шляпах, защищавших их от сырости, идущей от Зюйдерзее. Перед ними громоздились мешки со специями, свертки материи, бочки с табаком. Портные, сапожники и модистки приглашали прохожих заглянуть к ним в лавки; торговцы книгами, перьями и экзотическими безделушками громко расхваливали свой товар.

Вармусстрат превратилась в сплошной поток черных шляп и черных костюмов, который разбавлялся вкраплением белых воротничков, манжет и чулок и сиянием серебряных пряжек на туфлях. Торговцы толкали тележки, груженные товаром с Востока и из Нового Света, мест, о которых никто и представления не имел сто лет назад. Как школьники, обретшие свободу после уроков, торговцы возбужденно обсуждали свои дела на десятке различных наречий. Они смеялись, говорили громкими голосами и жестикулировали; они не давали проходу ни одной молодой девушке. Они хватались за свои кошельки и опустошали лавки, оставляя их владельцам взамен лишь монеты.

Мигель Лиенсо не смеялся, не наслаждался выставленным перед ним товаром и не хватал податливых продавщиц за мягкие места. Он шел молча, опустив голову, защищаясь от накрапывающего дождя. По христианскому календарю было 13 мая 1659 года. Расчеты на бирже производились двадцатого числа каждого месяца, что давало торговцам полную свободу делать все, что им заблагорассудится, вплоть до двадцатого числа, когда сводились балансы и деньги наконец переходили из одних рук в другие. Сегодня был неудачный день для фьючерсов на бренди, и у Мигеля оставалось меньше недели, чтобы поправить положение, иначе к его долгам прибавится еще одна тысяча гульденов.

Еще тысяча. Он уже был должен три тысячи. Когда-то он зарабатывал вдвое больше за год, но полгода назад цены на сахар упали, и состояние Мигеля резко уменьшилось. А потом он стал делать ошибки одну за другой. Он хотел вести себя как голландец и не считать банкротство позором. Он пытался внушить себе, что все это чепуха, что все это продлится недолго и он все исправит, однако поверить в эту сказку было все труднее. Как долго? Пока не осунется его широкоскулое мальчишеское лицо? Пока в его глазах не исчезнет возбужденный блеск коммерсанта и его взгляд не станет тусклым и пустым, как у игрока в азартные игры? Он поклялся, что с ним этого не случится. Что он не станет одной из этих потерянных душ, обитающих на бирже и живущих от одного расчетного дня до другого, с трудом зарабатывающих на то, чтобы продержаться на плаву еще один месяц, и верящих, что потом все будет иначе.

Почувствовав, как чьи-то пальцы сжали его руку, Мигель обернулся и увидел перед собой опрятно одетого голландца из среднего сословия, на вид не старше двадцати. Это был крепкий широкоплечий молодой человек со светлыми волосами и лицом скорее смазливым, чем приятным и мужественным, несмотря на длинные усы.

Хендрик. Фамилии никто никогда не слышал. Подручный Гертруды Дамхёйс.

— Приветствую вас, Еврей, — сказал он, не отпуская руку Мигеля. — Надеюсь, день для вас складывается удачно.

— У меня всегда все складывается удачно, — ответил Мигель, выворачивая шею и пытаясь удостовериться, что за ним никто не шпионит.

Маамад, правящий совет португальских евреев, запрещал евреям общаться с «неподобающими» неевреями, и, несмотря на столь предательски расплывчатое определение, Хендрика, в его желтом камзоле и красных бриджах, с трудом можно было принять за человека "подобающего".

— Мадам Дамхёйс послала меня разыскать вас, — сказал он.

Гертруда и раньше прибегала к такой уловке. Мигель, знала она, не мог рисковать, чтобы его увидели на такой многолюдной улице, как Вармусстрат, в компании с голландкой, в особенности с голландкой, с которой его связывали дела, поэтому она послала за ним своего подручного. Репутация Мигеля все равно страдала, но Гертруда могла добиться своего, оставаясь невидимой.

— Скажите ей, что у меня нет времени на столь приятное времяпрепровождение, — сказал он. — По крайней мере сейчас.

— Конечно, есть. — Хендрик широко улыбнулся. — Какой мужчина может сказать «нет» мадам Дамхёйс?

Мигель не входил в их число. По крайней мере это давалось ему с трудом. Ему трудно было отказать как Гертруде, так и кому бы то ни было, включая самого себя, если речь шла о чем-то увлекательном. Мигель не был создан для скорби, неудача шла ему так же плохо, как костюм, пошитый не по размеру. Он каждый день с трудом заставлял себя играть роль осмотрительного человека в преддверии краха. Он был уверен, что ему, как и другим бывшим тайным иудеям, послано проклятие: в Португалии он привык лгать, делать вид, будто исповедует католическую веру, будто ненавидит евреев и уважает инквизицию. Он не видел ничего дурного в том, что обманывает окружающих. Обман, даже если это был самообман, сходил ему с рук слишком легко.

— Поблагодарите вашу хозяйку и передайте ей мои сожаления.

С приближением расчетного дня и грозящих новых долгов, ему придется умерить развлечения, по крайней мере на время. Утром он получил очередную записку. Анонимный автор криво нацарапал на клочке бумаги: "Мне нужны мои деньги". За последний месяц Мигель получил не менее полудюжины подобных записок. "Мне нужны мои деньги". "Подожди своей очереди", — мрачно подумал Мигель, открывая очередное письмо, однако его обескуражили беспардонный тон и неровный почерк. Только сумасшедший мог послать такую записку без подписи. Иначе как, спрашивается, Мигелю искать автора, даже если бы у него были эти деньги и если бы он решил использовать то немногое, что у него осталось, на такую глупую цель, как выплата долгов?

Хендрик в недоумении смотрел на Мигеля, словно не понимал его из-за сильного акцента.

— Сегодня не подходящий день, — сказал Мигель более решительно.

Он избегал слишком категоричного тона, обращаясь к Хендрику, так как однажды видел, как он приложил мясника головой о булыжную мостовую на площади Дам за то, что тот продал Гертруде протухший бекон.

Хендрик смотрел на Мигеля с жалостью, с какой человек из среднего сословия смотрит на человека более высокого общественного положения.