Раймонд Чандлер - Спящая красавица
Но вместо ответа в трубке раздались гудки.
За прилавком аптеки я успел влить в себя две чашки кофе и съесть сандвич с плавленым сыром и двумя ломтиками эрзац-бекона. У меня было отчаянное настроение, но мне это нравилось.
Долорес приехала в черном «Меркурии» с откидным верхом, который был поднят. Я наклонился к окну машины, и Долорес по кожаному сиденью скользнула ко мне.
— Садитесь за руль, амиго. Терпеть не могу водить машину.
Из витрины аптеки свет падал на ее лицо. Она снова переоделась, но и на этот раз была в черном: черные брюки и свободный жакет. Только блузка полыхала алым пламенем.
Я облокотился на дверцу машины:
-— Почему Мэвис не позвонила мне сама?
— Она не могла. У нее было слишком мало времени и к тому же не оказалась под рукой номера вашего телефона.
— И где же она находится?
— Адреса я не знаю, но смогу найти дом. Вот почему я и приехала за вами. Прошу вас, садитесь в машину и поспешим.
— А что, если я не сяду? — спросил я.— Преклонный возраст и ревматизм сделали меня осторожным.
— Что за странный человек вы! — воскликнула Долорес.— Вечно острите.
— Острю всегда, когда возможно,— ответил я.— Кроме того, я обыкновенный парень, с одной головой, которой все время достается. И начинаются подобные случаи именно вот таким образом.
— Сегодня вечером мы займемся любовью? — неясно проворковала Долорес.
— Этот вопрос остается открытым. Вероятнее всего, нет,
— Это не отнимет у вас много времени. Я ведь не химическая блондинка, о чью кожу можно зажигать спички, и не бывшая прачка с костлявыми ручищами и вялыми грудями.
— Хотя бы на полчаса давайте оставим секс в покое,— взмолился я.— Эта тема бесконечна, как шоколадная тянучка. Сейчас лучше помолчать.
Я обошел машину, сел за руль и завел мотор.
— Поезжайте на запад,— указала Долорес,— через Беверли Хиллз и дальше.
Я выжал сцепление и развернул машину в сторону бульвара Сансет. Долорес достала длинную коричневую сигарету.
— Вы захватили пистолет? — как бы между прочим спросила она.
— Нет. Зачем он мне?
Говоря это, я прижал левой рукой свой «люгер» в плечевой кобуре.
— Что ж, может, оно и к лучшему.
Долорес вставила сигарету в золотые щипчики и прикурила от золотой зажигалки. Огонек, сверкнувший у ее лица, казалось, был поглощен ее бездонными черными глазами.
Я повернул к западу по Сансет и пристроился к веренице машин.
— В какую беду попала мисс Уэльд?
— Не знаю. Она только сказала, что у нее неприятности, что она очень боится и что ей нужны именно вы.
— Могли бы придумать более убедительную историю.
Долорес не ответила. Остановившись у светофора, я взглянул на нее. Она тихо плакала в темноте.
— Я не тронула бы и волоса на голове Мэвис! — всхлипнула она.—-Но, думаю, вы не поверите мне.
— С другой стороны,— рассуждал я,— меня обнадеживает именно то, что у вас нет убедительного объяснения.
Долорес подвинулась ко мне.
— Держитесь левой стороны,— сказал я.— Мне нужно вести машину.
— Вы даже не хотите, чтобы я положила голову на ваше плечо?
— Не при таком движении.
Я сбавил скорость у Ферфекса перед зеленым светом, позволявшим сделать левый поворот. Позади неистово выли гудки. Едва я прибавил газу, откуда-то справа вынырнул толстяк в «форде», повернул перед самым носом, нашей машины и крикнул:
— Тебе только в гамаке качаться!
Мне пришлось резко затормозить, иначе я бы врезался в него.
— Раньше я любил этот город,— сказал я, желая разговором отвлечь себя от мыслей.— Это было очень давно. Тогда вдоль бульвара Уильшир росли деревья, а Беверли Хиллз был деревней. В Вествуде продавались участки по тысяче сто долларов, но на них не находилось покупателей. Лос-Анджелес в то время был просто большим городом с довольно безобразными и разностильными домами. Это был мирный и приветливый город с судим солнечным климатом, о котором теперь можно только мечтать. Жители обычно ночевали на открытых верандах своих домов. Местные интеллектуалы называли город американскими Афинами. Это было, конечно, не так, но в то время он не был трущобой с неоновыми рекламами.
Мы проехали мимо ресторана «Танцоры». Он был залит светом, на террасе стояли столики.
— Теперь типы вроде Стилгрейва владеют здесь ресторанами. Теперь у нас есть деньги, снайперы, сутенеры, гангстеры из Чикаго, Нью-Йорка, Детройта и Кливленда, Они управляют ресторанами и ночными клубами, им принадлежат отели и многоквартирные дома, в которых живут всякие подонки. И все же теперь, несмотря на всю роскошь, этот город, с его декораторами-гомосексуалистами, художницами-лесбиянками и прочими подонками, имеет не больше индивидуальности, чем бумажный стаканчик. А где-нибудь в пригороде отец семейства в домашних туфлях просматривает перед телевизором спортивную страничку газеты и считает, что принадлежит к сливкам общества, потому что у него в гараже стоят три машины. В это время его жена перед туалетным столиком старается замазать косметикой мешки под глазами, а сынок названивает по очереди своим школьным подружкам, которые разговаривают на жаргоне и носят в сумочках противозачаточные пилюли.
— Таковы все большие города, амиго.
— Настоящие города имеют кое-что еще, некий индивидуальный костяк под всем этим дерьмом. А у Лос-Анджелеса есть только Голливуд, который он ненавидит. Но он должен считать, что ему еще повезло: без Голли-
вуда он вообще был бы не городом, а почтовым адресом по каталогу «Все, что угодно, за недорогую плату».
— Вы сегодня что-то не в духе, амиго.
— У меня неприятности. Поэтому я и сел к вам в машину: одной неприятностью больше, одной меньше — для меня все равно.
— Вы что-нибудь сделали не так? — спросила Долорес, подвигаясь ко мне.
— Это зависит от того, с какой стороны посмотреть,— ответил я.— Просто подобрал несколько трупов, а копам не нравится, когда их работу выполняют любители. Они считают, что для этого существует их организация.
— И что они с вами сделают?
— Могут выслать из города, но меня это не волнует, Не наваливайтесь так на меня, этой рукой я должен переключать скорости.
Долорес с обиженным видом отстранилась от меня.
— Вы сегодня не в духе,— повторила она.— Сверните направо, на Лост-Каньон Роуд.
Мы поехали мимо университета. Теперь горели все огни города; их огромный светящийся ковер раскинулся по склону холма вплоть до горизонта. Высоко в небе гудел самолет, и подмигивали его сигнальные огни. У, Лост-Каньона я свернул направо. Дорога начала петлять, и было все еще много встречных машин. Дул легкий ветерок, приносивший с собой аромат дикого шалфея, лекарственный запах эвкалиптов и запах дорожной пыли.
— Следующий поворот направо,— сказала Долорес.
Я повернул. Дорога стала круче и уже. Вдоль нее стояли особняки, но их не было заметно за деревьями и зарослями кустарника.
У первой же развилки мы неожиданно увидели полицейскую машину с красным прожектором и две обычные, загораживающие дорогу. Нам просигналили фонариком. Я затормозил рядом с полицейской машиной, в которой сидели два копа. Они курили и не обратили на нас никакого внимания.
— В чем дело? — спросил я Долорес.
— Понятия не имею.
Кажется, она сама испугалась.
К нашей машине подошел высокий мужчина и посветил мне в лицо.
— Сегодня проезд по этой дороге закрыт,— объявил он.— Куда вы направляетесь?
Долорес достала фонарик из отделения для перчаток, я взял его и направил луч света на высокого мужчину: рн был в дорогих спортивных брюках, в рубашке с инициалами на кармашке, а вокруг шеи — шарф в мелкий горошек. У него были черные блестящие волнистые волосы и очки в роговой оправе — в общем, заправский голливудский тип.
Я сказал:
— Мы ждем объяснений, или вы взяли на себя функции представителей закона?
— Если хотите поговорить с представителями закона, то они здесь,— ответил он презрительным тоном.— Мы же просто граждане, живущие здесь. Это частные владения, и мы отстаиваем свои права.
Из темноты выступил мужчина с охотничьим ружьем и встал рядом с высоким. Ружье лежало на сгибе его левой руки, дулом вниз, но было видно, что держит он его не для балласта.
— Со мной приятельница,— сказал я.— Мы хотим проехать тут в одно место.
— В какое место? — холодно осведомился высокий.
Я обратился к Долорес:
— В какое?
— Это белый дом на холме, выше по дороге,— объяснила она.
— Что вы собираетесь там делать?—спросил высокий.
— Хозяин этого дома — мой друг,— ядовито ответила она.
Он на секунду осветил фонариком ее лицо.