Чингиз Абдуллаев - Тверской бульвар
— Нет-нет. Мне кажется, ничего такого нет.
— Следи строже, — посоветовала мне преступница, — сейчас время плохое. За мальчиками нужен строгий надзор. Ты одна или с мужем?
— С мужем.
— Значит, повезло. Зарплата хорошая?
— Нормальная. — Не могу я ей рассказывать, что у меня такая зарплата потому, что я работаю у самого Марка Борисовича.
— Тогда тем более повезло. А муж хорошо зарабатывает?
— Тоже нормально.
— Тогда рожай, — вдруг посоветовала она, — нельзя иметь одного ребенка. Это неправильно. Как одна рука. Нужно хотя бы двоих. Или еще лучше троих. Если бы у меня все иначе было, я бы пятерых родила. Вот видишь, не сложилось. Стала я торговкой наркотиков. И не будет мне никогда прощения за такое. Ни в этой жизни, ни в иной.
Я промолчала. За два дня я узнала о жизни больше, чем за многие годы, проведенные в конторе Розенталя. Действительно, почему я не рожаю? У Виктора нет детей. Глупо я себя веду. Почему я не рожаю второго? Если сравнить мою жизнь с другими… Нет, не буду сравнивать, это страшно. Каждый день буду Бога благодарить, что у меня все в порядке, и каждое утро, честное слово. Какой же дурой я бываю, когда думаю, что у меня есть проблемы!
Игнатьев наконец повернулся к нам.
— Все в порядке, — сообщил он, — я, кажется, сумел договориться. Они приедут через сорок минут. Если, конечно, не попадут в пробку. И тогда мы сможем поговорить более предметно.
ГЛАВА 16
Хавренко курила. Я пристально смотрела на нее, чувствуя, что все еще нахожусь под впечатлением ее речи. А как бы я поступила на ее месте? Провинциалка, приехавшая в Москву, чтобы пробиваться любым способом. Оказалась без денег и связей, без квартиры и друзей. Что бы я делала? Наверное, мне пришлось бы еще хуже, ведь, судя по всему, раньше Хавренко выглядела гораздо лучше меня. Согласилась бы я на интим, например, с Марком Борисовичем? Конечно, он идеальный семьянин, но если бы он потребовал?.. Неужели я согласилась бы? Или сразу же подала бы заявление на увольнение? И что мне нужно было делать в августе девяносто восьмого, в том самом проклятом августе, который сломал судьбы стольким людям? Уже позже я узнала, что некоторые банки заранее получили сообщение о возможном дефолте. Представляете, как они на этом нажились? Если заранее знать, что через несколько дней доллар будет стоить в четыре раза больше, чем сегодня, что валютный «коридор» отменят и доллар взлетит до небывалых размеров, можно скупить огромную массу долларов по шесть рублей, а через несколько дней начать продавать их по двадцать четыре. Это же чистая прибыль в четыреста процентов за несколько дней. Что там писал Маркс о такой прибыли? Я человек не бедный, но когда думаю, какое количество людей пострадало во время августовского дефолта, меня просто колотит. Я ведь тогда была совсем молодой девочкой, и на мне эти финансовые потрясения не так отразились, как на других. Зато они отразились на тысячах и миллионах таких, как Вера Хавренко. Чтобы эти банкиры подавились своими деньгами! Они нажиты на таких страданиях и на такой крови, что страшно представить.
Что могла сделать Хавренко, когда грянул дефолт, муж сбежал, она осталась с двумя детьми, а все деньги пропали? Как она должна была выживать? И как выживала бы я в ее положении? Не знаю. Наверное, сдохла бы от голода, но наркотиками не торговала бы. А может быть, и торговала бы, если бы увидела, что и мои дети тоже умирают от голода? Не знаю, просто не знаю, как я себя вела бы. У каждого своя мера падения и своя планка нравственности. Я сидела, вот так размышляла и молчала. Хавренко смотрела на меня, курила и тоже молчала. Так прошло минут десять, пока наконец в комнату не вернулся Сердюков. Уже по его виду я поняла, что ничего хорошего он не сообщит. Но думала, что его новости касаются Веры, которую не хотят защищать высокие милицейские чины.
— Скоро сюда приедут сотрудники Комитета, — сообщил Игнатьев, — я с ними договорился.
Нечто вроде тени пробежало по лицу майора. Он подошел к Денису Александровичу и что-то тихо ему сообщил. Тот вскинул голову, нахмурился. Взглянул на Хавренко и нахмурился еще больше. Я уже поняла, случилось что-то ужасное. Потом Игнатьев посмотрел на меня, явно не зная, как сообщить мне услышанную новость.
— Что случилось? — почему-то испугалась я. Очень испугалась. Словно почувствовала, что сейчас услышу.
— Нашли тело Константина Левчева, — мрачно сообщил Игнатьев. — На той же стройке. Он тоже упал и погиб от падения, но его засыпало строительным мусором, и поэтому никто не видел трупа. А когда сегодня провели проверку, то нашли его тело…
— Господи! — вырвалось у меня. Я до последней секунды все еще надеялась, что мы найдем мальчика живым. Мне так хотелось в это поверить! Так хотелось, чтобы случилось чудо! Но чудес не бывает. Или они бывают в других местах. Я с ненавистью взглянула на продолжающую курить Веру. Как же я ее возненавидела в этот момент! Я забыла про ее детей, про ее трудную жизнь, про все мои сомнения и мысли, которые были у меня всего минуту назад. Да чтоб она сдохла! Пусть ее посадят на тысячу лет. Из-за нее погибли дети. Из-за нее произошли эти трагедии. Я вспомнила мать Нади Полуяновой. Разве можно таких, как Хавренко, жалеть? Нет им никакой пощады. Господи, как же мне не стыдно! Я же адвокат, а не обвинитель. Я должна понимать, что степень вины наркоторговки определяется не только ее порочной деятельностью, но и готовностью подростков принимать эту пакость.
— Когда его нашли? — тихо спросила я, уже понимая, что моя работа в качестве представителя семьи Левчевых завершена.
— Полчаса назад, — ответил Сердюков. Ему было явно не по себе. Он же нормальный человек и тоже переживает. К тому же майор понимает, что Стукалин не простит им этого убийства.
— Вы уже сообщили семье мальчика?
— Нет. Подумали, что вы сами позвоните.
— Да, наверное, мне нужно им позвонить, — согласилась я, понимая, что это будет самый трудный разговор в моей жизни. Я его не вынесу, не выдержу, не переживу, но обязана им сообщить эту страшную весть. И опять взглянула на Веру Хавренко. На этот раз без боли, без сожаления и без жалости.
— Я лучше поеду к Левчевым. — Мне было очень трудно произнести эти слова.
— Правильно, — кивнул Игнатьев. — Лучше всего вам туда поехать. Я сообщу вам о результатах нашего расследования.
— Обязательно. — Даже больше не представляя интересы Левчевых, я хотела знать, что случилось с ребятами и почему они гибнут на этой стройке. Что их туда влечет?
В голове у меня стоял туман, перед глазами плыли какие-то круги. Я не знала, как мне говорить с Левчевыми. Не представляла, какие подберу слова, как попытаюсь их утешить. Что можно говорить в таких случаях? Или что нужно говорить? Я не знала… Денис Александрович смотрел на меня и, кажется, понимал мое состояние.
— Скажите им, что кто-то должен приехать и опознать тело мальчика. Сегодня вечером, — напомнил он.
— Опять! — вырвалось у меня. — Это похоже на какой-то ужасный ритуал.
— Вы же прекрасно все понимаете.
— Они не смогут. Ни отец, ни мать. Нужно найти кого-нибудь другого. Они просто не выдержат. У матери и так нервы на пределе. А у отца больное сердце. — Я не представляла, как можно потребовать от родственников исполнения такой процедуры. Но с другой стороны, кто же еще может опознать своего близкого? И как можно хоронить человека, если его не опознали родственники? Они же сами потом начнут сомневаться. К тому же закон есть закон.
— Вы же понимаете, что мы ничего не можем изменить, — сказал мне Игнатьев. — Кто-то из них все равно должен приехать. Сегодня вечером. Я попрошу, чтобы в морге все подготовили.
— Не говорите мне об этом, — простонала я от ужаса, услышав слово «морг».
Мой стон услышала Вера. Она потушила сигарету, посмотрела мне в глаза и осторожно уточнила:
— Мальчик погиб?
— Да, тот самый мальчик, которого такие, как ты, пристрастили к наркотикам, — заревела я, уже ни о чем не думая. — Он перешел на героин и погиб, сорвавшись на стройке. Это ты виновата в его смерти.
Честное слово, в этот момент я бы могла ее ударить. А еще говорят, что в нашей милиции работают строгие люди. Да они просто ангелы, если могут все это терпеть ежедневно, проходить через такое.
— Не ори, — огрызнулась Вера, — люди вокруг. — Она посмотрела на Сердюкова и вдруг попросила у него еще одну сигарету.
Он без слов протянул ей пачку. Сотрудники милиции немного психологи, они чувствуют состояние подозреваемых. Хавренко взяла сигарету, и он щелкнул зажигалкой.
— Значит так, — сказала она, мрачно глядя куда-то перед собой, — записывайте. Основной товар я получаю от Джамала Абдулханова. Его адрес у вас должен быть. Все торговцы, а нас человек двадцать, отдают ему деньги после реализации. Он обычно выдает товар в долг, даже без залога. Но тех, кто не возвращает деньги, сажает на «счетчик». И набегают проценты. В общем, все как обычно. Я ежемесячно получаю у Джамала товара на двадцать тысяч долларов. Продаю за сорок. Обычная надбавка в пятьдесят процентов, вы же расценки знаете. Десять идет Джамалу, пять остается мне. Вот так и живу. Иногда беру товара больше, тогда мне и остается больше. Но Джамал строго следит, чтобы все было по правилам.
