Самид Агаев - Ночь Волка

— Доброе утро.

— Если оно доброе, то я значит, в жизни ничего не понимаю, — страдальчески сказала Вероника, — а это, что в рюмках?

— Коньяк.

— Только под расстрелом.

— Надо.

— Нет.

Елисеев улыбнулся, вышел из комнаты и через минуту вернулся, держа в руках черный пистолет. У Вероники округлились глаза, она поспешно взяла рюмку, зажмурилась и выпила коньяк.

— Лимончиком закусите, — предложил Елисеев.

— Конечно, — быстро согласилась Вероника, — обожаю лимоны, особенно с утра пораньше. А вы все так буквально воспринимаете?!

— Ну, вы пошутили, и я пошутил.

— Тогда можно убрать это.

— Легко.

Сунул пистолет в карман.

— Массаж стоп не желаете? — спросил Елисеев.

— Никакого массажа, — наотрез отказалась Вероника, — все эти массажи плохо кончаются.

— Ну, как знаете.

Через месяц, когда они проснулись в одной постели, Елисеев с грустью сказал:

— Я старше тебя почти в два раза.

Вероника ответила, ласково проведя ладонью по его лицу:

— Не знаю, что меня больше возбуждает, этот факт или твой черный пистолет. А массаж стоп будет?

Воспоминание так больно кольнуло его, что Елисеев извлек из потайного места «Вальтер», подержал на весу его холодную тяжесть, а затем сунул в карман. Вылез из машины, открыл багажник, достал оттуда складную саперную лопату и стал откапывать увязшие в снегу колеса.

На заснеженный лес легла ночь, темная вверху и более светлая внизу у белого покрова. В свете фар было видно, как сыпется мелкая и сухая крупа. Елисеев копал с такой яростью, что вскоре все четыре колеса были освобождены. Вытер пот со лба, бросил лопату в багажник, сел за руль, включил пониженную передачу и поехал дальше. Через несколько сот метров машина вновь увязла; Елисеев выговорил длинное замысловатое ругательство и полез в багажник за лопатой.

— … Как же у тебя все ловко, получается, — сказал Марат, не отводя напряженного взгляда от двух, направленных на него стволов, готовых в любое мгновение извергнуть смерть.

Это было завораживающее зрелище.

Костин ухмыльнулся.

— Когда же ты успел разрядить мое ружье? — спросил Марат. Он старался вовлечь Костина в разговор. Хотя еще и не понимал, какую цель при этом он преследует. Их разделял круглый стол овальной формы, достаточно большой, чтобы свести его шансы к нулю.

— Видишь, какая хитрая штука жизнь, — продолжая ухмыляться, философски заметил Костин, — только, что ты в меня целился, а теперь я в тебя.

— Это называется перемена участи, — сформулировал Марат.

— Вот, вот, именно так это и называется, садись, поболтаем еще, времени у нас хоть отбавляй, пристрелить тебя я еще успею, когда мне еще встретится такой образованный собеседник?

— Марат сел и взялся за виски.

— Что морщишься? — спросил Костин, — компания не по душе?

— Голова болит, у меня в рюкзаке таблетки. — Я возьму, если ты не возражаешь.

— А ты знаешь, что есть только одно единственно верное средство от головной боли — гильотина. У нас, как раз такой случай, так, что потерпи немного.

— У тебя, оказывается, есть чувство юмора, — сказал Марат, — вот уж чего не ожидал, правда, юмор висельника.

Направленные на него стволы, не давали осознать весь ужас происходящего.

— Ты тоже веселый парень, — сказал Костин.

— Разве? — удивился Марат.

— Ну да, ведь из нас двоих висельник, скорее, ты, чем я.

— Нет, висельник — это нарушитель закона, а я — жертва.

— Так и я тоже жертва, жертва обстоятельств.

— Ты, скорее жертва аборта, — заметил Марат.

Ухмылка сползла с лица Костина, держа в руках ружье, он приблизился к собеседнику и, вывернув локоть, ударил его прикладом в лицо. Словно что-то взорвалось в голове Марата, охнув, он повалился на пол.

Поверженный враг вызывает у человека определенные чувства. Костин не остался равнодушен к этим чувствам, несколько раз ударил ногой. От этих ударов, Марат быстро пришел в себя, благо, что убийца был в резиновых сапогах — больно конечно, но обошлось без членовредительства. Вот нос возможно сломан — кап, кап капает кровь. Попытался подняться, но в затылок уперлись железные кольца.

— Руки вытащи, — приказал Костин, — чтобы я видел, на спину положи.

— Марат подчинился. Костин отцепил от ружья брезентовый ремень, связал руки. Скомандовал:

— Вставай, — и помог подняться; усадил на стул и привязал к нему своим офицерским ремнем.

— Потом пошел сел напротив, положил ружье на колени.

— Продолжаем разговор, — сказал он.

Марат потрогал кончиком языка разбитую губу, слизал с нее кровь, сплюнул на пол.

— Экий ты парень разговорчивый, — заметил он, стараясь не шевелить губами; каждое движение причиняло боль, кроме того, болел нос, из которого продолжала сочиться кровь.

— Так на чем мы остановились, — спросил Костин.

— Отчаянный ты человек, — сказал Марат, — неужели рассчитываешь остаться безнаказанным.

— Не волнуйся за меня, — успокоил его Костин, — я знаю, на что рассчитывать.

— Шилов скоро должен вернуться. Чего ты ждешь, урод? Стреляй уже, или беги в лес прячься, тебе все равно уже не жить. Кто-нибудь из нас, тебя все равно кончит; Шилов, я, или волки.

Шилова можешь вычеркнуть, — сказал Костин, — вместе с его бабой, что касается волков, то они, наверное, сейчас их и доедают, ну, а с тобой, по-моему, все ясно — поболтаем о том, о сем, потом пристрелю и пойду своей дорогой, а ты пойдешь своей — туда или туда — Костин ткнул указательным пальцем сначала вверх, а потом — вниз, — грехов то много, поди.

— Да уж поменьше, чем у тебя, ублюдок, — сказал Марат.

— Думаешь, я в ад попаду? — с любопытством спросил Костин.

— Не думаю.

— Почему? Думаешь, попы все выдумали? Не существует, по-твоему, ада и рая.

— Церковники все переврали, с ног на голову поставили. Люди не попадают после смерти в ад или рай, они оттуда приходят в этот мир, а после смерти мы перестаем существовать.

— Чем докажешь?

— Доказывается очень просто, Адам и Ева были изгнаны из рая, так началась их земная жизнь, вот и все. Многих ты уже пришил таким образом?

— Ты не поверишь, но это в первый раз, правда, думал об этом давно.

— Сбылась мечта идиота.

— А вот я сейчас врежу тебе, и сразу станет ясно, кто из нас идиот.

— Ну, врежь, на что ты еще способен, кроме как бить связанного.

Костин хмыкнул и поднялся, заметив:

— Пойду отолью, — и вышел из комнаты.

Оставшись один, Марат некоторое время прислушивался к скрипу шагов, а когда они стихли, попробовал высвободиться от пут, но только упал на бок, вместе со стулом, и в этой нелепой позе он вспомнил один из самых красивых и романтических эпизодов романа с Вероникой. В картинке было сине-зеленое море, белый парусник на траверсе, редкие белые облака на бледно-голубом небе, белые столики с белыми стульями, под зонтами на террасе летнего кафе, которое несколько выдавалось над берегом. Они сидели у стены защищавшей террасу от взглядов с дороги. Пирс и дамба создавали между собой теснину, в которой при малейшем волнении моря, начинали пениться и биться волны, иногда брызги долетали до их столика, через плетеную ограду. Слова просились с языка, и Марат произнес их:

Нынче ветрено и волны с перехлестом

Скоро осень, все изменится в округе.

Вероника, поднося ложечку ко рту, с любопытством посмотрела на собеседника. Она ела мороженое, а он пил пиво местного розлива. Вероника уезжала в этот день. Глядя на море, Марат сказал:

— Что-то мне этот пейзаж напоминает, а что, не могу вспомнить.

— Надо вспомнить, — серьезно сказала Вероника, — это очень важно.

— Попробую, — улыбнулся Марат, — какие-то слова — "зелень лавра, доходящая до дрожи", — нет, не то, вернее то, но не совсем, — " стул покинутый, оставленное ложе, ткань впитавшая полуденное солнце, — это уже ближе, а вот, — "Понт шумит за черной изгородью пиний, чье-то судно с ветром борется у мыса, на рассохшейся скамейке — Старший Плиний, дрозд щебечет в шевелюре кипариса".

— Вероника засмеялась, держа в руке ложечку с мороженым и, встретив вопросительный взгляд Марата объяснила:

— Ничего, просто мне очень хорошо.

…Хлопнула дверь в сенях, прожамкали резиной сапоги и остановились у лица Марата.

— Может, че потерял, мужик, а? — глумливо спросил Костин, приподнимая голову Марата мыском заснеженного сапога.

— Да нет, — сдавленным голосом проговорил Марат, — прилег просто, дай, думаю, изменю угол зрения на возникшую ситуацию.

— Ну и как оттуда, снизу?

— Так же погано, как и сверху.

Костин убрал сапог, и голова Марата со стуком ударилась о пол. Взявшись одной рукой за ворот, другой за спинку стула, Костин вернул Марата в исходную позицию и даже отряхнул его.