Самид Агаев - Ночь Волка

Когда Вероника объявила Елисееву, что приглашена на охоту, он только спросил.

— Куда?

— Зачем тебе?

— На охоте всякое бывает, скажи, куда едешь?

— Зябликово.

— Где это?

— Смоленская область.

— Надолго?

— Три дня.

— Ты вернешься сюда?

— Да.

— Обещаешь?

— Да.

Елисеев честно выждал три дня, а затем выгнал свой «Паджеро» из гаража и поехал. Зачем? Он не мог ответить на этот вопрос. Она не вернулась, но вероятнее всего, что пожертвовала своими вещами, лишь бы не встречаться с ним, и просто не вернулась; но Вероника всегда была честна с ним, поэтому он поехал на ее поиски. Елисеев не собирался сводить счеты с разлучником, но купленный по случаю «Вальтер» с собой взял, все же в Зябликово происходила охота. А где охота там и драма, это еще Чехов подметил. Слева за деревней открылось продолговатое поле, заканчивающееся лесом. Прежде, чем съехать в едва заметную колею, оставленную тягачом, Елисеев сжевал кусок копченой колбасы. Индикатор мобильного телефона, закрепленного в гнезде на торпедо, мигал красным светом, означающим, что он находится вне зоны обслуживания. Елисеев, впервые, с тех пор, как выехал из Москвы, почувствовал что-то похожее на страх. На поле опускались сумерки, а темный, хвойный лес, ограничивающий поле, казался неприступной крепостью, как в той сказке, где удирающие герои бросали за спину предметы личной гигиены — гребень, который превращался в частокол, зеркальце и т. д. Оставалось надеяться, что это не Вероника воздвигла преграды между ними. У нее как раз был такой черепаховый гребень. Елисеев включил все блокировки и погнал свой джип по заснеженной целине: в лесу снег был более рыхлым. Через несколько километров он выехал на развилку, где, памятуя объяснения продавщицы, взял правее. Вскоре уже совершенно стемнело, сноп фар выхватывал у черноты леса долгую просеку, по которой, оглашая окрестности ревом мотора, двигался автомобиль. В одном месте колеса забуксовали, и джип стал закапываться в снег. Елисеев принялся попеременно включать то заднюю, то переднюю передачу, раскачивая авто. Из ловушки вырваться наскоком не удалось, машина села на мосты. Елисеев выключил передачу, положил подбородок на рулевое колесо и задумался, глядя на освещенное пространство впереди, казалось, что вот-вот и с тротуара в темноте на мостовую шагнет Вероника и проголосует. Тогда он принял ее за проститутку и остановился, хотя услугами проституток никогда не пользовался.

— Мне на Речной, — сказала девушка, заглядывая в машину, — отвезете?

— Куда угодно, — сказал Елисеев радостно.

— Отчего такая самоотверженность? — спросила девушка, заранее зная ответ.

— Обрадовался тому, что вы не проститутка, — честно ответил Елисеев.

Девушка удивленно взглянула на него.

— Вы всегда так искренни?

— Нет, только тогда, когда правду говорить просто и приятно.

Поскольку девушка продолжала смотреть на него вопросительно, Елисеев пояснил:

— Вы красивая, было бы, жаль.

— Спасибо, только чего жаль? Кто же купит некрасивую проститутку?

— Ну не скажите, например, в Париже, проститутки с физическим изъяном дороже.

— Вы были в Париже?

— Был.

— Брали такую?

— Нет, я вообще не пользуюсь их услугами.

— Почему же остановились? Только не говорите, что подрабатываете. На джипах извозом не занимаются?

— Вы проницательная девушка, — заметил Елисеев, — а я, к сожалению, смекалкой не отличаюсь, поэтому объясните тугодуму, отчего вы сели в мою машину без опаски.

— Замерзла, вот и села.

— Не хотите ли согреться?

— В каком смысле?

— Поужинать вместе со мной.

— Вы всегда так решительны?

— Знаете, как говорил герой одного замечательного фильма — вы женщина привлекательная и я чертовски привлекателен, так чего же время терять?

— Ну, если так, — засмеялась Вероника, — то я, пожалуй, приму ваше приглашение, — и, помедлив, добавила, — когда-нибудь.

Елисеев довез ее и попросил номер телефона. Вероника покачала головой.

— Я снимала здесь квартиру, завтра съезжаю.

— Хотите, я помогу вам перевезти вещи, — предложил Елисеев.

— Спасибо, это будет кстати.

— Во сколько мне подъехать?

— Я еще не знаю, как соберусь.

Елисеев протянул ей визитную карточку.

— Здесь номер моего мобильного телефона, позвоните, и в течение часа я буду у вас.

Вероника взяла карточку и, не читая, сунула в карман. Вспомнила о ней только, когда собралась идти за такси на следующий день; надела дубленку, сунула руку в карман и обнаружила кусочек картона. Колебалась до тех пор, пока не заглянула в кошелек. Елисеев, напротив, ждал звонка, чувство к девушке шевельнулось в нем, когда он провожал взглядом ее стройную высокую фигуру. Особенно не надеялся, что она позвонит, уж больно красива была, но все равно надеялся. Когда раздался звонок, бросил все дела и помчался к ней. Остальные события, происходившие в течение дня, были ему на руку. Новая квартира, в которую Елисеев привез Веронику, оказалась уже сдана другим людям. Произошла накладка, в агентстве по найму жилья — одновременно сдали квартиру двум людям. Вероника дозвонилась до агентства и получила два новых адреса; один из них оказался неправильным, а по второму — окна квартиры, расположенной на первом этаже — смотрели на помойку.

Расстроенная Вероника сидела, прикусив губу, размышляя над тем, что делать дальше; поймав взгляд Елисеева, вдруг показала ему язык. Мужчина засмеялся и сказал:

— Между прочим, я тоже снимаю квартиру, на Пятницкой.

— Сочувствую.

— Да нет, это я вам сочувствую, могу поделиться, — и добавил, — поздно уже.

— Сколько у вас комнат? — спросила Вероника.

— Две.

— Уж не думаете ли вы, что я откажусь?

— Я надеюсь, что вы согласитесь, — затаив дыхание, сказал Елисеев.

— Я вам нравлюсь, — констатировала Вероника.

Елисеев кивнул.

— Я вам нравлюсь, — вздохнула Вероника, — и меня это пугает.

Кокетство.

Елисеев улыбнулся.

— Да, хорошего в этом мало.

Вероника удивленно взглянула на него, но поняла. Ирония. Улыбнулась. Деваться все равно некуда, не ехать же на ночь, глядя во Владимир, к родителям. Надо рискнуть. Елисеев был высоким, несколько грузным мужчиной с печатью интеллекта на лице. Чувствовалось, что следит за собой, — хорошо одет, французский парфюм, и квартира оказалась, что надо, одна комната смотрела окнами на Москва реку, где маленький пароходик тащил огромную баржу, груженую песком или гравием, в темноте было не разглядеть, а другая выходила на церковь, чей купол сверкал золотом в лучах прожектора.

— Выбирайте любую, — опережая ее вопрос, сказал Елисеев.

Принялась вслух размышлять:

— Пожалуй, с видом на реку; так как, церковь будет вызывать у меня угрызения совести, или взывать к моей совести, что в принципе одно и тоже. Потому что, как ни старайся — мой образ жизни нельзя назвать праведным: взять хотя бы то, с какой легкостью я приняла предложение разделить с вами кров; молодая девушка будет спать в одной квартире с едва знакомым мужчиной, кто после этого поверит в то, что между ними ничего не было. Или, что еще хуже — не приведи Господи, вдруг он маньяк, Царица Пресвятая Богородица, — Вероника перекрестилась, — нет уж, лучше вид на реку, текущая вода уносит мысли, от которых, честно говоря, хорошего мало, одно самоедство. Знаете такую народность — самоеды, так я из них.

Елисеев, внимательно выслушав этот монолог, коротко сказал:

— Может быть, легкий ужин с сухим, красным, домашним, французским вином "Божоле"?

Он знал толк в обращении с молодыми девушками.

— Может, — согласилась Вероника, — только ужин лучше потяжелее, в последний раз я ела за час до того, как села вчера к вам в машину. — У вас во Франции свой виноградник?

— Нет, просто оно так называется.

— Жаль. Можно я приму душ, — попросила Вероника?

Через сорок минут, когда она вышла из ванной, в комнате с видом на Москва-реку, стоял журнальный столик, на котором возвышалась бутылка «Божоле», вторая, поменьше, «Хеннесси» и много маленьких тарелочек, с сыром — с зеленым с плесенью, ветчиной, гусиным паштетом, маслинами, с красной икрой и вазочка с орехами кешью.

— Прошу.

— Спасибо.

Налил ей вина, себе коньяку. Выпили.

— А вы, что пьете.

— "Хеннесси", коньяк, тоже французский.

— Можно и мне попробовать?

— Конечно можно.

Где вы видели человека, который отказался бы от коньяка. Молодым девушкам вообще не стоит пить, а уж мешать вино с коньяком вовсе недопустимо.

Но Елисеев совершенно точно знал, что спешка, к хорошему не приводит: три его предыдущих брака были заключены с женщинами, с которыми он переспал в первый же день знакомства, и то, что он в данный момент холост, лучшее свидетельство того, какими они оказались; поэтому Елисеев, имея все условия и возможность овладеть ей в этот вечер, не стал этого делать. Он хотел, чтобы девушка осталась с ним, если не навсегда, то надолго. Когда утром Вероника, морщась от головной боли, открыла глаза, рядом с диваном, на котором она спала, заботливо укутанная пледом, на пододвинутом журнальном столике стоял стакан воды, а рядом на блюдечке две таблетки шипучего аспирина. Через несколько минут в комнате появился хозяин в коричневом махровом длиннющем халате, несколько смахивающий на медведя, держа в руках поднос с дымящимся кофейником, две крошечные чашки, блюдечко с тонко нарезанными ломтиками лимона, посыпанные сахаром, и две рюмки, наполненные коричневой жидкостью. Подождал, пока девушка допила пузырящуюся воду, и перевела дыхание, сказал: