Валерия Вербинина - Сиреневый ветер Парижа

Миртиль сложил паспорт и отдал его начальнику.

– Угонщики, татуировщик… Мне это ни о чем не говорит. — Он внимательно посмотрел на Саразена. — А тот, кого вы назвали полутрупом? Он в состоянии что-нибудь прояснить?

– Нет, — коротко ответил Саразен. — Если ему повезет и он выкарабкается, я, разумеется, с ним побеседую, но врачи уверяют, что пройдет немало времени, прежде чем он придет в себя. А время поджимает. Мне нужны ответы на вопросы, а ответов нет. К примеру, вы занимаетесь делом Воробьева. За что его шлепнули? Каким боком тут замешана моя клиентка? Почему некто пишет вам послания и бросает их возле трупов угонщиков-малолеток?

– Вы сказали некто? — насторожился Миртиль.

– Ну да. Это не почерк Вероники Ферреро — мы проверяли. Тогда чей?

– Не имею ни малейшего понятия, — сказал Миртиль после паузы.

Саразен почти ласково глядел на него. Бертье, судя по всему, сидел уже на двух бешеных дикобразах.

– А вы знаете, я могу вас арестовать, — весело заметил Саразен, широко осклабясь. — За сокрытие информации, имеющей отношение к государственной безопасности, например. Или за пособничество преступнику.

– Инспектор Миртиль, — вмешался Бертье, — вы можете…

– Инспектор Клеман, — оборвал его Миртиль, — выйдите, пожалуйста. Мне надо сказать этим господам кое-что конфиденциальное.

Клеман кивнул своей растрепанной головой и, шаркая ногами, исчез за дверью.

– Значит, так, — начал Миртиль. — Я хочу, чтобы вы кое-что уяснили. Первое: я ничего не знаю, а если бы знал, то не стал бы скрывать, потому что не имею такой привычки. Второе: я раньше работал в Эльзасе и раскрыл там такие дела, какие вам, парижским задницам, и не снились. Я никого не покрывал и не собираюсь покрывать и впредь. И третье. — Он нагнулся к Саразену. — Запомни, придурок: ты меня на пушку не возьмешь. Это все. — Он снова обратился к Бертье. — Я свободен, господин комиссар?

– Вы… вы… — пролепетал Бертье.

– Благодарю вас, — отчеканил Миртиль, встал, застегнул плащ и был таков.

– Смотри-ка, — промолвил Саразен с восхищением, откинувшись на спинку кресла, — наш мальчик знает такие грозные слова! Честно говоря, он мне даже понравился.

– Простите его, — промямлил Бертье. — Он работает на износ.

Саразен встал.

– Передайте ему, — сказал он просто, — чтобы не становился у меня на пути. Я человек старомодный, господин комиссар, могу и шею за это свернуть.

Позже, уже днем, он пересказал в общих чертах свой разговор Лероке, своему невозмутимому помощнику.

– Теперь-то он точно постарается меня обставить, — заключил Саразен. — Я знаю таких, как он: только намекни, что хочешь отобрать у них кость, они из кожи вон вылезут, чтобы доказать, что заслужили ее.

– Нам это выгодно? — просто спросил Лероке.

– Нам-то? — Саразен наморщил лоб. — До некоторой степени. Кстати, вот что еще ты сделаешь для меня…

Вечером Лероке случайно встретился в закусочной с инспектором Клеманом. Посочувствовал, что такого опытного полицейского, как он, давно не повышали в чине и, хотя он уже почти седой, поставили над ним начальником желторотого зазнайку из провинции, который ни во что его не ставит. Клеман слушал и не возражал.

Предложение Лероке заключалось в следующем: инспектор помогает им, а они, в свою очередь, ему. Пусть только даст им знать, что предпримет Миртиль по тому делу. Если блондин, не дай бог, затронет ненароком государственные интересы, он потеряет место, и кто его займет? Он, Клеман. Лероке шептал: Миртиль не хочет сотрудничать, хочет всю славу заграбастать себе, но мы ему не дадим, верно? Не дадим… Клеман размяк и согласился.

Глава двадцать первая

Если того требовали обстоятельства, он легко переступал через человека, оставляя его холодным и пустым.

Очередной сеанс связи между посредником и исполнителем, который, в отличие от предыдущего, не был перехвачен спецслужбами:

> привет Феникс

> привет

быстро же ты разобрался с Хайме

Снайпер слегка поморщился — но, поскольку в комнате никого не было, кроме него и ноутбука, этого никто не заметил. Помедлив, он набрал на клавиатуре:

> заказчик доволен?

> Хайме — мелкая рыбешка

ему нужны головы Принца и Вероники

> мне еще больше чем ему

> как это прикажешь понимать?

> мне все-таки за это платят

> а я подумал

> что?

> неважно

значит у тебя нет никакого личного интереса в этом деле?

Вопрос снайперу не понравился — хотя бы потому, что его собеседник был не первым, кто задавал его. В сущности, последние сутки Феникса мучила та же проблема. Он вздохнул, пальцами свободной руки машинально перебирая платок, который он нашел в логове Вероники. Ничего личного. Ни-че-го. Легкость, с которой она убивала людей, заслуживала того, чтобы и с самой сеньоритой Ферреро обошлись точно так же. Но почему она не застрелила его самого, когда там, на улице, он оказался целиком в ее власти, — этого он не мог понять, хоть убей. Экран подмигнул:

> значит у тебя нет никакого личного интереса в этом деле?

Снайпер поморщился и набрал ответ:

> никакого кроме денежного

как по-твоему деньги это личное?

> и даже очень

> тогда интерес есть

> с тобой занятно общаться феникс

> знаю

я от себя тоже в восторге

Снайпер криво улыбнулся, а по экрану меж тем уже бежали новые строки.

> аванс за экземпляр второй переведен на твой счет

кстати по непроверенным данным макс собирается в столицу

готовит какую-то акцию в отместку за свое задержание

знаешь об этом?

Феникс сузил глаза. Он досконально изучил досье Макса, его характер, его привычки и ни на минуту не сомневался, что что-то подобное должно произойти. Французы схватили Макса, и он горел жаждой мести. Странно, впрочем, что возмездие грядет так скоро, но с его деньгами Макс может многое себе позволить.

> точное место еще неизвестно?

> нет

Снайпер нахмурился. Вряд ли у этого придурка окажется богатое воображение. Если он замышляет масштабную месть Франции, то нацелится на самое святое, на самое сокровенное, и тут уже вариантов не так много. Что такого он может натворить в Париже? Взорвать Елисейский дворец, когда там будет находиться президент? Захватить здание французского парламента — Национальной Ассамблеи? Можно ли вообще провернуть нечто подобное? Но, в конце концов, башни-близнецы в Нью-Йорке тоже были разрушены…

> должен тебя предупредить

похоже что макс знает о тебе

Черт возьми. А вот это уже совсем, совсем нехорошо.

> служба компьютерной разведки перехватила наш предыдущий разговор

какой-то подонок из службы сдал тебя ему

поэтому я и вышел сегодня через этот канал

Феникс скомкал платок.

> спасибо за предупреждение

> не за что

> ариведерчи, амиго

Экран погас. Феникс откинулся на спинку стула, набросил платок на лицо и задумался. От платка пахло тонкими духами, и он бы дорого дал, чтобы узнать, где теперь их обладательница.

Глава двадцать вторая

Долго ли это протянется? — вертелся в голове вопрос. Его сменил другой: долго ли протяну я?

Ближе к ночи во мне начинает закипать злость.

Сначала я мечтаю о пистолете, чтобы разом покончить с моими тюремщиками, затем — о ноже длиной, скажем, с алебарду, чтобы продлить их мучения; но потом меня не удовлетворяет ни атомный реактор, в который я бы хотела засунуть их живьем, ни чан с голодными акулами (способ применения аналогичный).

Я никогда не думала и даже не предполагала, что у человека, имеющего, в общем-то, довольно слабое здоровье и к тому же связанного по рукам и ногам, может быть столько ярости. А ведь когда-то я вступала в жизнь с широко раскрытыми глазами. Я краснела, услышав грубое слово; от хамства, наглости и жестокости, которыми так богаты наши будни, меня бросало в жар. Я верила в честность, в справедливость и не помню во что еще. Впрочем, тогда мне было не больше восемнадцати, а в этом возрасте допустимо тешить себя иллюзиями.

Теперь я не могу позволить себе такую роскошь. Филипп договорился о моей цене, и через несколько часов меня передадут с рук на руки человеку, который имеет все основания не желать мне добра. Меня до сих пор передергивает, как только я вспомню бархатный баритон типа, с которым я разговаривала по телефону. Выход один — бежать отсюда, бежать любой ценой. Не мытьем, так катаньем, но справедливость должна восторжествовать — если, конечно, не загнется на полпути.

Надо сказать, что телефонный разговор имел и положительные последствия. Сразу же после него Филипп и Моник вдрызг разругались. Началось все с того, что Моник потребовала, чтобы увеличили ее долю, раз уж Принц обещал заплатить им больше денег. Филипп в ответ довольно прозрачно намекнул на некоторых, которые пальцем о палец не ударили и вообще только тем и занимаются, что выставляют необоснованные претензии. Двое остальных участников сделки немедленно приняли его сторону, и Моник ничего не оставалось, как отступить. Она отвела меня обратно в комнату и снова приковала к кровати, но лицо у нее дергалось, а когда я попросила попить, то получила удар по лицу. Особо больно не было, но, кажется, именно после этого я и задумалась об акулах.