Мария Спасская - Волшебный фонарь Сальвадора Дали
– Лора! Иди сюда! Я здесь!
Лавируя между разъезжающимися со стоянки автомобилями, я устремилась на зов. И чуть не попала под колеса серебристой крохотной машинки с тонированными стеклами. Лицо сидящей за рулем светловолосой девушки было словно каменным, со злыми, холодными глазами. Даже не думая сбавлять скорость, она просто-напросто ехала на меня, и все. Я чудом успела отскочить и, поравнявшись с машиной Биркина, сердито выдохнула:
– Совсем блондинки с ума посходили! Едут на людей, будто ослепли.
Номер двадцать пятый кинул на меня быстрый взгляд и распахнул заднюю дверцу. Сам сел рядом с водителем, но развернулся всем корпусом ко мне, обхватив руками спинку кресла и уперев подбородок в кулак.
– Ну, Лора, куда тебя везти?
– На Стромынку, к дому пять, – назвала я адрес Милиной комнаты.
Шофер кивнул и тронулся с места. А Биркин, все так же продолжая сидеть ко мне лицом, проговорил:
– Ты не расстраивайся, Лорочка. В жизни бывают случаи похуже.
Я с благодарностью взглянула на него и неожиданно для себя выпалила, в душе надеясь на чудо:
– Скажите, Прохор, вам никогда не хотелось покарать зло? Взять и стереть с лица земли негодяя, отравляющего другим жизнь? Того, кто украл ваш фонарь? Или помогавшего преступникам Юру? Или профессора Горидзе?
– А Горидзе-то за что? – растерялся номер двадцать пятый.
– Как за что? – Я даже задохнулась от возмущения. – Профессор Горидзе обвинил меня в преступлении, которого я не совершала. Он омерзительный клеветник. Разве вам не хочется таким отомстить? Вот прямо выстрелить этим уродам в череп, чтобы мозги брызнули в разные стороны!
Прохор усмехнулся большими мягкими губами, похожими на лошадиные, и снисходительно потрепал меня по щеке.
– Круто быть богом, да, Лор? Необыкновенное чувство. Захватывает. Но эта история не про тебя. И даже не про меня. Ты есть хочешь?
– Не хочу, – сердито буркнула я, уставившись в окно.
Прохор отвернулся и затих на своем удобном кожаном сиденье. А я с досадой подумала, что Биркин вовсе не тот, кого я жду. Он просто еще один трус, покорно закрывающий глаза на несовершенство мира. Мимо проносилась залитая огнями площадь Трех вокзалов, вдруг Прохор приказал:
– Здесь останови!
Машина затормозила перед витриной цветочного магазина, где продавались еще и мягкие игрушки, и Биркин, покинув салон, направился к маленькой шустрой продавщице. Я из машины наблюдала, как продавщица влезла на стул, сняла с верхней полки самого большого медведя и подала покупателю. Прохор прижал игрушку к себе и указал на пышный букет белых лилий. Взял и его, и, расплатившись, вернулся в машину. И сразу же передал покупки мне, проговорив:
– Вот, Лора! Девочки любят цветы и игрушки. Этот медведь очень хочет стать твоим другом. Надеюсь, что новый приятель вернет тебе хорошее расположение духа.
Я поднесла букет к лицу и увидела всунутые между цветами пятитысячные купюры. Он так ничего не понял, этот зажравшийся богач. Зло должно быть наказано в любом случае, и дурацкие подачки не смогут вернуть мне душевное равновесие. Я успокоюсь только тогда, когда найду человека, способного стать карающим мечом справедливости. Своего «киру» Лайта Ягами.
Париж, 1930-е годы
– Это переходит всяческие границы! Даже сюрреалистическое восприятие реальности имеет свой предел!
Возмущенно размахивая руками, Луи Арагон нервно ходил по отдельному кабинету известного на Монпарнасе кафе «Ротонда», куда сюрреалисты иногда перебирались из поднадоевшего «Куполя». На мягком диване сидели три его приятеля, вместе с Арагоном только что вернувшиеся из штаба коммунистической партии на Рю Лафайет. Французских коммунистов шокировало стихотворение Дали «Любовь и память», опубликованное в четвертом номере журнала «Сюрреализм на службе революции» и посвященное двум музам художника – сестре Анне-Марии и Гале. И сюрреалистов-коммунистов вызвали на ковер.
– Все, чего вы хотите добиться подобными стишками, это запутать простые, здоровые отношения между мужчиной и женщиной, – хмуро проговорил глава французских коммунистов, рассматривая четырех друзей. – Вы просто обязаны отречься от дурно пахнущей сюрреалистической заразы!
– Это исключено! – в один голос откликнулись сюрреалисты. – Сюрреализм гораздо шире Сальвадора Дали!
После непродолжительной перепалки представителей богемы попросили удалиться и обдумать свою дальнейшую линию поведения, если, конечно, они планируют состоять в коммунистической партии. Оказавшись на улице, больше всех негодовал Луи Арагон, давно имевший претензии к зарвавшемуся каталонцу. Картины Дали становились все более патологически странными, и писатель был согласен с партийным боссом: этому безобразию необходимо положить конец.
– Больной ублюдок договорился до того, что плотски вожделеет Гитлера! – рявкнул Арагон. – Оказывается, Дали спит и видит обтянутую гимнастеркой покатую спину фюрера, и, представьте себе, жирная эта спина, перерезанная портупеей, точно лямкой от лифчика, вызывает у нашего каталонца желание обладать Гитлером, как женщиной!
Во время обличительной речи Андре Бретон развалившись сидел в кресле, потягивая красное вино и улыбаясь. Снисходительно взглянув на разгорячившегося приятеля, он осушил бокал до дна, с иронией проговорив:
– А как же усыпление разума? Погружение в страну грез? Конечно, досадно, что Сальвадору снятся такие похабные сны, но кто из нас властен над снами?
– Весь этот бред Дали несет с подачи Галы, желая шокировать публику!
– Гала умна и не станет провоцировать столь дурно пахнущего скандала, – отрицательно покачал головой Бретон.
Присмотревшись к Гале, неожиданно для всех Бретон изменил свое мнение о ней, проникнувшись глубоким уважением к коммерческой жилке мадам Элюар. Когда контракт с очередным перекупщиком картин каталонца подошел к концу и стало понятно, что продлевать его никто не собирается, предприимчивая женщина отправилась к одному из поклонников художника и предложила создать фонд Дали. Принимая визитершу в своей парижской квартире, граф Жан-Луи Фосиньи-Люсанж с удивлением слушал на редкость практичный проект, который мог бы обеспечить одиозному художнику безбедную жизнь и возможность для творчества.
Проект назывался «Зодиак» и заключался в том, чтобы двенадцать богатых любителей искусства, соответственно количеству месяцев в году, согласились бы делать ежегодный денежный взнос на определенную сумму, взамен получая картину на выбор. Графу не пришлось долго искать желающих на этих условиях обзавестись полотнами набирающего популярность каталонца. Это был блестящий рекламный ход. Ни одна самая успешная выставка не смогла бы обеспечить работам Дали столь пристального внимания аристократии. Теперь его картины красовались на самых популярных стенах Парижа, и вскоре Дали сделался знаменит. А ближе к Рождеству Гала и Дали осуществили еще один большой скачок по социальной лестнице, став завсегдатаями гостеприимного дома баснословно богатых супругов Кросби, приехавших из Америки в Париж прожигать жизнь и сорить деньгами. Чета американцев устраивала богемные вечеринки в удивительном месте, на старой мельнице, которую Кросби обнаружили к северу от Парижа. Когда-то мельница принадлежала Жан-Жаку Руссо, и, по слухам, алхимик Джузеппе Калиостро работал там над своей магической формулой эликсира бессмертия. Супруги мельницу тут же купили, нарекли «Ле Мулен дю Солей», и с первого же дня все десять спален старинного здания ни разу не пустовали без гостей.
Каресс Кросби, сексуальная красотка с тонкой талией и точеными ножками, позиционировала себя как девушка, которая никогда не говорит «нет». С понимающей улыбкой она смотрела на забавы своего Гарри, обладавшего отменно мужественной внешностью героя-авиатора и любившего, помимо женщин, еще и погонять на спортивных авто. Но не это стало причиной его смерти буквально через два года после покупки Солнечной Мельницы. В номере парижской гостиницы Гарри и очередная его любовница совместно покончили собой, не оставив каких-либо пояснений. Каресс недолго носила траур, и вечеринки, которые она называла «пиры Лукулла», вскоре снова стали сотрясать старые стены Мельницы.
У Каресс бывали самые знаменитые люди искусства, знавшие, что «Ле Мулен дю Солей» – то место, где все происходит. Знала это и Гала. Именно поэтому она настояла, чтобы виконт де Ноэль, в свое время спонсировавший «Андалузского пса», а теперь один из членов «Зодиака», представил их Каресс. И вскоре мадам Элюар вместе с эпатажным художником почти не покидала Мельницу. Ей нравилось там буквально все, ибо Мельница была шик и роскошь. Галу очаровала столовая, которая помещалась в конюшне, увешанной тигровыми шкурами и чучелами попугаев. И потрясла роскошная библиотека с тысячью редчайших фолиантов, расположенная на втором этаже. Винный погреб был всегда полон, лилось рекой шампанское, и граммофон без устали играл «День и ночь» Коула Портера.
