Патриция Хайсмит - Игра на выживание
— Да, я знаю, — сказал Теодор.
Глава 16
Психиатр приехал в четверть пятьго, ровно на пятнадцать минут позже обещанного времени. Его звали доктор Сервантес Лоэра, и обратиться к нему Теодору посоветовал его личный врач, отрекомендовавший доктора Лоэру, как "отличного профессионала и специалиста в своей области", обладавшего к тому же ещё и аналитическим складом ума. Это был невысокий толстячок в очках и черными усами. На вид ему было лет сорок пять, не более. Было условлено, что он придет к Теодору якобы для того, чтобы поговорить о живописи и, возможно, купить что-нибудь из его картин. Предполагалось, что Рамону он будет представлен, как просто сеньор Сервантес.
Рамон находился наверху, когда доктор Лоэра вошел в гостиную. Он огляделся и спросил, какие из развешанных по стенам картин написаны Теодором, как если бы Рамон находился где-то рядом.
— Я попросил его спуститься, — сказал Теодор. — Возможно, он подойдет чуть позднее. Иносенса, можешь подавать чай.
Чай с пирожными был подан в гостиную, но Рамон так и не вышел, и тогда Теодор сам отправился наверх, чтобы поговорить с ним.
— Спасибо, Тео, но мне не хочется чаю, — уклончиво ответил Рамон. Он сидел в кресле рядом с книжными полками, и на коленях у него лежала открытая книга.
— Что ж, дело твое. Но, возможно, мне придется провести его наверх, чтобы показать картины, если ты, конечно, не возражаешь.
— И сюда тоже? — нахмурился Рамон.
— Да, Рамон. Мне бы хотелось, чтобы он в взглянул, в частности, вот на эти две картины. — Теодор снова спустился в гостиную.
— Что ж, в таком случае пройдемте наверх, — предложил доктор Лоэра, когда Теодор передал ему содержание своего разговора с Рамоном.
Не выпуская из рук чашек с чаем, они поднялись по лестнице и зашли в студию Теодора, где психиатр провел несколько минут, разглядывая картины Теодора, а также незаконченную работу, стоявшую на мольберте. Бойкий взгляд его больших карих глаз ни на чем подолгу не задерживался, подмечая, однако, любую, даже самую незначительную мелочь. Теодор сгорал от нетерпения, желая поскорее свести их с Рамоном.
— Пора, идемте, — объявил, наконец, доктор Лоэра.
Вслед за Теодором он направился в комнату для гостей, дверь которой была открыта. Рамон с удивлением оторвался от книги.
— Сеньор Сервантер, — сказал Теодор, — это мой друг Рамон Отеро. Рамон, это и есть тот джентльмен, который интересуется моими картинами.
Рамон кивнул и что-то пробормотал в ответ, после чего встал с кресла, не выпуская из рук книгу.
— А вы тоже художник? — спросил доктор Лоэра, хотя, на взгляд Теодора, это было не самое удачное начало для разговора, ибо благодаря газетам имя Рамона оказалось, как говорится, у всех на слуху.
— Нет, я не художник, — ответил Рамон.
Доктор Лоэра непринужденно прошелся по комнате и остановился у стены, на которой висела одна из немногочисленных, но тем не менее любимых его картин, на которой была изображена ваза с цветами. — Милая комнатка, не правда ли?
Рамон кивнул. Он не сводил глаз с доктора и повернулся так, чтобы всегда находиться лицом к нему. Затем Рамон вдруг швырнул книгу на кровать, вышел из комнаты и спустился вниз.
Теодор вопросительно взглянул на доктора Лоэру, который лишь пожал плечами. Теодора же это уже начинала утомлять.
— Ну и...
— Что ж, мы отправимся следом за ним, — объявил доктор Лоэра, широко улыбаясь.
Они спустились в гостиную и, сделав вид, что увлечены беседой, непринужденно подошли к маленькому столику на колесеках, на котором был сервирован чай. Рамон сидел в дальнем конце комнаты, где стоял обеденный стол.
— Меня больше интересуют ваши абстрактные полотна, — говорил психиатр. — Например, та картина в желтых тонах. Вы, случайно, не собираетесь её продавать?
— Пока ещё не знаю. Это одна из моих самых последних работ.
— На вернисаже осенью прошлого года ваши работы получили хорошие отзывы, — учтиво продолжал доктор Лоэра. — Помню, как сейчас. Замечательный был вернисаж. Вы там ещё впервые выставляли "Досамантес", верно?
— Да, — подтвердил Теодор. Те три работы, что он представил на вернисаже, Лелия выбирала сама.
— "Досамантес" — пробормотал Рамон, водя пальцем по краю круглой деревянной подставки, на которой лежали остатки огромного торта.
Доктор Лоэра неспешно направился к Рамону, который отступил в сторону, обходя вокруг стола. Доктор же сделал вид, что его интересует исключительно старинная гравюра, висевшая на стене над буфетом. Затем он как бы невзначай бросил взгляд на широкую дугу белой глазури, застывшей на деревянной подставке и вслех заметил:
— Да уж, а пирожок, наверное, был не маленький! Так что это было? Свадебный торт?
Собравшись с духом и приготовившись выслушать реакцию Рамона, Теодор ответил:
— Его принес один наш знакомый булочник — его зовут Алехандро Нуньес. Он испек этот торт в память о нашей общей знакомой, которая совсем недавно умерла, Лелии Бальестерос.
Рамон с недоумением глядел на Теодора, словно только что впервые услышал об этом торте. Первоначально верхний ярус торта венчала фигурка Лелии, сделанная из бело-розовой глазури, а по краям слоев голубой глазурью были выведены строки трогательного стихотворения.
— Тео, а ты разве его так и не попробовал? Ведь это же был подарок от всего сердца, не так ли? — спросил Рамон.
— Ну конечно же, я съел несколько кусочков. Ведь он стоит здесь уже две недели. Рамон, я же сказал тебе о нем, сразу же, как только Алехандро его принес.
Рамон разглядывал торт, и с его лица не сходило недоуменное выражение. Может быть, он размышлял о том, куда исчезла сахарная фигурка Лелии? Теодор убрал её, улучив момент, когда никого не было дома, будучи не в силах больше смотреть на дурацкие ярко-алые губы и темно-синие волосы, которые по задумке кондитера должны были воплощать черные волосы Лелии.
— Сеньор... Тео, прошу меня извинить, — отрывисто сказал Рамон и направился к лестнице.
Доктор Лоэра взял в руки чашку с остатками остывшего чая, который он и допил, но от второй чашки категорически отказался.
Теодору не терпелось поскорее отправиться туда, где они могли бы спокойно поговорить и где их никто бы не услышал. Вместе с доктором он вышел на улицу и продолжил вместе с ним путь по тротуару, в то время, как доктор, похоже, мысленно формулировал свое заключение.
— Полагаю, вы надеетесь услышать от меня какой-нибудь дельный совет. Однако, вынужден вас разочаровать, — в конце концов нарушил затянувшееся молчание доктор Лоэра.
— Я надеюсь услышать хоть что-нибудь.
— Я мог бы рискнуть и упомянуть, что я слышал о постигшем вас несчастье — смерти вашей общей знакомой. Но это могло бы его насторожить и лишь настроило бы его против вас, сеньор. Чрезвычайно подозрительная натура. Возможно, это паранойя. Такие люди чрезвычайно сложны в общении.
— Еще бы, это я и сам знаю. То он тихий и смирный, а в следующий момент начинает вести себя вызывающе. Но в основном он ведет себя смиренно, даже уничижительно. Считает себя не в праве сидеть за столом и есть по-человечески!
— А вот потакать ему в этом его как раз и не надо. Обращайтесь с ним как с нормальным человеком. Постарайтесь не заводить разговоров о том, что может его расстроить или вызвать депрессию, но и относиться к нему, как к инвалиду тоже не надо. Этим вы сделаете ему лишь ещё хуже. Он проникнется ещё большей жалостью к себе, или даже с новой силой начнет убеждать себя и окружающих в том, что это он один во всем виноват. У него развился непомерный комплекс вины. Вы понимаете?
Разумеется, Теодор понимал. Но этого ему было мало, теперь ему хотелось услышать нечто более конкретное.
Доктор же невозмутимо продолжал развивать свою мысль.
— Он считает, что, убив женщину, в которую вы оба были влюблены, он подвел вас. Его чувства к вам противоречивы. Ему хочется причинить вам боль, ибо он сгорает от стыда, и в тоже время извиниться и постараться загладить свою вину.
— А он может попытаться навредить мне?
— Не физически, нет. Вредить тоже можно по-разному. Хотя не исключено, что противоречивость натуры удержит его от подобного шага. — Доктор Лоэра шел не спеша, сосредоточенно глядя на тротуар. — Вот, такова в общих чертах ваша проблема, всего лишь одна из деталей целостной картины. Поверьте, сеньор, я бы с превеликим удовольствием провел с ним больше времени, но, к сожалению, это практически невозможно. Иначе у него могло бы сложиться впечатление, что я его проследую. — Врач остановился на углу. — Что ж, тут мы с вами и расстанемся. У меня на сегодня запланирован ещё один визит. Он взмахнул рукой, останавливая такси. — Сеньор, мне было очень приятно познакомиться с вашим другом, а также увидеть ваши картины. Adios.
