Марина Крамер - Мэри, или Танцы на лезвии
Тетя Валя кое-как уговаривает меня встать и поехать домой. Я курю до машины, курю рядом, курю, сев за руль... Дрожь не прекращается, а надо как-то брать себя в руки, садиться за руль, ехать...
– Тетя Валя... – решилась я, выехав с парковки у кладбища. – Мне кажется – или вы что-то скрываете от меня?
– Да что ты, детонька... нечего скрывать-то – все как есть сказала.
Но что-то в ее голосе мне не понравилось, насторожило.
Я резко сворачиваю на лесную дорогу, отъезжаю от трассы на приличное расстояние и глушу двигатель. Соседка сжимается на сиденье, смотрит затравленно:
– Ты чего, Мария? Чего это в лес-то? Ведь мороз...
– Ага, – киваю я, вынимая очередную сигарету. – Мороз, теть Валя. Если полчасика постоим – аккумулятору копец, он у меня старый очень. Не заведусь – и замерзнем тут на фиг. Благо – кладбище недалеко, там и закопают.
Я закуриваю, а она орет:
– Ты сдурела совсем?! На кой черт ты меня сюда заволокла, полоумная?!
– А рассказывайте все, что хотели, – и поедем. – Я совершенно овладела собой, курю, чуть приоткрыв окно, и жду.
– Да что я тебе рассказать-то должна?! – почти визжит тетя Валя, пытаясь открыть дверь, но я предусмотрительно заблокировала все.
– Тетя Валя, время идет, движок остывает, – напоминаю я, выбрасывая окурок и закрывая окно.
Она плачет уже навзрыд, и я никак не могу взять в толк – что такого ужасного скрывает, почему мучается и молчит? Наконец соседка перестает рыдать, вытирает лицо платком и громким шепотом выпаливает:
– Убили отца-то твоего, Мария. Убили. Слышала я все... пришли какие-то парни, сперва не по-русски говорили, на площадке совещались... я к «глазку»-то подошла, а не видно ничего, потом оказалось – заклеили «глазок»-то, жвачкой, ага... – Она перевела дыхание и оглянулась, словно ждала, что с заднего сиденья кто-то на нее кинется. – Стучали они долго, видать, Юра-то пьяненький был... открыл потом, вошли. Долго тихо было, да и не прислушивалась я – пирог затеяла... А потом возня какая-то, стук такой – вроде упало что, и стихло все враз. Ну, думаю, мало ли – может, какие родственники мужа твоего... А через неделю милиция пришла, замок вскрыли – а Юра-то мертвый лежит... – Тетя Валя всхлипнула. – На работе хватились, он же хоть и пил, а не прогуливал...
– Вы... в милиции это говорили? – задохнувшись, спросила я. – Вот то, что мне, им сказали?
– Да сказала, милая, как не сказать – по квартирам же ходили, всех опрашивали. Только... дело-то закрыли, говорят – улик нет.
Во-от... Я так и поняла – никто не стал разбираться, списали на отцовский алкоголизм – и все. Теперь Димка мне должен помочь – даже если потом придется рассчитаться с ним. А я рассчитаюсь – мне некому хранить верность. Как скажет – так и рассчитаюсь, в конце концов, у меня и деньги есть – те, что всучил Алекс.
А тетя Валя продолжала, увлекшись уже:
– А мне потом участковый наш, Виталик, шепнул: мол, ты, теть Валя, шибко-то не болтай языком. Ну, умер – и умер, все одно – пропойца был. А я ему – да как же ты, сатаняка такая, можешь? Ведь человек же, да и дочка приедет, спросит: как, мол, да что? А он – не приедет она, не жди, чего ей сюда ехать?
Так... А вот это уже совсем интересно. С чего бы участковый, который меня в глаза не видел, вдруг так хорошо осведомлен о моей жизни? Забавная зверушка... И еще мне не давали покоя слова тети Вали о возможном визите родственников моего мужа. Собственно, по времени все сходилось. Костя мог попросить кого-то из своих – но зачем? Неужели думал, что я приеду домой и пойду к отцу? И ведь не спросишь теперь...
Дни шли, а Дмитрий не звонил. Я понимала – у него своих дел полно, а кто я ему – случайная знакомая! Но тогда зачем обещать? Я решила, что подожду еще недельку и снова навещу его на работе – пусть считает нахалкой, мне все равно, я должна докопаться до истины – и докопаюсь.
Вечерами я сидела на подоконнике с блокнотом, с тоской поглядывая на ноутбук. Но брать его в руки боялась – знала, что непременно полезу в Интернет, в аську... Нет, я сейчас не могу.
Меня мучила бессонница, я очень похудела и осунулась, но сделать с этим ничего не могла, проводя ночь за ночью в компании сигарет, блокнота и чайника с чаем. Страшно болела голова, но стоило прилечь, как я начинала чувствовать, как боль отступает.
В одну из ночей я забылась тяжелым сном, и буквально через час вскочила от звука пришедшей эсэмэски. Мне никто не писал и не звонил, это был абсолютно новый номер, и знал его только Дмитрий. Глянув на дисплей, я не поняла, кому принадлежит номер, и открыла сообщение.
«Здравствуй, Мэ-ри. Надеюсь, ты еще жива».
Сон сняло как рукой... Алекс!!! Откуда, как он узнал телефон?! Меня затрясло, руки сделались ватными. Неужели... нет, я не должна думать об этом – просто не должна! Я не стала отвечать, удалила сообщение, не потрудившись сохранить номер – если он нашел меня, то снова напишет или позвонит.
Я не знала, хочется ли мне этого – чтобы позвонил, написал... Я боялась признаться себе в том, что мне больно – очень, настолько, что хочется кричать в голос. Казалось, что с отъездом из Швейцарии все должно стать не таким острым, уйти на второй план, но – нет...
Ночами я все еще видела его во сне – если удавалось уснуть, конечно. Он приходил ко мне, молча смотрел, потом так же молча исчезал, растворялся в темноте, оставляя меня в слезах. Возможно, я просто внушала себе это, возможно... Но вот честно – днем мне некогда было думать об Алексе, я даже не вспоминала о нем, раздираемая на части противоречивой информацией о смерти отца. Слова тети Вали о возможном визите «родственников моего мужа» тоже заставляли думать о причастности Кости. Если только это правда... если только он действительно отдал такой приказ – я не остановлюсь, я вернусь в Испанию и убью его сама. Сцены кровавой мести грезились мне во сне и наяву, я представляла, как именно рассчитаюсь с ним за все, – и становилось легче. Я уже практически убедила себя в его виновности и вынесла смертный приговор – без возможности обжалования.
Мой новый знакомец молчал и эту неделю, и следующую. И тогда я решила сама наведаться к нему, презрев все приличия.
Уже давно я не одевалась никуда с такой тщательностью, не накладывала макияж мазок к мазку, как художник – краску на холст. Марго была бы довольна...
Зима... декабрь только начался, а морозы уже такие, что перехватывает дыхание. Привычка не носить шапку, а обходиться только капюшоном шубы сегодня явно меня подвела – пока добежала до стоянки, где была припаркована машина, едва не отморозила уши. И, разумеется, джип не вынес двухдневного стояния «на приколе» без прогрева и заводиться отказался напрочь. Чертыхаясь, я рылась в багажнике, припомнив, что буквально на прошлой неделе по случаю купила аэрозоль для холодного запуска двигателя. Но, как назло, чертов флакон куда-то закатился. Сапоги мои пижонские – лаковые ботфорты на тонкой кожаной подошве – совершенно не предназначены для мороза в тридцать с лишним градусов, а потому я уже прыгала на месте, как обмороженный заяц, когда ко мне подошел охранник стоянки:
– Проблемы?
Я вынырнула из-под задранного капота и замерла – красивый светловолосый парень в расстегнутой камуфляжной куртке, под которой виднелась только тонкая тельняшка. Однако... я успела забыть, живя в Испании, что на родине водятся такие красавчики... Он, кстати, тоже совершенно беззастенчиво меня разглядывал.
– Да... перемерзла... – еле выговорила я плохо слушающимися губами.
– Сейчас прикурим. – Охранник пошел в свою сторожку и вернулся с проводами и каким-то аппаратом.
Я уступила ему место у двигателя, а сама попробовала закурить, но ни руки, ни губы не слушались, и я просто выбросила так и незажженную сигарету.
– Может, чайку горячего? Или покрепче – морозец-то аховый? – предложил вдруг парень, поворачиваясь ко мне.
– Мне за руль...
– Ну, от чая-то ничего не случится. Сейчас заведу – и пойдем, а джип погреется пока. У меня и чайник горячий, только что согрел. С самого утра только кипяточком и спасаюсь.
М-да... болтливость никогда не значилась в списке моих любимых мужских качеств, и в Косте меня порой раздражала манера трепать языком там, где выгоднее помолчать. Новый знакомый нравился мне все меньше. Вот так, поведешься на красивый фасад, а за ним – трухлявый домик окажется...
Джип завелся, и я собралась уезжать, но настойчивый охранник держался за открытую дверь и явно был настроен на продолжение общения.
– Так что – чайку?
– Спасибо, в другой раз, – процедила я, про себя решив, что на ночь брошу машину во дворе – какая разница, где она замерзнет?
На лице охранника появилась обиженная гримаса. Не люблю я тех, кто считает, что им весь мир чем-то обязан. Ну и что, что морда смазливая? Я не должна с тобой чаи распивать. Некогда мне – и желания нет.
Однако парень не торопился закрыть дверь, и меня это разозлило.
– Руку убери! – враждебно велела я, и он рассмеялся:
