Антикварная история - Елена Дорош
– Думаешь, он тоже хранился в семье Стаха?
– Выяснить не удалось, но, думаю, Стах постарался поскорей от него избавиться.
– Почему?
– Вензель Николая Второго – это очень опасно. Особенно если ты красный командир. Да и стоила такая вещь немало.
– Однако камею он хранил всю жизнь. Не продал даже во время войны, когда семья жила впроголодь. Это не кажется тебе странным?
– Кажется, но причину мы уже, наверное, не узнаем. Хотя, может быть…
– Что?
– Ничего. Так. Бабские глупости.
– Клянусь, что смеяться не стану.
Маша отвела глаза.
– Ну… я подумала, что… Стах был влюблен в Анну и потому не мог расстаться с камеей.
Она посмотрела на Вадима. Тот был серьезен.
– Ты знаешь, Маруся, а ведь я подумал о том же самом. Получается, для убийства Соболева у Стаха был личный мотив.
– Избавиться от соперника? Что ж, вполне реально. Интересно, пытался ли он найти Анну, чтобы занять место убитого им командира? Хотя не думаю, что для Анны такой расклад был возможен.
– Конечно. Но Стах – пластун. А они никогда не бросали погоню за добычей.
– Однако он не был идиотом и прекрасно понимал, что Анна не поверила в предательство мужа. Увидев Стаха, она могла обо всем догадаться. Нет, Петро не стал бы рисковать. Осторожный был. Гад!
– Гад – не то слово, – кивнул Вадим.
– Интересно, существует ли ген предательства? Стах предал своего командира, а его праправнук предал его самого. И деда своего убил.
– Думаешь, предательство может передаваться через поколения?
– Так же, как преданность и честь. Во всяком случае, я хочу в это верить. Ты знаешь, в гвардейских полках в ходу были инструкции для солдат и офицеров. Типа сборника принципов. У измайловцев был такой: «Честь – святыня офицера». Этому принципу твой предок был верен до конца. И пусть звучит это жутко пафосно, но…
– Но это правда.
По зимнему городу
Вадим убрал со стола чашки и вдруг предложил:
– Хочешь покататься по городу? Снегопад закончился. Сейчас красиво. Уже новогодние огни зажглись.
– У нас на Большой Морской здорово!
– Что Морская! Есть места и получше! Я прокачу тебя по всему городу!
Он увидел, как она вся засветилась от радости. И есть же на свете такое чудо – Маруся!
Питер и вправду уже принарядился к Новому году. Они поехали по кольцевой, а потом свернули куда-то, и оказалось, что они мчат от Александро-Невской лавры к Неве.
Маша сидела, не смея дышать. Она и сама не понимала, отчего испытывает такую острую радость. Предновогодний Питер был хорош, но ее приподнимало над землей что-то иное!
Они почти не разговаривали. Иногда они восклицали что-то восторженное, типа – ух ты, какая красота! – и мчались дальше. Пробок почти не было, или Вадим просто знал, как проехать так, чтобы не застревать. Они ехали довольно долго, а Маше хотелось еще.
Пару раз они проскакивали по Большой Морской, и она видела прозрачную дверь антикварного салона и крыльцо «Сапфира», по обеим сторонам которого уже установили елки. Через какое-то время Маша посмотрела на часы и удивилась, что почти семь вечера. По пути они заехали в небольшой ресторанчик и съели там на двоих пиццу. Маше казалось, вкуснее она не пробовала. Потом остановились прямо у Ростральных колонн и выпили кофе в каком-то закутке. Вадим грозился, что приучит ее есть на ходу. Она кивала, соглашаясь. На ходу так на ходу. Нет ничего лучше!
Она готова была кататься с ним всю ночь!
Через час они снова проехали мимо «Сапфира», выехали на Исаакиевскую площадь, как вдруг Вадим резко затормозил, развернулся и поехал обратно. Маша еле удержалась, чтобы не клюнуть носом.
– Ты чего?
– Там человек.
– Где?
– Сейчас посмотрим.
Они сделали немалый крюк, чтобы снова попасть на Большую Морскую. Затормозили у ювелирного, Вадим выскочил из машины, подбежал к крыльцу, залез за елку и, к Машиному неописуемому изумлению, вытащил оттуда человека в светлом пальто и с шарфом, намотанным на голову. Наверное, для тепла. Маша тоже вылезла и подошла. Вадим держал мужика довольно крепко, но тот все равно норовил упасть.
– Я думал, кому-то плохо стало, а он просто пьяный.
– Я не пьяный, я горемычный, – вдруг заявил мужик, вылезая из шарфа.
Маша принюхалась.
– От него французским парфюмом пахнет, – сообщила она.
– Да и коньяк, как видно, был недешевый, – согласился Вадим, встряхивая горемычного.
– Дешевый я не пью. Я вообще не пью.
– Оно и видно. Ну и что теперь с ним делать? Ментов вызвать?
– Не надо ментов! Они его изобьют и в обезьянник кинут! – взмолилась Маша.
– Откуда у тебя, Маруся, такие познания?
– У меня папа много лет пил. Всякого навидались. Не надо его бросать.
Вадим снова встряхнул своего подопечного.
– Ну и куда же тебя везти, друг ситный?
– Друг не ситный, друг – сволочь и предатель! Лучше я тут сдохну, чем к нему пойду!
Мужик снова полез под елку.
– Эй, куда!
Вадим выудил мужика из укрытия и подтолкнул к машине. Совместными усилиями они запихали пьянчужку в салон и пристегнули.
– Ты адрес свой помнишь?
– Набережная Грибоедова. Возле Банковского моста. Там покажу.
– Это в центре. Ты только не засыпай, слышишь!
– Буду стараться. Вы, девушка, пощекочите меня, если засыпать стану. Я от щекотки сразу орать начинаю.
– Не буду я вас щекотать. Лучше тресну.
– Трескай, что ж! Я бы сам себя треснул, если б мог, – печально согласился мужик.
– Как хоть тебя зовут? – спросил Вадим, сворачивая к каналу Грибоедова.
– Феликс. Не Эдмундович, не бойтесь.
Маша прыснула в кулак.
– Да ты приколист, – покачал головой Вадим. – Ну вот твоя улица. Показывай дом.
Феликс пролез между сиденьями, вгляделся и тыкнул в большой дом.
– Вот он, мой домик.
Домик выглядел вполне фешенебельно.
Вадим выгрузил бедолагу и предложил:
– Может, тебя до квартиры довести, а?
– Не. Не надо. Доведи меня до двери. Там консье… рж… рж. Он доставит куда надо.
– Ишь ты! – усмехнулся Вадим и потащил горемыку к подъезду.
Вернулся он веселый.
– Этот Феликс далеко не бомж. Какого черта его под елку понесло, непонятно.
– Как ты его разглядел? Я вообще ничего не заметила в темноте!
– Нам часто в темноте приходится работать. Осенью и зимой темнеет рано, а ремонт надо закончить. Глаза привыкли.
– А если
