Антикварная история - Елена Дорош
Маша решила, что не позволит вывести себя из равновесия и лишить айкидошной стойкости.
Она села и достала из рюкзака ноутбук.
Вадим усмехнулся. Дежавю. Странно, но вся злость, которая допекала его последние дни, вдруг куда-то улетучилась. С чего бы это?
– Помнишь, мы читали судебный протокол? Сослуживцы Соболева отмечали, что полковник никогда не расставался с тремя вещами – наградной саблей, золотым портсигаром с вензелем Николая Второго и медальоном, который подарила ему жена. Вспомнил?
Она вскинула на него глаза. Он кивнул.
– Так вот. Я посидела в архиве и нашла в Измайловской летописи информацию, что в середине февраля шестнадцатого года части Измайловского полка перевели на Северный фронт и оставили в резерве на несколько месяцев. Пасху измайловцы встретили в Прели. Сейчас город называется Прейли. Это в Латвии. Офицеры поселились в барской усадьбе. Туда к Николаю Соболеву приехала жена. Можно предположить, что именно тогда Анна дала мужу камею. Как оберег.
– Камею?
– Да. Медальон с камеей. Подарок ее отца, известного немецкого ювелира Людвига Гильберта. На камее изображена Анна. Собственно, это ее портрет. Вот почему Соболев никогда с ним не расставался.
Вадим посмотрел на нее очень внимательно и спросил:
– Ты хочешь сказать, что знаешь, где эта камея сейчас?
– Да.
– Где же?
– У Льва Моисеевича в сейфе. Пока у меня есть только фотография.
Вадим разглядывал фото так долго, что Маша устала ждать, встала и подошла к нему.
– Откуда она взялась? – наконец спросил он.
– Не поверишь, но камею, как и саблю, принесли в магазин, чтобы продать.
– Кто? Молохов?
– Нет. Другой человек. Вор по кличке Аленка.
– И как вы поняли, что это та самая?
– Пригласили эксперта. Так всегда делают. Сначала тот думал, что камея принадлежала последней императрице Александре Федоровне, а потом выяснил, что камей было две и вторая подарена именно Анне. Она была похожа на царицу в профиль, и инициалы у них совпадали.
– Так значит, Стах, убив своего командира, забрал у него не только саблю, но и другие вещи?
– Именно те, с которыми полковник не расставался никогда. Чтобы все поверили, что он действительно сбежал к немцам.
– Неглупый был этот Стах.
– Даже очень. Тело Соболева спрятал так, что никаких следов не осталось. И свое исчезновение обставил так, что все решили, будто полковник его убил.
– А когда вновь появился на свет божий в восемнадцатом, то всем уже было не до того.
– Измайловского полка уже не существовало, да и тех, кто знал об этой истории, – тоже.
– Однако остались документы, в которых черным по белому было сказано, что Соболев – изменник.
– Прибавь газеты. Про денщика все забыли, а про предательство полковника помнили.
– Очень долго помнили.
– Новой власти было выгодно раздувать эту историю.
Маруся стояла так близко, что у него потихоньку начала кружиться голова. Словно у пьяного. Странно.
Никогда раньше от одного присутствия рядом женщины голова кружиться не начинала. С ней, то есть с головой, вообще ничего не происходило. А тут…
Он посмотрел на Марусю сбоку. Она наклонила голову, и блестящие черные волосы упали на щеку.
Не осознавая свой жест, он заправил непослушную прядь ей за ухо.
Она сразу встрепыхнулась. На щеках вспыхнул румянец. Глаза брызнули яркими искрами.
– Так камея тоже была у Молохова? – спросил он, пытаясь призвать себя к порядку.
Она тут же отодвинулась.
– Не знаю. Точно известно только то, что саблю и камею забрал Стах. Связан ли тот, кто принес камею…
– Аленка?
– На самом деле его фамилия Васнецов.
Вадим усмехнулся.
– Эти воры – юморные ребята.
– Не то слово. Так вот. Связаны ли между собой Васнецов и Молохов, мы не знаем и не узнаем, наверное потому, что Васнецова убили.
– Как так?
– Да вот так. Он как раз накануне принес камею. Через несколько дней в салон пришли из следственного комитета и рассказали. Ширяев задавал мне вопросы…
– Это, случайно, не тот, с кем ты уехала?
– Тот, – ответила Маша и сразу рассердилась. – Я обещала поужинать с ним, потому что он помог тебя отыскать! Нашел твой домашний адрес!
– Не слишком ли жирно – целый ужин за такой пустяк?
– Не слишком! Сама я искала бы тебя до морковкина заговенья! Кроме того, я сама хотела!
– Это уже ближе к истине.
– Не представляешь насколько! Я хотела узнать о камее и есть ли что-то общее между Молоховым и Аленкой!
– Ну и как? Узнала? Наверное, любовь?
– Ничего я не узнала! Ширяев профессионал! Он сам стал вытягивать из меня сведения! Я испугалась, что сболтну лишнее!
Маша уже почти орала.
– И что?
– Ничего! Смоталась по-быстрому, и все!
– Жалеешь, наверное?
– Жалею, что вообще с ним поехала!
Он посмотрел на ее возмущенные красные щеки и вдруг понял, что раздражение и недовольство, которым он мучил окружающих все последние дни, были просто следствием отчаяния от мысли, что он больше никогда не увидит этих нежных щек, блестящих волос, колдовских светлых глаз. И вот все это находится прямо перед ним, а он, вместо того чтобы воспарить от счастья, устраивает сцену ревности. Просто идиот какой-то.
Его отношения с женщинами никогда не были простыми и понятными. Одни считали его снобом, другие слишком щепетильным. Одна из бывших подруг как-то заявила: он настолько джентльмен, что даже противно. Ну никак не мог он научиться любить ноги, груди и зады, если к ним не прилагались хоть какие-нибудь мозги. Впрочем, нет. Каких-нибудь ему было недостаточно. Должно быть, это и есть снобизм с щепетильностью в одном флаконе. Он давно решил, что так и есть, поэтому выстроил между собой и прекрасной половиной человечества целую систему пропускных пунктов, пройти через которые до конца никому еще не удавалось, хотя желающие были.
Эта малознакомая девочка каким-то непостижимым образом пролетела сквозь построенные им баррикады и сразу оказалась в самой середине его жизни. Как ей это удалось?
Он осторожно выдохнул и сказал, глядя в сердитое лицо:
– Прости меня, Маруся. Ладно?
Она замерла на вдохе. Что это с ним? Злился, злился и вдруг успокоился. Смотрит паинькой. Чего доброго, еще улыбнется.
С опаской глядя на хозяина, она собрала свои уже было выложенные вещички и запихала в рюкзак. Может, хоть чаю предложит?
– Хочешь кофе? У меня есть робуста. Любишь?
Ха!
– Мне больше нравится арабика, но и робуста сойдет, – сказала она манерным тоном избалованной барышни.
Вадим в самом деле улыбнулся, и у нее отлегло от сердца. Еще ничего не потеряно.
Портсигар императора
– А портсигар? Что известно про него? – спросил Вадим, когда, сидя на кухне, как сказала бы Любаша, «чин чинарем», они пили кофе.
– Портсигар был золотой и очень непростой.
– Из-за монограммы императора?
– Да. Она ведь очень заметная. Такая вычурная буква «Н», внизу римская цифра «два», а сверху – императорская корона. Кстати, вензель императора был и на эфесе сабли. Стах его стер. Но дело не в этом. Вот послушай, что я нашла в воспоминаниях Василия Ольшанского, работавшего врачом в одном из военных госпиталей.
Она убежала в комнату, повозилась там и прибежала с ноутбуком.
– В декабре шестнадцатого года Соболев лежал у
