Джеффери Фарнол - Седина в бороду
- О, Боже, - прошептала девушка, - О, Боже...
Сэр Мармадьюк бросил повод Горация, и приобняв одной рукой напрягшуюся Еву-Энн, другой крепко сжал почесыватель.
Вскоре из густых зарослей показался старичок. Он выглядел удивительно древним, что не мешало ему быть до крайности жизнерадостным. Опираясь на посох, он кивал и улыбался нашим героям самым дружеским образом.
- Все в порядке, приятель! - приветливо проверещал старичок. - Не обращай на меня внимания и продолжай обнимать свою красавицу, ведь я всего лишь старик! Но, видит Бог, глядя на вас, я и сам становлюсь молодым! И если ты решишься поцеловать свою милую, я буду только рад, ваш поцелуй согреет мое стариковское сердце. Мне самому уже давненько не доводилось целовать хорошеньких девушек, но я люблю посмотреть, как это делают другие. Любовь это цветы и тернии, огорчения и радости. Любовь приводит к свадьбе и детям, к заботам и тревогам, к печалям и хлопотам. Но любовь - это и блаженство, и утешение, и радость. Так что целуй свою красавицу, приятель, и не обращай на старика никакого внимания. Да к тому же я уже ухожу. Пора обедать. Но поцелуй куда лучше самого превосходного обеда. Счастья вам, дети мои!
Старик весело взмахнул посохом и заковылял прочь. Ева расслабилась, она глубоко вздохнула и спрятала пылающее лицо в ладонях.
- Бедное мое дитя, - сказал сэр Мармадьюк, ослабив объятие, - покуда я жив, ты не должна никого и нечего бояться, я не дам тебя в обиду.
- Причем тут я? - Она удивленно взглянула нашего. - Мне страшно за тебя, Джон. Только за тебя! Как подумаю, что тебя в любую минуту могут схватить, посадить в тюрьму... Поэтому я и иду дальше, ведь нужно присматривать за тобой, помогать тебе, утешать тебя. Я хочу разделить с тобой, если понадобится, все, даже тюрьму. Ведь я...
Она всхлипнула и уткнулась в его грубый сюртук. Он мягко обнял девушку. Капюшон упал с ее головы, шелковистые волосы щекотали ему щеку, совсем рядом находились мягкие губы, нежный овал лица...
- Энн, дитя мое! - прошептал сэр Мармадьюк.
- Нет. - Голос ее звучал глухо. - Увы, увы, но я не дитя! А ты, Джон, такой благородный, такой храбрый и ласковый. Другого такого не сыскать на всем белом свете.
Он слышал, как бьется ее сердце. И вдруг радость от близости этого молодого и прекрасного тела лишила его разума; желания, доселе подавляемые и сдерживаемые, вырвались на волю. На какое-то мгновение из безмятежного и спокойного человека он превратился в пылающий факел. Оковы вдруг пали. Совсем рядом ее волосы, ее губы, ее лицо. Он прижал девушку к себе еще крепче, коснулся губами волос.
- Ты всегда так уверен в себе, Джон, так надежен. Ты так добр и благороден, что я сама стала лучше!
Сэр Мармадьюк усилием воли заставил себя поднять голову.
- Храни тебя Господь, Ева-Энн!- сказал он хрипло.
Он отвел в сторону взгляд, полный неутоленного желания, и мягко отстранился. Ева-Энн смущенно привела себя в порядок, и они отправились дальше. Довольно долго они шли молча, каждый погруженный в свои мысли. Через некоторое время девушка резко остановилась. Сэр Мармадьюк, следовавший чуть позади, все еще не мог оторвать глаз от ее сияющей красоты, ему казалось, что Ева-Энн стала еще прекраснее. Девушка, встретившись с ним взглядом, густо покраснела и опустила ресницы. Какое-то время они стояли друг перед другом, не произнося ни слова. Наконец сэр Мармадьюк прервал странное молчание:
- Ева, - голос его звучал все еще хрипло, - почему ты остановилась?
- Остановилась? - переспросила она, словно не понимая, - так... из-за Горация, Джон. Куда ты его подевал? Где он?
- И впрямь, где? Похоже, я забыл о бедном создании.
Они повернули назад и вскоре обнаружили очень довольного собой осла, уютно устроившегося в зарослях чертополоха. Сэр Мармадьюк подобрал повод.
- Джон, давай пойдем вон по той тропинке.
- Почему именно по ней?
- Может, она выведет нас на дорогу, а там мы найдем таверну. Ты, наверное, очень голоден, Джон, и давно уже мечтаешь о луковице?
- Ну еще бы! - энергично кивнул головой джентльмен. - Еще как мечтаю!
Глава XXI,
в которой солнечный свет перемежается сумраком теней
Тянулись солнечные дни, наполненные ароматом цветов и трав, пением птиц и веселым говором ручьев. Пробегали быстрые ночи, усеянные алмазами звезд, увенчанные серебристой луной. Жизнь наших героев была беззаботна и не слишком обременена событиями. Одним словом, они пребывали в истинном Элизии, где бродили, наслаждаясь царящей вокруг гармонией и обществом друг друга. Дружба джентльмена и девушки все крепла. Они абсолютно отрешились от забот повседневной жизни и не забивали себе голову мыслями о грядущем.
С каждым днем красота Евы-Энн как будто все расцветала и расцветала. И каждый час приносил все новые свидетельства того, насколько необыкновенна эта девушка. Противоречивость ее натуры, частая смена настроения, постоянно сбивавшая сэра Мармадьюка с толку, лишь добавляли очарования удивительной красоте Евы. Ее искренность и открытость, ее внезапные вспышки гнева и столь же быстрые приступы раскаяния, ее нежность и сердечность, ее робкое кокетство и серьезная скромность, потаенная страстность женственности сводили нашего героя с ума, нашептывая ему голосом Евы-Энн, взглядывая из-под ресниц глазами Евы-Энн, трепеща прикосновениями рук Евы-Энн.
Сэр Мармадьюк, сознавая всю опасность своего положения, по мере сил старался по возможности сохранять спокойствие, уравновешенность и безмятежность. Но иногда, коротая вечера у догорающего костра, он смотрел на далекие звезды, и тоска подступала к сердцу. В такие вечера Ева-Энн вряд ли бы узнала своего спутника и друга: осунувшееся лицо, в глазах - безумие и мука воспоминаний, воспоминаний о том, что произошло двадцать лет назад.
Время бежало неслышным потоком, уносясь в небытие на крыльях звездных ночей. В один из вечеров, когда костер отбрасывал розовые отсветы на шершавый ствол старого дерева и на полог стоящей неподалеку палатки, Ева-Энн сидела на складном табурете, уперев локти в колени и обхватив ладонями нежный подбородок. Мечтательный взгляд девушки был устремлен на танцующие языки пламени. И сэр Мармадьюк, чтобы не поддаться ее очарованию и сооблазнительности, пустился вдруг морализаторствовать.
- Время, - начал он, лениво вороша угли, - это колесо, которому суждено крутиться вечно, и оно вертится то быстрее, то медленнее, в зависимости от складывающихся обстоятельств: заботы и печали, душевные и телесные страдания замедляют его ход; но вот человека посещает радость или, более того, то странное состояние души, что именуется счастьем, и, увы, колесо ускоряет свой бег, и время начинает лететь стремительной птицей! Милая Ева-Энн, прошла уже целая неделя, она пролетела, пронеслась так быстро, а мы еще так далеко от Лондона!
- Так далеко! - тихо повторила девушка, глаза ее странно блеснули. - Ты все еще стремишься попасть в Лондон, Джон? Ты не устал путешествовать?
- Я? Нет!
- И я не устала. А знаешь, ты загорел и стал похож на цыгана. Да и вообще ты сильно изменился.
- И что же именно изменилось во мне? - спокойно спросил сэр Мармадьюк, искоса поглядывая на девушку.
- Ну, - начала она задумчиво, склонив к плечу прелестную голову, в то время как глаза ее по-матерински изучали лицо джентльмена, - ты то смеешься, а то вздыхаешь и печалишься.
- Быть может, это потому, что меня, подобно Горацию, гложет непрестанный голод?
- В самом деле, Джон? - улыбнулась Ева-Энн, - мне очень нравится готовить для тебя. Но что, кроме голода, заставляет тебя вздыхать? Да еще так тяжко. Я заметила, что иногда ты как-то странно смотришь на меня , словно причина твоей печали во мне.
- Разве, дитя мое? Похоже, я становлюсь подвержен частой смене настроения.
- Да, это так. Но из-за чего?
- Бог знает!
- Расскажи мне, и я тоже буду знать.
Он взглянул на нее и тут же перевел взгляд на огонь. Молчание затягивалось, и Ева снова спросила:
- О чем ты сейчас думаешь?
- О том, что кончаются деньги. Завтра нужно будет пойти в ближайший городок и отправить письмо.
- Ты очень богат?
- Если речь идет о деньгах, то да.
- Ты так скрытен, Джон.
- Возможно.
- Даже со мной! Странно, что я так мало знаю о тебе, о твоем прошлом. Ты считаешь меня недостойной своего доверия? Почему ты ничего не рассказываешь о себе?
- Это был бы рассказ о расстраченных впустую годах, дитя мое.
- Увы, милый Джон! И все-таки ты богат, образован, умен. Кто ты и что ты, Джон?
- Я - тот, кто о многом мечтал, а достиг так мало, кто потерял веру во все и вся, в конце концов, разуверился в самом себе.
- Бедный мой Джон! - вздохнула девушка.
- Ну, довольно обо мне, это слишком скучная тема.
- Нет-нет, скажи, ты именно поэтому пустился странствовать?
- Да, дитя мое. - Заметив, как напряженно Ева-Энн слушает его, сэр Мармадьюк постарался перейти на менее срьезный лад. - Потому, разыскав в своем гардеробе самые неудобные сапоги, я отправился в дальний путь, чтобы вкусить того сокровища, что скрывает в своих недрах жизнь.
