Ксавье Монтепен - Лучше умереть!
— Конечно, я знаю… и верю… Но ты так и не сказал, что это за изобретение.
— Опять ты за свое! Не понимаю я твоей настырности! Я продал его, чтобы получить хоть какие-то деньги. И оно мне больше не принадлежит. Названо именем другого. И было бы некрасиво с моей стороны рассказывать о нем и упоминать о своем авторстве.
Доводы «братца» были вполне правдоподобны. Овид открыл рот, чтобы спросить: «А почему ты красишь волосы? Что-то не припомню, чтобы они у тебя были цвета красного дерева». Но слова застряли у него в горле. Он вдруг понял, что они сразу же посеют недоверие в душе Поля.
— Ну, — сказал он, — тогда все ясно. Тут дело щекотливое, и я понимаю, что ты вынужден помалкивать.
— Может, моя, как ты говоришь, скрытность еще в чем-то выражается?
— Да нет, братец, ничего другого я не имел в виду.
— Ну и отлично…
И Жак Гаро сменил тему разговора.
— Как ты проводишь свободное время? — спросил он. — Есть у тебя в Нью-Йорке друзья или хотя бы знакомые? Нашел ты за год какой-нибудь способ поразвлечься?
Овид помотал головой.
— В Нью-Йорке, как и везде, найти настоящих, надежных друзей — штука непростая. Я и искать не пытался. Что же до обычных знакомств, то их легче всего приобрести за игорным столом, а в Нью-Йорке повсюду играют.
— Ты разве игрок? — спросил Жак.
— Признаться, да… Водится за мной такой грешок.
— Будь осторожен, не то разоришься!
— Или в один прекрасный вечер положу в карман очень кругленькую сумму! Когда-нибудь и у меня все козыри будут на руках!…
— То бишь сейчас ты все время проигрываешь?
— Да.
— Будь осторожен… Козыри, о которых ты говоришь, может быть, никогда не пойдут тебе в руки, и наступит такой момент, когда у тебя уже не хватит хладнокровия остановиться вовремя.
Потом они заговорили на другую тему; прошло еще несколько часов, и поезд остановился. Французы прибыли в пункт назначения. Они сошли с поезда и приказали отнести чемоданы в ближайшую гостиницу.
В этом городе Полю Арману предстояло провести по меньшей мере два дня. Ему нужно было осмотреть завод одного видного промышленника, желавшего переоборудовать его, как можно больше используя при этом старую технику. Весь день ушел на осмотр станков, которые предстояло усовершенствовать. Овид Соливо под диктовку «братца» делал записи. Возвращаясь в гостиницу, они говорили о том, что еще предстоит сделать.
— Эту работу нужно закончить быстро. Мне не хотелось бы здесь долго задерживаться. Если потребуется, можем и ночью покорпеть.
— Как скажешь… Меня хлебом не корми, дай только покорпеть. Но есть-то нам все-таки нужно.
— Я как раз хотел приказать подать ужин в номер. Уминая двойные порции, мы сможем здесь спокойно поговорить о деле.
Овид как-то странно улыбнулся.
— Именно это я и собирался тебе предложить… — сказал он.
Жак Гаро позвонил и заказал еду. Ужин им накрыли на специально принесенном для этого столе. Овид под каким-то предлогом вышел и направился в свою комнату. Там он открыл чемодан, достал пузырек, опустил его в карман и вернулся к Полю. Потом принялся за работу, и оба они трудились до тех пор, пока метрдотель не явился сообщить, что ужин подан.
Они уселись за стол друг против друга. Жак Гаро с большим аппетитом поглощал пищу, но вид у него был отсутствующий. Он про себя отыскивал решение одной сложной инженерной задачи. Ужин прошел почти в полном молчании.
— Принесите кофе — побольше и покрепче, — приказал Гаро метрдотелю. — Ночью нам придется поработать…
«Кофе… это очень кстати…» — подумал Овид.
Поль Арман продолжал ломать голову над своей задачей, когда метрдотель поставил на стол серебряный кофейник и бутылку французской водки.
— Вот и кофе, братец… — произнес Овид, когда метрдотель вышел из комнаты.
— Прекрасно! — не отрываясь от своих вычислений, сказал Жак. — Будь любезен, налей мне чашку, положи немного сахара и принеси.
— Сию минуту.
Лицо Соливо осветилось живейшей радостью. Поль Арман с головой ушел в свои вычисления и сидел к нему спиной. Ни на секунду не теряя его из виду, Овид налил в чашку кофе, потом достал из кармана пузырек с канадской настойкой, вытащил пробку, плеснул в чашку примерно столовую ложку этого зелья, помешал, чтобы сахар растворился, поставил чашку с блюдцем на рабочий стол и сказал:
— Вот твой кофе, и пей его сразу же, иначе остынет.
— Спасибо.
Жак, не отрываясь от работы, на ощупь нашел чашку, поднес ко рту и отпил глоток.
— Ты что, водки туда добавил? — спросил он.
— Пару капель… Подлить еще?
— Нет, в самый раз. Алкоголь — враг работы.
Жак допил кофе, поставил чашку на блюдце. Соливо неспешно, с видом знатока, потягивал приятную смесь кофе с водкой, потом взял очередную сигарету и, закурив, стал украдкой наблюдать за лже-Арманом.
Вдруг тот дважды подряд провел рукой по лбу — совсем несвойственный ему жест. И тут же у него начали слипаться веки.
«Началось, что ли?» — гадал Соливо.
Овид не ошибся. Таинственная настойка и вправду начала действовать. Внезапно Жак вскочил.
— Что с тобой, братец? — спросил Соливо. — Тебе плохо?
— Пить хочу…
И залпом выпил стоявшую возле него вторую чашку кофе. Затем неровными быстрыми шагами заметался по комнате. По телу у него пробегала дрожь. Руки тряслись, лицо побагровело. Глаза засверкали.
— Определенно, братец, — продолжал разыгрывать из себя обеспокоенного родственника Овид, — по-моему, ты не в себе.
Жак замер на месте, внезапно расхохотался и сказал:
— Я — не в себе?… Полноте! С чего бы мне быть не в себе?
— Ты слишком много работал… Наверное, тебе нужно отдохнуть.
— Мне — отдохнуть? Да ни за что! Я не знаю усталости!… Я хочу пить… Пить!… Принеси мне что-нибудь получше. Да не смотри на цену! Я богат!
И, налив полчашки водки, он буквально опрокинул себе прямо в глотку эту страшную дозу спиртного.
«Ну, теперь я все узнаю!» — подумал Овид, а вслух сказал:
— Да, ты богат… благодаря своему изобретению.
— Которое я продал Джеймсу Мортимеру… своему тестю…
— Да нет, я не про то, — продолжал Овид. — Я про ту штуку, что ты изобрел за шесть лет, пока мы не виделись.
Бывший мастер вновь — как-то странно и отрывисто — расхохотался.
— А-а-а! — вскричал он. — А мы разве с тобой когда-нибудь раньше виделись? Разве я был знаком с тобой раньше, Овид Соливо?
И он, сверкая глазами, с угрожающим видом двинулся на «братца». Несколько обеспокоенный, Овид вскочил, готовясь удрать. Жак продолжал:
— Разве я из Дижона? Разве зовут меня Поль Арман?… Полноте! Умер Поль Арман! В женевской больнице умер… Мы с ним работали в одном цехе… Он отдал мне свое удостоверение, чтобы я переслал его родственникам… а поскольку мне нужно было спасать свою шкуру… я присвоил его имя… Ты что, идиот, не понял до сих пор? Думал, дурак, что я твой брат?
Лицо Жака все время подергивалось и постепенно принимало ужасающее выражение. Щеки его внезапно ввалились, из багровых став мертвенно-бледными; на губах выступила пена.
— Что, разве я плохо сделал? — заговорил он опять, надвигаясь на отступавшего Овида. — Разве не так поступил бы на моем месте любой мало-мальски ловкий человек?… Понимаешь?… Я сжег альфорвилльский завод, где работал старшим мастером; я убил инженера Лабру, своего хозяина; я украл его чертежи и забрал из кассы сто девяносто тысяч франков… целое состояние… Это было здорово! Я оказался так ловок, что предусмотрел все; после кражи вернулся на место преступления. Всем намозолил глаза, изображая страшное рвение. Бросился в огонь спасать сейф, который только что ограбил; потом — в тот самый миг, когда флигель рухнул, — выскочил в окно, выходящее в поле… Все решили, что я сгорел, пал жертвой собственной преданности делу, а вместо меня осудили Жанну Фортье, которой я хотел отомстить… И с этой минуты Жак Гаро перестал существовать. Я удрал в Англию под именем Поля Армана, теперь это мое имя, а оттуда уплыл в Нью-Йорк… На «Лорд-Мэре» я встретил одного идиота, некоего Овида Соливо, и заверил его в том, что я — его двоюродный брат. Свои рыжие волосы я перекрасил в черный цвет, поэтому у него и тени сомнения не возникло. От него я очень кстати получил кое-какую информацию относительно Джеймса Мортимера и, его дочери Ноэми. Я ведь такой ловкий! Женился на дочери и стал компаньоном отца… Это вам не хухры-мухры! А теперь я не только миллионер, но еще и порядочный человек. Да, честное слово — порядочный человек… очень порядочный! А ты — ты никогда со мной не виделся! Не знаешь ты меня! Только Жанна Фортье была свидетелем моего преступления. Только она знала, кто такой Жак Гаро. Жак Гаро сгорел на альфорвилльском заводе. Я теперь — Поль Арман, компаньон Мортимера!
В этот момент несчастный схватился за грудь. У него вдруг пронзительно заболело сердце. Нечто невнятное, похожее на жалобный стон, сорвалось с его губ. Охваченный нервными судорогами, он завертелся на месте, отчаянно размахивая руками, и, потеряв сознание, рухнул. Овид бросился к нему.
