Андрей Константинов - Дело о картине Пикассо
Мне пришлось подождать минуточку, пока Каширин выговорит весь свой фирменный «малый матросский загиб», в котором самым цензурным было слово «хрен». Улучив секунду, я вставил:
— А если — хрен, то Обнорский с тебя семь шкур снимет, понял?
В ответ Каширин разразился еще более цветистыми фразами, и я не удержался.
— Телевизор! — сказал я.
— Что «телевизор?» — не понял Родик.
— Между «твою» и «мать» вставь «телевизор». Вчера научился. Ну все, жду информации.
Повесив трубку, я увидел Аню Пончеву, сидевшую в углу перед просмотровым плеером. На ее безупречном лице застыло выражение такой скорби, что я был убежден — она только что потеряла близкого человека.
— Привет, — безразлично сказала она, когда я подошел. — Как себя чувствуешь на новом месте?
— Привыкаю, — сказал я. — Сегодня уже один раз договорился насчет съемки в морге и целых два раза дозвонился до фан-клуба «Зенита».
— Молодец…— загробным голосом сказала Аня. — А у меня… У меня…— Я вытащил платок и приготовился к потоку слез. — Текст не срастается с видео у меня! Привезли полкассеты в браке!
— А кто виноват? — спросил я, сдерживаясь.
— Славка Шляпников. Видеоинженер, помнишь? Какой-то он опущенный в последнее время. Тормозит на каждом выезде. — Аня поджала губы.
— Ну а как он-то мог набраковать? — не понял я. — Он ведь только оператора страхует да машину водит, разве не так?
— Ну в первую очередь они за камерой следят и вообще — технари! А Славка вообще — ас. Но сегодня вот за балансом не уследил. Все зеленое получилось. Главное, я смотрю…— Распаляясь, она становилась еще красивее, но в данном случае это было не ко времени, и я ее перебил:
— Подожди. А монтировать они умеют?
— Видеоинженеры-то? Ну не как Майкл, конечно, но на элементарном уровне — еще бы! А Славка как-то раз из монтажеров…
— Интересно, — сказал я…— Извини, я отойду.
Идя по коридору, я почувствовал, что утихшая, было, голова вновь заныла. И на кой хрен Шляпникову было стирать этот материал, если это действительно сделал он? И кого мне теперь проверять первым, скажите на милость, его или все-таки Дениса?
Когда я зашел в операторскую, там были оба. Что сразу навело меня на мысль о возможном сговоре. Хотя через минуту я понял, что это — бред: если бы они договорились, на кой черт нужно было вообще везти эту пленку в редакцию?
Денис мирно разговаривал по телефону, а Шляпников, спиной к входу, возился с камерой. Я решил немножко «побутафорить» и громко сказал:
— Ребят, там из милиции звонили, просили список свидетелей вчерашнего убийства…
Плечи Шляпникова вздрогнули, но он не обернулся:
— Лично я не видел ни фига. И ни в какую милицию не пойду.
— Я так им и сказал. — Мне нужно было посмотреть на его лицо, но он все не оборачивался. — Просто, если вызовут, чтоб вы не удивлялись…
— Ну, бли-ин, — протянул Денис. Шляпников швырнул отвертку и пошел к выходу. — Нам только этого не хватало! Славка, ты куда, у нас же выезд!
— Покурить успею, — буркнул инженер и, смерив меня взглядом, вышел.
Физиономия его ровным счетом ничего не выражала. «Ломброзо отдыхает», — подумал я и спросил у Дениса:
— Чего это он?
— Переживает, — вздохнул тот. — Мы же вместе все это снимали. Славка так на студию несся… И все впустую.
— Да. Новости — это сплошной драйв, — сказал я и пошел звонить Обнорскому.
Тем временем драйв усиливался прямо пропорционально приближению эфира. Сумасшедший дом настигало очередное обострение, и я волей-неволей включился в процесс. Рассовав по монтажкам десяток кассет, дозвонившись в сто контор и распечатав триста пресс-релизов, я даже удостоился похвалы редактора, сменившего Махмуда. Редактора звали Марианной, и она была роскошной белозубой и загорелой красоткой, которая, как я успел услышать, вышла на работу после скромного средиземноморского круиза. Она источала прямо-таки сокрушительные улыбки всем и каждому, и когда я, мысленно помирая со смеху, ознакомил ее с несколькими срочными сообщениями из «Золотой пули» (явно высосанными из пальца беременной Горностаевой), она одарила этой улыбкой и меня. Улыбнувшись ей в ответ, я побежал в эфирную аппаратную и услышал за спиной: «Не такой кретин, как кажется». Обернувшись, я увидел на лице Марианны такое невинное выражение, что сомнений в том, что это сказала именно она, у меня не осталось. «Ну ладно, красавица, я тебе покажу кретина», — мысленно пообещал я, быстренько подсчитав, когда у меня последний раз ночевала женщина. Но возбуждение тут же сменилось злостью — перед глазами всплыла Юлька, да еще в таком виде, что я чуть не зашатался. «Вот она какая, белая-то горячка», — подумалось мне…
— Минутку подождите. Макс!!! — оторвалась от трубки Лариса, выдернув меня из опасных грез. — Тебе там почта пришла из «Золотой пули», я запустила на печать сдуру, а там сорок страниц!!!
— Ты это, завязывай с такими объемами, — тут же подключились все присутствующие. — Нам бумагу и так под завязку выдают!
От огромного принтера, выплевывающего листок за листком, уже кричала Марианна:
— Ну кто запустил на печать такую кучу мусора? У меня еще папка для ведущего не прошла!!!
— Пардон! — заорал я. — Это мне почта пришла.
— Никаких распечаток перед выпуском — это закон! — забыв улыбнуться, кричала Марианна, и на лице ее ясно читалось, что она отказывается от только что произнесенного «комплимента» в мой адрес.
Напряжение нарастало. Из гримерки уже несколько раз высунулась Виноградова в одном лифчике, рядом чуть ли не подпрыгивал Шилькин, и вообще, никто не работал, глядя на то, как принтер выплевывает листок за листком.
— Блин!!! — закричала Марианна, взглянув на часы. — Ларка, донесешь, когда допечатается! Воробьева!!! Где планы Пулково?
— Несу!!! — издалека донесся вопль архивариуса.
Из-за поворота вылетел очкастый ассистент Шилькина. Взвизгнув подметками, он затормозил у гримерки и заорал:
— Пять минут до эфира!!! Какого хрена тело еще не в кадре?!!
Словно по команде, из двери выскочила Виноградова, на ходу сдирая с себя парикмахерский фартук, за ней неслась гримерша, пытаясь на ходу поправить ей прическу.
Шилькин подпрыгнул и, проревев что-то нечленораздельное, умчался следом.
Я готов был провалиться сквозь землю и, как только вылез последний лист, отскочил от принтера, как ошпаренный кот.
— Больше не буду, чесслово! — крикнул я подбежавшей Ларисе, хватающей тексты.
— Бог простит, — бросила она и, подхватив листы, унеслась в эфирную.
На стене загорелась красная лампочка, и ньюс-рум опустел.
Я рухнул на стул и перевел дыхание. Но тут из дверей аппаратной вылезла кудлатая голова звукорежиссера Лукоморьева и, оглядев пустое пространство, заорала не своим голосом:
— Эй! Пулей сюда! Ну, быстро!!!
Проклиная все на свете, я помчался в студию. Там стоял такой гам, что с непривычки мне захотелось заткнуть уши.
— Сколько до конца рекламы?!
— На каком посту шапка?
— Две-семнадцать!!!
— На первом стоит!
— Убери сквозняк с третьего!
— Секундомер обнулили?!!
— Губер на пульте!!!
И все это звучало одновременно, да еще сопровождалось монотонным тарахтением «пробегающей тексты» ведущей. Я успел заметить, что сидит она на фоне синей тряпочки, хотя в мониторах за ней волшебным образом менялись декорации.
— Макс! — перекрыл общий хор голос Шилькина. — Садись на суфлер, у нас аврал!!!
— На что?! — попытался я уточнить, но железная рука Лукоморьева схватила меня за шиворот и швырнула в кресло рядом с Шилькиным.
Слева возник Петров и ткнул в стоящий передо мной компьютер, в мониторе которого на черном фоне светились огромные белые буквы: «Здравствуйте, в эфире работает петербургская…».
— Это — суфлер, — спокойно сказал мне в ухо Петров. — Берешь эту ручку и крутишь ее.
Он повернул круглое колесико, и буквы поползли вверх, а снизу выплыло продолжение: «…информационная служба телекомпании…».
— Тишина, внимание!!! — заорал как резаный Шилькин, и меня прошиб холодный пот. — Мотор!!!
И в пятнадцати мониторах передо мной закрутилась начальная шапка новостей.
***Через пятнадцать минут, опираясь на Шилькина, я выполз из студии. Ноги были ватными, а рубашка — мокрая насквозь. Передо мной все крутились какие-то буквы и даже дружеское «спасибо» Иры Виноградовой не возвращало меня к жизни. Так вот что такое прямой эфир… Так вот что такое драйв… В голове у меня стучал молот, и я присел на заботливо подставленный Шилькиным стул.
Постепенно меня наполняла гордость и сознание того, что несколько минут назад я совершил настоящий подвиг. Из этой нирваны меня вырвал насмешливый голос режиссера.
— Слушай, Кононов, а чего ты так перетрусил? Эту работу у нас стажеры делают… Просто студентка в пробке застряла.
