Андрей Константинов - Дело о картине Пикассо
— Хрена с два.
— Пустой?
— Номер-то? — не понял я.
— «Опель»!!! — заревел шеф, и я физически почувствовал, как моя бедная голова трещит по швам.
— Вроде пустой…
— Вро-о-оде…— передразнил Обнорский. — Вроде — у бабки на огороде: то ли сморчок, то ли дедок без порток! Катись! И запомни, нам нужна не только кассета, а тот, кому она понадобилась.
Я побрел к дверям, мысленно умоляя кого-нибудь позвонить Обнорскому и отвлечь его от моей жалкой фигуры. С бухлом надо завязывать. Это была моя самая частая мысль за последние несколько лет.
***На НТВ все было так же, как накануне — народ сидел за компьютерами и ожесточенно печатал, Лариса тарахтела по телефонам, Петров ломал принтер. Придумав какую-то дурацкую байку, я осторожно расспросил их о стажере — никто его не вспомнил. При этом оказалось, что в данный момент на студии стажировалось несколько человек. После непродолжительной консультации с Ларисой выяснилось, что все они — студентки журфака.
Я подошел к Шилькину, яростно ругающемуся о чем-то с Махмудом, и, дождавшись бурного финала, поздоровался:
— А, ты…— Илья явно чувствовал себя не лучше меня. — Привет.
— Материал еще нигде не всплывал? Ну у конкурентов каких-нибудь?
— Нет. А у тебя как успехи?
— Пока никак. Илья, что за стажер здесь крутился в день убийства? Вчера был разговор.
— Стажер? Вчера? — Ему не очень хотелось вспоминать про «вчера». — Не помню… А что, напал на след?
— Есть одна версия…— солидно обронил я, хотя все это пока было чепухой.
Я поинтересовался у присутствующих, не нужны ли кому мои услуги, был отпущен до поры до времени и поплелся в видеотеку.
— Помощь не нужна? — спросил я у Воробьевой.
— Угу, — неопределенно отозвалась она, что-то помечая в блокноте..
— «Угу» в смысле «нет» или «угу» в смысле «да»?
— «Угу» в смысле «чего надо»? — Она посмотрела на меня как на кретина.
— Консультация, — мирно сказал я.
— Легко! — Она подошла к компьютеру и, что-то пролистав, нажала на кнопку. Из принтера вылез листок, который она тут же сунула мне.
— Это что? — спросил я.
— Как что? — Она сверилась с информацией на мониторе. — Сюжет «Консультация» Андрея Фурцева. Мастер 311, код 14.35. Что, не так?
Мне потребовалось некоторое время, чтобы оценить ее профессионализм и не разоржаться.
— Да нет, я не то имел в виду. У меня пара вопросов.
— А. Ну давай. Только побыстрее.
— Все, работающие тут, могут держать в руках кассету, не вызывая вопросов?
Она немного подумала.
— Да нет. Кассеты в руках может держать либо монтажер, либо оператор, либо корреспондент. Остальным они вроде без надобности. Хотя и редактор может что-то отсмотреть, да и режиссер. С другой стороны — перед самым эфиром? Не знаю. Выходит, что все…
— Может, стажер какой-нибудь? — ужасно мне хотелось, чтобы хоть кто-то вспомнил этого стажера. — Просто я вот думаю: человек взял кассету перед выпуском и пошел с ней в аппаратную, перемонтировать. Туда мог зайти в этот момент кто угодно. И спросить, чего это ты, мол, тут делаешь?
— Если это не монтажер. Или не оператор, который может сказать, что отсматривает снятый материал.
Значит, все-таки монтажер или оператор…— Понятно, что из двух подозреваемых — Майкла и Дениса — мне меньше нравился Майкл. — А вот стажер, тот, худенький. До меня здесь был…
Воробьева прищурилась.
— Не нравится мне этот разговор. Ты что — сыщик, что ли?
— Я хочу найти кассету. А вы?
— Я тоже, — сказала она, вздохнув.
— Тогда дайте мне еще разок посмотреть то, что осталось на пленке. Ну тот «первый кадр».
Воробьева сняла с полки кассету и протянула мне:
— На, — и убежденно добавила: — Сыщик!
По дороге в аппаратную я разыскал Шилькина и заставил его оторваться от увлекательного просмотра выпуска новостей конкурентов. Мне нужен был список всех стажеров, которые могли находиться на студии вчера утром, охранник послал меня куда подальше, и мне уже порядком надоело «работать под прикрытием». Илья долго не мог понять, о чем идет речь, поскольку все время косился на экран и то и дело вскрикивал: «Хрен вам!», «А мы это три дня назад дали!», «Тухляк!» и что-то еще в том же духе. После чего, вникнув, наконец, в суть дела, потащил меня к охраннику и так наорал на бедного старика, что через полминуты у меня на руках был листок с четырьмя фамилиями. Ни одной мужской среди них не было. Нужно было идти к Майклу.
Лично я от предстоящей с ним встречи никакой радости не испытывал, да и он, увидев, что я вхожу в монтажку, помрачнел.
— Чего еще? — вежливо спросил он.
— Нужно найти этого стажера, — сказал я.
— Какого стажера?
— Ты вчера говорил…
Майкл помолчал. Выглядел он свежим, как огурец, что вызывало у меня тихую, но злобную зависть.
— Ну говорил, — неохотно согласился он. — И чего? Где ж его найдешь? Толпами ходят…
— Ну ладно, с кассетой поможешь? — я решил сменить тему.
— Могу, — неохотно протянул Майкл. — Пока не началось.
Я протянул ему кассету, и он вставил ее в магнитофон. На экране появилась та самая злополучная картинка. Через секунду она погасла.
— Эх, растянуть бы эту секунду…— сказал я, вглядываясь в монитор.
— Говно вопрос…— небрежно бросил Майкл и, медленно поворачивая круглый джойстик, стал показывать материал по кадрам, надолго задерживаясь на каждой фазе движения камеры.
— Стоп! — крикнул я. — Ты можешь определить — есть кто-то в машине или нет?
Майкл придвинулся к монитору, и очки его зашевелились.
— Стекла тонированные, фиг разглядишь. Хотя… Кажется, там окно приоткрыто. Так… Вот! Есть там водила.
— Из чего следует? — спросил я, так как абсолютно ничего не увидел.
— Да вот, — Майкл ткнул в экран, — смотри: видишь, дымок из окна? Курит кто-то.
— Точно! — заорал я радостно.
— А что это дает? — Майкл покосился на меня недоуменно.
— А фиг его знает, — беззаботно сказал я. — Все-таки теперь известно, что их было трое. Теперь разберемся с номером…
— Хрен! Он грязью заляпан, да еще снято в движении — ни фига не видно…
— Слушай, но ты же профи! — заныл я. — Ну хоть буковку, хоть цифирку, а?
Майкл беззвучно выругался и стал снова мотать пленку.
— Ну…— неуверенно сказал он. — Возможно, последние буквы «КУ» или «ХУ». Но это так, предположение…
— А модель «опеля» не знаешь случайно?
— Случайно знаю, — буркнул он.-«Вектра», девяносто второго, скорее всего, года. — Переходный кузов — видишь шильдик на радиаторе?
— Ну ты мастер! — с искренним восхищением сказал я.
— Благодарю…— зло отрезал Майкл, и мне в голову пришла одна идея.
Не откладывая в долгий ящик ее воплощение, я положил руку ему на плечо и проникновенно спросил:
— На кого обиженный?
Реакция на это была более чем ожидаемой. Майкл резко сбросил мою руку и замороженным голосом молвил:
— Обиженных опускают…
Я даже невольно рассмеялся — до того все было просто.
— Где сидел? — спросил я, мысленно расхваливая себя за внимание к урокам Зудинцева. Давным-давно Михалыч учил нас особенностям речи и повадкам осужденных. «Например, — поучал он нас, — бывший сиделец чаще всего скажет „благодарю“, а не „спасибо“. А также выдаст себя отношением к слову „обиженный“ — синонимом слова „опущенный“», ну и так далее. Аи да Макс, аи да сукин сын!
Майкл тем временем смотрел на меня с ненавистью и сопел:
— Я же говорил — мент.
И я подумал, что навряд ли пленку потер он. Хотя бы потому, что при детальной разработке все равно всплыла бы его судимость. Следовательно, он все равно стал бы главным подозреваемым и, будь он виноват, доказать это не составило бы труда. На идиота он был не похож, а вот на человека, который обреченно ждет, когда его обвинят — даже очень.
— Не было никакого стажера, — констатировал я. — Дурак ты, Майкл. А я — никакой не мент. И вешать на тебя всех собак я совершенно не собираюсь. Мне бы «опель» вычислить… Бедный Родик…
— Какой еще Родик? — спросил ничего не понимающий Майкл.
— Да так, ты его не знаешь…— сказал я, уже репетируя разговор с Кашириным.
Распахнулась дверь, и в нее влетел взлохмаченный репортер Фурцев.
— Майкл!!! Три минуты до перегона — горю!!! — заорал он, ломая руки.
— Чтоб ты уже сгорел поскорее! — заворчал Майкл и отдал мне кассету. — Слабонервных просят покинуть зал.
Я не стал возражать и смылся.
***— Ты что, офонарел, Макс? — орал в трубку Каширин. — Да этих «опелей» по Питеру — тысячи три, не меньше! А если он вообще не питерский?! Регион-то ты не знаешь!
Стоя в центре ньюс-рума, наорать на него в ответ я не мог и сказал как можно спокойней:
— Не вопи. Пока единственная зацепка — этот «опель». К тому же меня интересуют только черные, определенного года. Ну плюс-минус… И еще, на всякий случай запиши: Низинин Майкл… тьфу ты, Михаил Вадимович, семидесятого года рождения, судимый. Шли мне все, что найдешь… Вдруг выгорит.
