Джейсон Сэтлоу - Убийца с нежными глазами. Сборник
— А как его семья? Даггетта? Вы не думаете, что они считают, что тоже имеют право на эти деньги? Я хочу сказать, что я не возьму их, если существуют какие-либо законные претензии с их стороны.
— Вам лучше поговорить об этом с адвокатом,— сказала я.— Чек выписан на имя Тони, и Даггетт нанял меня, чтобы вручить чек Тони. Я не думаю, что есть какие-либо вопросы насчет его намерения. Но могут быть другие правовые вопросы, о которых я не знаю, поэтому, конечно, вам нужно прежде всего с кем-нибудь поговорить об этом.— В глубине души, я хотела, чтобы она взяла этот проклятый чек, и дело было бы окончено.
С минуту она смотрела в пол.
— Тони сказал… Вчера вечером он упомянул, что, может быть, захочет пойти на похороны. Как вы думаете, ему следует это делать? Я имею в виду, вам это кажется хорошим намерением?
— Я не знаю, миссис Уэстфолл. Это вне моей компетенции. Почему бы не спросить об этом его врача?
— Я пыталась, но его до завтрашнего дня не будет в городе. Я не хочу, чтобы Тони расстраивался еще больше.
— Ему придется пережить то, что он переживает. Может, это как раз то, через что ему необходимо пройти.
— Феррин говорит то же самое, но я не уверена.
— А что это за история с мигренями? Как долго они продолжаются?
— С момента аварии. Собственно говоря, мигрень была у него и прошлой ночью. Но это не ваша вина,— добавила она поспешно.— Голова у него начала болеть примерно через час после возвращения домой. Он вскакивал каждые двадцать минут или около того с полуночи до четырех часов утра. В конце концов мы были вынуждены отвезти его в кабинет неотложной помощи в Св. Терри. Они сделали ему укол, и это помогло, но недавно он проснулся и говорит, что собирается на похороны. Он говорил с вами об этом?
— Вовсе нет. Я сказала ему, что Даггетт мертв, но в тот момент он на это не среагировал, не считая того, что сказал, что рад этому. Он себя достаточно хорошо чувствует, чтобы пойти?
— Думаю, он будет в порядке. Мигрени эти очень странные. Иной раз думаешь, что он никогда от нее не избавится, а он уже через минуту на ногах и умирает от голода. Так случилось ночью в прошлую пятницу.
— В пятницу,— повторила я. Ночь, когда погиб Даггетт.
— Он чувствовал себя на грани приступа. Мы пытались применить лечение, чтобы сбить его, но безуспешно. Тем не менее, через некоторое время он выкарабкался из приступа, и все закончилось тем, что в два часа ночи я готовила ему на кухне два мясных сандвича. Он чувствовал себя прекрасно. Конечно, у него еще был приступ во вторник и еще в прошлую ночь — два за неделю. Феррин считает, что, может быть, его желание пойти на похороны имеет символическое значение. Вы понимаете — покончить с этим и освободиться.
— Это очень возможно.
— Барбара Даггетт не будет возражать?
— Не вижу причин для этого,— сказала я.— Думаю, она чувствует себя такой же виноватой, как и ее отец, она ведь предлагала помощь.
— Когда я приду домой, посмотрю, как он себя чувствует,— сказала она и взглянула на часы.— Мне пора идти.
— Позвольте мне дать вам чек.— Я вытащила из нижнего ящика сумку, достала чек и передала ей его через стол. Так же, как и ее муж в предыдущий вечер, она разгладила складки и пристально его рассмотрела, как будто это могла быть какая-то нелепая подделка. Затем она его снова сложила, опустила в сумку и поднялась. Мы с ней так и не притронулись к своему кофе.
Я сказала ей о времени и месте службы и проводила ее до дверей. После ее ухода, я села снова за стол, еще раз обдумывая то, что она сказала. В какой-то момент мне захотелось повидать Тони Гаэна и узнать у него, сможет ли он подтвердить ее присутствие в доме в ночь убийства Даггетта. Трудно было представить ее убийцей, но меня так много раз обманывали.
ГЛАВА 17
Похороны Джона Даггетта проходили на кладбище, прилегавшем к мрачной, ничем не примечательной церквушке. Она представляла собой одноэтажное, покрытое желтой штукатуркой здание, лишенное каких-либо лепных украшений или орнамента, расположенное в стороне от дороги. Нечто вроде маленького храма, легко просматривавшегося сквозь кусты и заметного всем проезжающим мимо. Я приехала поздно. Слишком много времени заняли бесконечные неурядицы в магазине автомобильных стекол. Машина была готова только к двум часам дня. К счастью, новое стекло легко открывалось и закрывалось. Моросящий дождь грозил обернуться ливнем, оставалось только радоваться надежному укрытию в машине.
Когда я добралась до автомобильной стоянки позади церкви, там припарковалось уже с полсотни машин, хотя место было рассчитано не более, чем для тридцати пяти. Некоторые упирались носами в дверцы соседних машин, другие облепили забор, огораживавший стоянку. Свободных мест в этом столпотворении не оказалось, пришлось проехать дальше, в конец длинной вереницы автомобилей и пешком возвратиться назад. Уже была слышна мелодия электрического органа, по стилю более подходившая для атмосферы катка, чем для встречи с Богом. Удивляло и озадачивало, что исполнителя обряда называли пастором, вместо общеупотребительного «священник». Было это случайно, или с особым смыслом? Пастор Говард Боуэн. Название церкви тоже было каким-то странным, оно состояло из длинной цепочки слов. А собравшиеся напоминали группу религиозных фанатиков — из тех, что ходят по домам и раздают свои воззвания. Оставалось только надеяться, что их ажиотаж пока еще не достиг крайней точки.
На передних низких ступенях стоял сам мистер Шаронсон из «Уинингтон-Блейк». Он передал мне размноженную программу с нарисованной от руки лилией на первой странице, сопроводив это действие многозначительным взглядом. Шаронсон всем своим видом показывал, что духовная сторона этой церемонии второстепенна, для церкви это просто способ заработать деньги.
Я поднялась по ступенькам. Привратник открыл мне дверь, сдернув с кола длинную металлическую цепь. Собравшиеся встали для отпевания. Оставив мне место в последнем ряду среди других опоздавших. Стоявшая слева женщина предложила воспользоваться ее листком песнопений, и я бегло скользнула взглядом по странице, на которой повторялись четыре куплета о грехе и добродетели.
Мне пришлось произвести несколько звуков в надежде, что они сольются с общим хором и останутся незамеченными. Состав присутствовавших не внушал мне доверия, кроме того, я пела не слишком хорошо и боялась быть разоблаченной и в том, и в другом.
В первых рядах маячила белокурая головка Барбары Даггетт. Больше знакомых не наблюдалось. Все сели, шурша одеждами и скрипя ножками рассохшихся стульев. Пока пастор Боуэн, одетый в черное по случаю похорон, распространялся о никчемности существования, я рассматривала покрытый виниловой плиткой пол, изучала ряды витражей, изображавших загробные мучения в таких ужасных видах, что я невольно поежилась. Все здесь настраивало на покаяние.
Перед алтарем стоял гроб Даггетта. Он напоминал один из тех ящиков, которыми пользуются фокусники для распиливания человека пополам. Я взглянула в программу. К тому времени церемония уже одолела первую молитву, справилась с обращением к Господу, оставив без внимания один из гимнов, и вошла в стадию рассуждений об искушениях смертных, напомнив мне о многочисленных случаях, когда я не смогла устоять перед соблазнами. Все это было очень занимательно и даже развлекательно.
Пастору Боуэну, лысому, невысокому человеку с напряженным круглым лицом, было лет шестьдесят. Казалось, что вставная челюсть мешала ему дышать. Теперь он читал отрывок из второзакония: «Господь покроет тебя болезненными, незаживающими ранами с головы до пят…» — доносились до меня совершенно бессмысленные слова, не позволяя, однако, заснуть. Впрочем, какие еще слова мог найти пастор в отношении Джона Даггетта, много нагрешившего и мало раскаявшегося. А пастор тем временем продолжал: «Он дает тебе взаймы, а не ты ему, он — голова, а ты — хвост». Абстрактная молитва, которая годится на все случаи.
Служба подходила к концу, когда я почувствовала на себе чей-то взгляд. Двумя рядами ниже стояла Мэрилин Смит в сопровождении мужчины. Очевидно, это был ее муж, Уэйн. Мэрилин была во всем красном. Казалось, сейчас она вскочит и начнет танцевать на крышке гроба. Присутствующие достигли наивысшего состояния духовности, богопочитания, и были готовы рвать на себе одежду. Да простит меня Бог, но у меня было другое настроение. Моя душа рвалась на воздух.
Стоявшая рядом женщина начала кланяться, закатив глаза и время от времени вскрикивая: «Слава тебе, Господи!» Я никак не относила себя к фанатичным приверженцам православия, поэтому начала пробираться к выходу, столкнувшись там с Билли Поло и его сестрой Корал. Билли отвел меня в сторону, так как служба подошла к концу, и люди начали толпиться у двери. Эсси Даггетт причитала, но чувствовала себя на высоте положения, как тренер футбольной команды после крупной победы. Барбара Даггетт и Юджин Никерсон находились по обе стороны от нее, готовые поддержать Эсси, как только это понадобится. Остальные оплакивающие по очереди подходили к Эсси, похлопывали ее, обнимали, поглаживали, как будто в ее горе они черпали жизненные силы. Последней вышла из церкви шестерка мужчин, которые должны были нести гроб. Вместо этого они толкали его впереди себя на тележке. Каждому из них было не менее шестидесяти пяти лет, и «Уинингтон-Блейк», наверное, побаивался, как бы кого-нибудь из них не хватил удар во время процессии, и они не растянулись бы вместе со своим грузом прямо между церковными рядами. Вероятно, по этой причине и была предусмотрена тележка. Гроб словно бы сам собою перемещался между рядами. Сопровождавшие пытались поддерживать скорбное выражение, что давалось им с некоторым трудом, хотя они старательно контролировали себя.
