Инна Бачинская - Дом с химерами
– На потолке?
– В смысле, наверху. Как бы на чердаке.
– Чего же ты не сказала? – спросил Жабик.
– Чего говорить-то? Что кто-то лазит по чердаку? Даже не смешно. Дверь была закрыта, чужих не было. Я даже подумала, что это Жабик прикалывается, выскочила однажды, а он поднимается по лестнице снизу… На бровях, чуть живой, а я только что слышала шаги.
– Ладно врать! – обиделся Жабик. – Нормальный я поднимался. Это ты выскочила, как… не знаю что. Призрак оперы! Я чуть со ступенек не загремел!
– И все? – спросил Федор.
– Стонал кто-то несколько раз. Прямо сердце останавливалось. Я с головой накроюсь, уши зажму… Свет оставляла. А днем думаю – что за фигня! Дом старый, щели везде, дерево скрипит… А потом съехала и почувствовала такое облегчение – не передать. Это чьи-то души там…
– Ты бы меньше про аномальные явления смотрела, – посоветовал Арик.
– Ага, поживи тут! Сам аномальным станешь.
– Петя?
– Ну… я видел, – сказал Жабик, покосившись на режиссера. – Да. Видел. Но мне никто не верит. Виталя говорит, галюники с перепою. Но, во-первых, я пока добрался из города, проветрился, а во-вторых, он был!
– Кто?
– Висельник! Висел на двери в зал… Я чуть дуба не врезал! Висит, покачивается. А когда приехали менты, его уже не было. Растаял.
– Растаял… – проворчал режиссер. – Слез и ушел.
– Ясно, – сказал Федор. – Глеб?
– Не знаю. Не уверен.
– Давай, Глебыч! – подбодрил его Жабик. – Я тебе верю! Это такой дом… Глыба, а не дом! И могилы в саду. Дом-личность!
– Тут какая-то чехарда с дверями – то они закрыты, то открыты, то сквозняк их захлопывает, – начал Глеб. – И не открываются. А через минуту снова открыты.
Прозвучало это как-то несерьезно, словно бабки сидели у подъезда и пугали друг дружку нестрашными россказнями.
– И все? – спросил Федор.
– Нет. Еще был голос… Но ты же сам понимаешь, это нелепость! – Было видно, как ему неловко.
– Голос? Что он сказал?
Глеб вытащил из кармана мятый листок, с которым не расставался. Протянул Федору. Тот взял. Прочитал раз, другой.
– Это было сколько раз?
– Два.
– Одно и то же?
– Да. Только во второй раз он спросил, живой ли я.
– И что ты сказал? – спросил Арик.
Жабик фыркнул.
– Сказал, что живой. И тоже спросил, живой ли он. Он не ответил.
– Что скажешь, Федя? – спросил Вербицкий? – Каков вердикт? Ты у нас человек ученый.
– Трудно сказать. Слишком неопределенно – стоны, двери, шаги…
– А висельник? – напомнил Жабик.
– Слишком субъективно… Принимая во внимание состояние реципиента.
– И я о том же! – подхватил режиссер.
– А голос?
– А вот голос – это интересно.
– Крутая белочка!
– Не похоже.
– А на что похоже?
Федор помолчал, потом сказал:
– Кому-нибудь из вас знаком термин «Китайская комната»?
Актеры переглянулись…
Глава 25
Бармен
Я рассматривала сереющее рассветное окно и думала о всякой всячине. Придется снова звонить на работу и сообщать, что сегодня они могут на меня не рассчитывать. Хорошо быть боссом… Мне было стыдно, но любопытство, любопытство… Я попыталась убедить себя, что Гавриленко будет только рад – ему нравится чувствовать себя начальником.
– Бессовестная любопытная кошка! – пискнул Каспар.
– Брысь! – ответила я.
– Сама брысь! – ответил он. – Работу забросила, глупостями занимаешься. А теперь еще и привидения вылезли… С ума сойти!
Я только вздохнула. Вы, конечно, спросите, кто такой Каспар? Каспар – это… Каспар. Умозрительный персонаж, страшно разговорчивый, бесцеремонный, лезущий в душу… Зануда, одним словом. В смысле, внутренний голос, с которым я пререкаюсь в самые сложные минуты жизни, причем зачастую доходит до драки. Сначала он назывался Каспер, как то славное пухлое привидение, похожее на воздушный шарик, а потом стал Каспаром, поскольку не обладал ни пухлостью, ни приятным характером. Так и лезет под руку со своими советами, воспитывает и зудит, и все это с лучшими намерениями, как он считает!
Почему вдруг кошка? Каспар намекал на восточную поговорку о том, что любопытство сгубило кошку, не иначе. Даже кошку. Вообще-то это философский вопрос – пойти на поводу своего любопытства и заглянуть за черту или не пойти и потом всю жизнь мучиться.
«Пойду!» – решила я и потянулась за мобильным телефоном. Гавриленко откликнулся немедленно, словно ожидал…
Мне предстоял визит к Валдису, бармену из «Белой совы». Я не понимала, зачем вчерашний бармен сунул мне адрес и телефон коллеги. Может, ошибся? Перепутал сумочки? Нет! Рядом со мной за барной стойкой сидели одни мужчины, и сумочек у них не было. После недолгих колебаний я решила не звонить, а попросту взять и заявиться – свалиться как снег на голову.
– Азарт ищейки, – вылез Каспар. – И эскапизм.
– При чем тут эскапизм?
– Ты бежишь от реальности. Потому что в реальности – Ситников и длинная моделька. Ты забиваешь себе мозги всякой… всяким… ерундой, одним словом, чтобы переключиться. Мне-то можешь не врать. Больно?
– Отстань, а? Больно, конечно. Не знаю, может, и эскапизм. А почему она на полголовы длиннее? Зачем ему женщина на полголовы длиннее? Зачем вообще мужчине женщина на полголовы длиннее?
– Какая разница? Если им хорошо вместе… Кто сказал: любви все возрасты покорны, а рост тем более, вдвойне?
– Дурак сказал!
– Неправильно! Сказал тот, у которого женщина была на полголовы длиннее.
– Или он был на полголовы короче.
Каспар промолчал, мое замечание показалось ему просто глупым. А с другой стороны – о чем тут спорить?
Им хорошо вместе… А мы-то всегда думаем, что лучше, чем с нами, не бывает. Еще как бывает! Лешка Добродеев сказал – светская львица. Тот еще типус, без него, разумеется, не обошлось. Сказал, что Ситников с ума сходит от ревности. Меня он тоже ревновал, но все больше к «Охоте». А может, ревность их подстегивает? Азарт, погоня, охота!.. Оттолкнуть других самцов, схватить, вцепиться зубами и напиться крови! А потом танцевать вокруг костра.
Интересно, они тоже дерутся подушками? И он спихивает ее с кровати? И поливает водой из чайника, когда она не хочет вставать на утреннюю пробежку в парке? А она визжит и дрыгает ногами? Или прячется за углом, а потом выскакивает и рычит «бу!»? И они «ходят головой», как говорит моя бабушка. И стены трясутся, и мой кот Купер орлом взлетает на шкаф от греха подальше и смотрит оттуда – снисходительно и мудро: «Как котята, честное слово! – говорит его взгляд. – Что с них взять! Человеческие котята…»
И он делает ей подарки…
Я вспомнила одежки, которые он привез мне из Америки, – крошечные трусики и топики с сердечками, блестками и Микки Маусом! И платье-супермини в золотой чешуе, и много еще чего в том же духе – целую торбу, и вид у него был такой же изумленный, как и у меня, – подарки выбирала герлфренд его нью-йоркского друга, молоденькая глупенькая мексиканочка… Я невольно рассмеялась.
Нет! Моделькам не дарят трусики с Микки Маусом! Им дарят бриллианты, «Ягуары» и меха. И перекусывают они не в первом попавшемся уличном кафе, а в «Английском клубе», который он терпеть не может за снобизм и показной аристократизм, потому что вкусы у него нормальные – плебейские.
Я вдруг увидела их: Ситникова в старой джинсовой рубахе и любимых белых брюках и ее – в черном вечернем платье с открытой спиной, с длинными белыми волосами; тонкую, с острыми худыми плечами и торчащими ключицами, с пустым взглядом в пространство, поверх голов. В скромном обаянии от-кутюр и блеске бриллиантов. На полголовы длиннее. Выступающую, загребающую длинными жеребячьими ногами, как на подиуме, и он рядом – угрюмо шарит глазами по толпе, ревнует, придерживает за локоть: мое, только попробуй!
Да… Такую не обольешь водой из чайника.
Надо будет сесть на диету! Давно собиралась. Все как-то руки не доходят.
Не знаю… Чем дольше живу на свете, тем меньше понимаю. Тайна за семью печатями – эта ваша любовь. Переступить и идти дальше. Тем более есть поводы для радости. Любимая работа, любимая подруга Галка, еще можно поехать на море, накупить ярких пляжных тряпок и непременно прекрасную шляпу с полями и цветком – дикой розой или… или гортензией какой-нибудь… И выступать во всем этом по пляжу, загребая ногами песок. Познакомиться там с хорошей, простой, развеселой компанией, взять себя за шиворот и дать пинка для тонуса, пить разбавленное вино бренда «ол инклюсив», танцевать до упаду, хохотать над дурацкими шутками записного приколиста, ездить на экскурсии – в горы, в море, в ботанический сад, к водопаду, к черту!
Не хочу. Не-хо-чу. Всюду Ситников. Даже сейчас он портит мне жизнь. Планида такая. Фатум. Черт бы тебя подрал, Ситников! Твой голос, твой взгляд, твоя улыбка… Твоя стремительная походка – не ходит, а летает. Твой запах. Ежик волос. Выгоревшие на солнце брови. Капли океана на коже. Ухмылка, прищуренные глаза, серые в зеленую крапинку… Кошачьи! Какой же ты гад, Ситников! Убирайся! Хватит!
