Дик Фрэнсис - Кураж. В родном городе. Рецепт убийства
Она промыла мои ссадины дезинфицирующим раствором. Высушила и прикрыла салфетками, смазанными цинко-касторовой мазью. Ее прикосновения был легкими, и все она делала быстро и ловко.
— А у тебя внушительные мускулы. Ты, наверное, очень сильный…
— Ну, сейчас это какое-то желе, — вздохнул я и, натянув куртку поверх принесенного ею светло-зеленого джемпера, засучил рукава.
Джоан осторожно размотала кровавые повязки на запястьях. Кое-где они прилипли, хоть я их и отмачивал. А то, что находилось под повязками, представляло собой весьма тревожное зрелище — особенно теперь, когда мы смогли увидеть все при дневном свете.
— Нет, с этим я не справлюсь, — в отчаянии заявила она. — Ты должен пойти к врачу.
— Только вечером, — пообещал я. — А пока забинтуй-ка снова.
— Раны глубокие, легко получить инфекцию. Роб, не сможешь ты с этим скакать. Право, не сможешь!
— Я окуну их в таз с раствором деттоля, а потом ты снова забинтуешь, чтобы не было видно.
— Больно? (Я не ответил). Конечно, больно. Глупости спрашиваю. — Вздохнув, она принесла таз, вылила в воду деттоль, так что она стала молочно-белой. И я окунул руки.
— Это предохранит от инфекции. А теперь… Аккуратные, плоские повязки. Как можно незаметнее.
Она заколола концы бинтов крохотными булавками, и белые, совсем узкие манжеты стали выглядеть опрятно. Под скаковым камзолом они будут незаметны.
— Отлично, — одобрил я, опуская рукава куртки, чтобы прикрыть их.
— А когда ты собираешься в полицию?
— Не пойду я туда.
— Но почему? Почему? — не могла она понять. — Ты можешь предъявить ему иск за нападение или за нанесение тяжких телесных повреждений. Или как там это называется…
— Предпочту сражаться по-своему… Для меня невыносима даже мысль, что я должен обо всем рассказывать, да еще подвергаться врачебному осмотру, позволить себя фотографировать… Чтобы потом вся эта гадость появилась в газетах…
— Наверное, ты чувствуешь себя униженным… И в этом все дело?
— Может быть, — ворчливо согласился я.
Она рассмеялась.
— Смешные все-таки существа мужчины!
Горячая ванна хороша, жаль действует недолго. Надо закрепить достигнутое гимнастикой. А именно этого меньше всего желали мои измученные мышцы. Но я все же сделал несколько нерешительных движений, пока Джоан жарила яичницу. И после того, как мы поели, уже более решительно вернулся к своим упражнениям. Ведь если я, не достигнув гибкости, окажусь на спине у Образца — нет шансов на победу.
После часа интенсивной работы я все-таки добился того, что смог поднимать руки выше плеч.
Джоан убирала квартиру, а когда я сделал передышку, спросила:
— Долго ты собираешься бить поклоны?
— До самого отъезда в Аскот.
— А почему бы нам не сходить на каток? Это хорошее упражнение, и уж, конечно, интереснее того, что ты делаешь.
— Ты просто гений, Джоан.
— Ну я-то считаю, что тебе следовало бы полежать в постели.
В числе постоянных абонентов катка на Квинсуэй мы значились с тех пор, как едва научились ходить. Но вместе не катались лет с шестнадцати. Однако все навыки в танце на льду, к которым мы приучены с детства, очень быстро вернулись.
После часа, проведенного на катке, напряжение в мышцах отпустило с головы до ног. Да и Джоан, скользя по льду рядом со мной, разрумянилась, и в глазах засверкали ослепительные огоньки.
В двенадцать мы, подобно Золушке, ускользнули.
— Послушай… ну как теперь, не так больно?
— Все прошло.
— Лгунишка! Но вид у тебя не такой бледный, как раньше.
Мы отправились переодеваться. Главное — натянуть перчатки. Хотя пальцы были уже не такими распухшими и красными, но пульсация в них прекратилась, кожа потрескалась во многих местах.
Джоан сказала, что не поедет со мной в Аскот: будет смотреть по телевизору.
— И ты уж постарайся победить!
— Могу я приехать после скачек к тебе?
— Конечно, — удивилась она, что я спрашиваю. — Желаю удачи, Роб!
XIV
По дороге я поддерживал тепло и упругость пальцев беспрерывными упражнениями — «игрой на рояле». Если водитель такси видел все это, он, пожалуй, решил, что я страдаю пляской святого Витта, да еще в тяжелой форме.
Когда я с ним расплачивался у ворот ипподрома, он объявил, что останется тут и рискнет немного поволноваться. И я договорился, что он отвезет меня обратно в Лондон.
— Можете что-нибудь подсказать? — спросил таксист, пересчитывая мелочь.
— А как насчет Образца в главной скачке?
— Не знаю, — поджал он губы. — Не очень-то я верю в этого Финна. Говорят, он выдохся.
— Не всякому слуху верь, — улыбнулся я. — До встречи.
— Да уж ладно.
Я направился прямиком к весовой. Часы на башне показывали пять минут второго. Сид — главный конюх Джеймса — стоял у дверей.
Увидев меня, он подошел.
— Значит, вы все-таки здесь!
— А почему бы и нет?
— Хозяин велел вас дожидаться. Он завтракает. Я сразу же доложу ему, что вы приехали. Понимаете, прошел слух, что вы не явитесь.
В раздевалке меня встретил гардеробщик:
— Привет! А я было решил, что вы раздумали выступать.
— Значит, вы все-таки приехали? — заметил и Питер Клуни.
Тик-Ток спросил:
— Какого черта, где ты пропадал?
— Откуда все взяли, что я не приеду?
— Не знаю. Такой слух прошел. Говорят, в четверг ты снова испугался. И вообще решил больше не участвовать.
— Очень интересно! — угрюмо процедил я.
— Не обращай внимания. Главное, что ты здесь. Я звонил тебе утром, но хозяйка сказала, ты не ночевал. Мне можно будет после скачек взять машину? Я встретил потрясающую девочку, — весело закончил он. — Она тут, и когда все закончится, поедет со мной.
— Машину? Встретимся после у весовой, и я покажу, где она.
— Блеск! Послушай, а ты как, в порядке?
— Еще бы!
— А выглядишь так, будто провел бурную ночь. Ну, во всяком случае, желаю удачи!
Распорядитель заглянул в раздевалку и позвал меня. Джеймс ждал в весовой.
— Где вы были?
— В Лондоне. А что это за слухи, будто я не явлюсь?
— Бог его знает, — пожал он плечами. — Я-то был уверен, что вы нигде не задержитесь. По крайней мере, не сообщив мне об этом, если…
Если не считать того, что я мог до сих пор висеть в пустой кладовой, превращаясь в пожизненного калеку.
Он перевел разговор на скачки:
— Земля все-таки местами тронута морозом, но это нам на руку.
Я заверил его, что обошел накануне скаковой круг и знаю, каких мест надо избегать. Он похвалил меня, и было заметно, как он возбужден. В глазах какая-то не свойственная ему застенчивость, зубы сверкают в полуулыбке. «Предвкушение победы, вот что это такое», — подумал я. И не проведи я такую, мягко говоря, напряженную ночь и утро — чувствовал бы то же самое. А сейчас предстоящая скачка не сулила мне радости: если скачешь с ушибами и ссадинами, лучше не становится. Но все равно, я ни за что на свете не уступил бы своего места на Образце.
Да, Джеймс и лорд Тирролд имели право ожидать, что их жокей явится на столь ответственную скачку в самом лучшем физическом состоянии. Но если бы мы обращали внимание на все раны и ссадины — разглядывал я свои руки в перчатках, — мы слишком много времени проводили бы на трибунах, глядя, как побеждают другие. Не впервой мне обманывать таким образом тренера и владельца и все-таки приходить победителем. Надеюсь, и этот раз — не последний.
Я думал насчет Зимнего Кубка. Многое зависит от того, как все пойдет потом. Но, в основном, я собирался стартовать с краю, стойко держаться четвертым и вырваться вперед на последних трех фарлонгах.[3] В этих скачках должна принять участие новая ирландская кобыла — Изумрудина. Репутация у нее потрясающая. А ее жокей, хитрый парень, здорово орудовал хлыстом. Как правило, он старался держаться впереди. И выскользнув с поля стремительным броском, всех обгонять корпусов на десять — при повороте к последнему забору. Если Изумрудина вырвется у последнего забора, решил я, Образец должен держаться рядом, а не плестись на четвертом месте. Хотя он и отличный скакун, бессмысленно давать ему такую нагрузку на последней прямой.
Обычно жокеи не торчат во время скачек в раздевалке, и гардеробщики удивлялись, почему я не на трибунах. Но, взяв джемпер и цвета лорда Тирролда, я скрылся в душевой. Наплевать, что подумают гардеробщики. Переодеваться мне необходимо без посторонних глаз, чтобы не видели бинтов.
Первая скачка закончилась, и жокеи стали вваливаться в раздевалку. Я влез в брюки, чулки и сапоги, взял седло и пошел взвеситься на судейских весах. Надо выяснить, сколько свинца Майк должен подложить, чтобы общий вес составлял двенадцать стонов.
