Евгений Сухов - Фартовый чекист
– Как бы поздно не было, – вздохнул Сидорчук. – Хоть бы связь поскорее восстановили, что ли! Не ездить же за каждым звонком в соседний город.
Черницкий не успел ничего на это ответить.
Отворилась дверь, часовой просунул в комнату голову и вполголоса сообщил:
– Товарищ Черницкий, тут до вас Пастухов со своими.
Начальник призывно махнул рукой, и часовой посторонился, пропуская в кабинет троих дюжих милиционеров.
Пастухов обменялся со всеми крепким рукопожатием, заботливо огладил усы, уставился на Черницкого и спросил как бы в шутку:
– Ну и чего это у вас тут ночью за пальба была? С кем сражались? Что за бой был?
Крепкие ребята за его спиной переминались с ноги на ногу, явно томясь в тесном помещении. Им хотелось на воздух, к своим верным коням, под синее небо. Сидорчук понял, что в пылу ночной схватки совсем забыл про конных милиционеров, на которых вчера здорово рассчитывал. Однако сейчас он уже смотрел на них совсем другими глазами.
Егор Тимофеевич встал, неспешно приблизился к молодцам в линялых гимнастерках и бросил через плечо Пастухову:
– Говоришь, с кем воевали? А вот с теми, с кем тебе в первую очередь воевать положено. Мертвяка во дворе видел? Узнал?
– Узнал, – без колебаний сказал Пастухов. – Стеарин это. Подручный у Зуба был. Сволочь редкая. Мы его давно ловим.
– Ну вот, а мы сразу поймали. Мертвой хваткой. Пока вы спали сном праведников.
Он вплотную подступил к милиционерам, которые насупились, замерли у стены и косили глазами на сторону. Они даже дыхание придержали, но обмануть Сидорчука им все равно не удалось.
– Так, ребята! – зловеще протянул он. – А чего это от вас самогоном так крепко тянет? Вы ж у нас на развилке боевое дежурство несли. Где же так нарезаться успели? Неужели там у леса вам и поднесли?
– Так, это, прохладно ночью-то, – заговорил один из них, ища глазами из-за массивной фигуры Сидорчука своего начальника. – Вот мы с Митяем маленько и погрелись. По глоточку всего.
– Тут не маленько, – сказал Сидорчук. – Тут не меньше как ведром сивухи пахнет. Я так думаю, ребята, что не были вы на развилке. Закатились вы по дороге к родне в деревню и там всю ночь гуляли. Никого вы, конечно, не видели и ни черта не слышали.
– Не слышали, – покорно сказал милиционер. – Тихо было. Даже мышь не проскользнула.
– Мимо вас артиллерийская батарея могла пройти, вы бы ее не заметили, – с презрением сказал Сидорчук и обернулся к Пастухову. – Что же, спасибо за помощь, товарищ!
– Ну, знаешь! – возмущенно огрызнулся тот. – Ты наших делов не понимаешь, а судить берешься. Я, например, своим верю. То, что они чуток погрелись, это грех небольшой. Ночь долгая, а чего ты их у леса поставил, на какой ляд, этого и сам, похоже, не знаешь. Говорят тебе, даже мышь не проскользнула, значит, так оно и было. Если доверия у тебя к нам нету, то своими силами справляйся, мы не возражаем!..
Его кавалерийские усы поднялись дыбом, глаза засверкали. Он повернулся к Черницкому, словно призывая его на подмогу.
Однако начальник районного отдела ГПУ не стал торопиться и рассудительно заметил:
– Ты, Федор, не заводись. Товарищ Сидорчук правильно ставит вопрос. У меня тоже, между прочим, большие сомнения, были ли твои орлы ночью там, где договаривались. И запашок от них отчетливый идет, аж досюда шибает. Может, греха в том и нет, но вы же милиция – пример должны показывать. А главное, договорились ведь. Никто вас силком за язык не тянул. Выходит, некрасиво получилось, как ни крути.
Пастухов нахмурился, молчал некоторое время, а потом сердито буркнул:
– Ладно, разнылись, как старые бабы! Сказано вам, ни одна собака не пробегала. А что касается банды Зуба, так про нее вчера ни слова не было, иначе я бы поднял своих людей. Я так и сделал, да все уже закончилось.
– Боюсь, все только начинается, – буркнул Сидорчук. – А ты бы, Пастухов, раз уж людей поднял, так прошелся бы с ними по злачным местам, глядишь, кого-то и выловил бы. Нам позарез нужно знать, ради чего эта публика в монастыре собралась.
– Я пройдусь, – без особого энтузиазма пообещал Пастухов. – Только бесполезно это. Я их привычки знаю. Теперь они на дно залягут. Как налимы. Пережидать будут, пока суматоха закончится. Мое предложение такое. Надо вести себя спокойно, как будто ничего такого и не случилось. Нам, дескать, все это безразлично. Тогда они быстрее на поверхность выберутся.
– Может, оно и так, – сказал Черницкий. – А ты все-таки, Федор, пройдись. Видишь, товарищам из Москвы срочно нужно. Да и нам не мешало бы знать, с чего это вдруг у бандитов такая активность открылась. Не забывай, тут и наш Балцетис замешан. Со своей стороны я тоже всемерную помощь обещаю.
– Балцетис – это такой рыжий, с бородой? – наморщил лоб Пастухов.
– Как вылитый, – мрачно сказал Сидорчук. – Только он теперь без бороды, я надеюсь. Пойдешь смотреть? – повернулся он к Черницкому.
Они втроем они вышли из здания, но Пастухов сразу повернул направо и заявил:
– Чего я, мертвяков не видал, что ли? Слава богу, насмотрелся! Пойду лучше своих одерну маленько. Бывайте!
Он повернулся и пошел прочь переваливающейся кавалерийской походкой. Сидорчук с сомнением посмотрел ему вслед.
– Геройский мужик, – негромко сказал Черницкий. – На юге кавалерийским отрядом командовал. Контужен был снарядом, потом к нам вот направили. Дисциплинка у него в милиции, конечно, хромает, но если что – не подведет. Сейчас он, конечно, обиделся, но и своим фитиль вставит, будь уверен. Не любит он, когда ему под нос собственные его недостатки суют.
– А кто любит? – философски заметил Сидорчук. – Только не время теперь для недостатков. Балцетис вон или Ганичкин хотя бы… За недостатки нынче стреляют.
Вдвоем с Черницким они прошагали два квартала и вошли в низкое выбеленное строение, в котором помещалась местная больничка. Там их сперва попросили подождать.
Минут через десять к ним вышел фельдшер Кузьмин, суровый мужчина лет сорока пяти, седой, коротко стриженный, в стальных очках, с бородкой клинышком, в белом халате с завязками на спине. Вся медицина в Веснянске держалась на железной воле и поразительном таланте этого человека. Врачебных курсов он не кончил, но отваживался на самые сложные операции. Рука у него была легкая, зато характер тяжелый.
– Что вам угодно, господа? – спросил фельдшер, подозрительно вглядываясь в лица чекистов. – Я только что после операции, еще даже рук не вымыл.
На его халате действительно виднелись свежие пятна крови. Наверное, операция была непростая.
– Что же ты, Леопольд Макарыч, словами разбрасываешься? – с неудовольствием спросил Черницкий. – Никак свое белогвардейское прошлое забыть не можешь? Какие мы тебе господа? Господа все давно в Черном море купаются.
– Ага, товарищи чекисты пожаловали! – воскликнул Кузьмин, словно только теперь узнав Черницкого. – Милости просим. У нас тут, на скорбном одре, знаете, ни красных, ни белых. А прошлым меня попрекать незачем! Не по своей воле, а по мобилизации я к белым попал, при первой возможности бежал, крови рабочей не проливал. Все это хорошо вам, товарищ Черницкий, известно! А то, что я вас господами назвал, так вы теперь такие и есть. Чья воля, те и господа. А я человек не молодой, мне переучиваться поздно. Так с чем пожаловали?
Сидорчуку очень хотелось провести с ершистым фельдшером разъяснительную работу, но он не стал тратить драгоценное время и сразу перешел к делу.
– Тут я к вам Егорова посылал, – строго сказал Егор Тимофеевич. – С мертвого тела бороду сбрить. Утром вам привозили, так?
– И мертвое, и полумертвое, – не моргнув глазом, ответил Кузьмин. – Кстати, из вашего раненого я только что достал пулю. За малым до сердца не дошла. В рубашке, должно быть, родился.
– Ганичкин? – оживился Сидорчук. – Живой, значит? Поговорить нам с ним требуется.
Фельдшер посмотрел на Сидорчука как на сумасшедшего и сурово проговорил:
– Без сознания он. Один бог знает, очнется ли. Много крови потерял человек. Рана серьезная. С ангелами он сейчас разговаривает, а с вами не получится. Никак.
– Ну так я тебе своего человека пришлю, – сказал Черницкий. – За раненым присматривать будет. Если кто про Ганичкина спросит, к нему направляй. Понял? Хоть ангел это будет, хоть черт с рогами.
– А как же с трупом? – спросил Сидорчук. – На него-то можно взглянуть?
– Да хоть залюбуйтесь, – проворчал Кузьмин. – На заднем дворе сарайчик у нас вместо морга. Там он на столе лежит. Мне им пока некогда было заниматься. Но дело и так ясное – проникающее пулевое ранение, смертельное. А ваш брадобрей там еще, наверное. Пустил я его. Мне-то борода у покойника ни к чему, мешает только. Ступайте, смотрите.
Через черный ход Сидорчук и Черницкий вышли на задний двор и заглянули в сарай, где на столе, обитом цинковым листом, лежало бездыханное тело Балцетиса. Егоров с непроницаемым лицом стоял у входа и смолил папиросу. Он уже сделал свою работу, и пожелтевшее мертвое лицо Балцетиса светилось бледными пятнами кожи там, где прежде росла рыжая борода.
