Амплуа убийцы. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина
В гостиничный номер Рязанцева вернулась около десяти, приняла душ, полистала прихваченный в фойе журнальчик и направилась к администратору.
— Извините, мне бы утюг.
Девушка, не отрывая глаз от телевизора, вяло произнесла:
— Утюг у горничной. Только она уже спать легла.
— Так рано?
— Это для нас с вами рано, а для пожилых — в самый раз. Они ведь рано ложатся и рано встают.
— Но мне очень надо.
— Придётся будить. Да вы постучите, она откроет. Вторая дверь слева. Только стучите громче.
Рязанцева подошла к указанной двери и постучала. За дверью слышалось смачное похрапывание, Лена забарабанила со всей силы.
— Ой! — взвизгнула перепуганная горничная, скрипнув кушеткой. — Кто там? Что случилось?
Дверь распахнулась и на пороге показалась заспанная тётя Клава в ситцевой ночной рубашке. Прядки редеющих седых волос, закрученные на свёрнутые в жгутики обрывки бумаги — самодельные бигуди, торчали острыми кончиками в разные стороны.
— Ты чё, сказилась, что ли? — заругалась на Лену горничная. — Чё дверь-то ломаешь? Пожар, что ли?
— Извините, — растеряно пролепетала Рязанцева, — мне утюг нужен.
— Утюг ей нужен, — недовольно повторила за ней баба Клава, но интонация, с которой она это произнесла, была гораздо мягче, чем первая реакция. — Зачем тебе среди ночи утюг? Неужели до утра подождать не может. — Горничная развернулась и полезла в нишу, которая находилась прямо на входе.
— Вы извините, у меня часов нет. А сколько сейчас? — простодушно спросила Лена.
— А я почём знаю. У меня, что ли, есть?
— А как же вы встаёте?
— Э, милая, встаю я с петухами. В шесть утра на посту, как штык. Уж сколько лет без будильника обхожусь. Привычка — вторая натура, слыхала?
— Слыхала, только я думала, что это о другом.
— Да всё об одном. Муж меня покойный приучил. Он жеж как на работу вставал?
— Как?
— А вот как… — разглагольствовала старушка, разматывая спутавшийся провод утюга. — Вот зараза.
— Кто?
— Да эт я про утюг. А ты чё подумала? Не про мужа, нет, — тётя Клава затряслась всеми своими волнообразными телесами. — Хотя к мужу тоже подходит. Он ведь, проказник такой, чё удумал. Ставил звонок всегда на полчаса раньше, чем ему вставать нужно было. Вот будильник прозвенит, он его ещё на полчаса переведёт и спит дальше, а я-то уж всё, не сплю. Встаю, иду на кухню, завтрак готовить.
— Так он, наверное, его для вас и ставил.
— Какое там. Он же военный был. Лётчик. — Женщина вздёрнула пухлый указательный пальчик вверх. — Завтракал он в столовой, так им положено.
— Зачем тогда он дважды будильник заводил?
— Говорил, что так ему приятнее. Первый раз-то он, знамо дело, злой просыпался, кому ж охота рано вставать. На время глянет, а там ещё полчаса в запасе, вот настроение-то у него и улучшалось.
— Надо же, — искренне удивилась Рязанцева такому необычному способу утреннего пробуждения.
— Что ты… — продолжала словоохотливая горничная, — с военным жить, это же целая наука. Всё по часам, всё по часам. Вот так до самой смерти и держал он меня в ежовых рукавицах. Даже когда на пенсию вышел роздыху мне не давал. Завтрак в восемь, обед в два, ужин в семь и ни минутой позже, иначе…
— А что иначе? — заинтересовалась Лена.
— Три наряда вне очереди, — снова заколыхалась, похохатывая, женщина. — Вот так он меня выму… вымуж… штрофовал, что до сих пор мне часы и не нужны, они как будто у меня унутри. И никогда никуда не опаздываю. Вот, — закончила свою тираду горничная.
— Не уж-то? — лукаво сощурилась Лена.
— Не веришь? — Лицо горничной вмиг стало серьёзным, и она обижено ткнула утюг в руки ночной гостье.
— Ни то чтобы я вам ни верю… — замялась девушка. — Просто сомневаюсь, что такое возможно. А давайте проверим ваши внутренние часы. Вот сколько сейчас по-вашему?
— Сколько, сколько… — сердито пробубнила Баба Клава. — Ну… спать я ложусь сразу после вечерних новостей — это где-то около десяти будет. Значит, сейчас… — женщина задумалась, — часа два ночи где-то.
— Удивительное дело, — театрально изумилась Лена. — Ладно, утюг я вам утром занесу, чтобы больше не мешать.
Лена вернулась в холл, часы на стене показывали пятнадцать минут двенадцатого. Девушка на ресепшене сидела всё так же, уткнувшись в экран телевизора. Лена зашла в номер, положила утюг на стол, надела куртку, перекинула сумочку через плечо, подошла к окну, дёрнула ручку и, протиснувшись в образовавшуюся щель, спрыгнула на бетонную дорожку. Заказанное час назад такси уже поджидало её недалеко от автобусной остановки.
— Алло, Александр Васильевич.
— Лена?!! — ошарашенно выкрикнул в трубку Махоркин. Ночной звонок напугал его. — Что с вами?
— Всё хорошо.
— Что-то случилось?
— Нет, всё хорошо, Александр Васильевич. Просто… — Лена замялась, — вы не могли бы меня встретить?
— Ничего не понимаю. Где встретить?
— В Домодедово
— Вы в аэропорту? — старался собраться с мыслями Махоркин.
— Ну да.
— А что вы там делаете?
— Я прилетела.
— Откуда?
— Из Калининграда.
— Из Калининграда?! А там-то что вы делали?
— А вот вы приезжайте и узнаете, только побыстрей, иначе сорвётся следственный эксперимент.
— Что?! — Махоркин оглянулся. Зелёные цифры на электронном дисплее показывали два часа тридцать минут. — С ума сойти.
Через полчаса взъерошенный Махоркин, оставив машину в неположенном месте, торопливо вбежал в фойе здания аэропорта. Спешно скользя глазами по фигурам двигающихся к выходу людей, он искал свою рыжеволосую сотрудницу. Искал, но не находил.
— Александр Васильевич, я здесь, — раздался сзади знакомый голосок. — Вы словно ураган промчались мимо меня, я даже окликнуть вас не успела.
— Фу, — выдохнул Махоркин. — Вы можете мне рассказать наконец, что случилось? Какой ещё следственный эксперимент?
— Спокойней, Александр Васильевич, сейчас я вам всё расскажу, только давайте скорей поедем к дому Лебедевой.
— К дому Лебедевой? — удивился Махоркин. — Зачем?
— Я вам всё по дороге расскажу.
Ночная Москва переливалась мягким оранжевым, почти розовым светом фонарей.
— Мы в очередной раз допустили непростительную ошибку. Мы не проверили его алиби, — делилась информацией Рязанцева, уютно устроившись на пассажирском кресле.
— Как не проверили? Котов же самолично летал в Калининград и опросил свидетелей.
— Ну да. Но этого недостаточно. Понимаете, я ведь постоянно чувствовала — что-то не так с этим алиби, уж очень оно гладкое какое-то, будто специально всё инсценировано. Утюг ему среди ночи понадобился, видите ли. Короче, после разговора с Гаевским я решила это алиби перепроверить.
— А почему вы мне ничего не сказали?
— Боялась, вы мне помешаете, скажете, что пустое это занятие, что Котов уже там был…
— Понятно. Самовольничали, значит.
— Ага. Ну вот. Я когда регистрацию стала проходить, на меня как будто озарение снизошло. Дай, думаю, узнаю, а не летал ли Королёв в ночь на двадцать шестое
