Игра в наперстки - Николай Иванович Леонов
– А он писал от руки?
– Да. Очень много. Постоянно, но это были не заметки к книге, а скорее мысли какие-то. Он говорил, что они не помещались у него в голове.
– А вас не смущало его прошлое?
Олеся вздохнула, погладила живот и посмотрела в окно:
– Я работаю банкиром очень давно. Я консультант. И помогаю тем, кому нужно разобраться со своими делами… Не всегда простыми. И деньги там, я уже понимаю, не всегда чистые. Поэтому прошлое моего мужа меня не смутило. И, насколько я помню, по закону я имею право не свидетельствовать против члена семьи?
– Да.
– Я его любила. И он был заботливым, нежным и очень любящим мужчиной. И чтобы отбросить все ваши сомнения по поводу легальности его денег, я хочу кое-что показать вам.
Она встала и, тяжело переваливаясь, подошла к небольшому старинному секретеру. Достала оттуда папку с бумагами и протянула их Льву.
– Можете посмотреть, но эти документы конфиденциальны.
Гуров пролистал бумаги и кивнул.
– Мы давно это обсудили. У меня есть счета и хватит денег, чтобы обеспечить нашего ребенка. А свои деньги мой муж переводил на счет этого детского дома на Сахалине. Через левые счета. Их невозможно отследить. Кроме того, вы же знаете его кличку в девяностые, да? Наверняка читали личное дело.
Гуров не стал говорить, что он не просто читал личное дело Сени Сахара, а еще и был в это время на Сахалине.
– Он выкупил этот завод.
– Мило. Ностальгия замучила?
Олеся вздохнула:
– Извините, я немного устала. У вас есть еще вопросы?
– Да. Это стандартный вопрос: не замечали ли вы что-то странное в его поведении в последнее время? До того, как он уехал на конвент. И часто ли он ездил на такие мероприятия?
– Часто. Да, он хотел открыть фонд для начинающих писателей и поэтов. А по поводу странного… Да вроде бы нет. Хотя ему стали часто сниться кошмары. Но это было связано с тем, что у нас будет ребенок. Муж боялся. Он просто боялся будущего, каким оно будет у нашего малыша. Но мне кажется, что все мы такое поколение. Тревожное.
– А он, случайно, не стал вести блокнот? И записывать туда все хорошее, что происходило с ним за сутки?
Олеся кивнула:
– Это не в последнее время. Он вел такой блокнот уже год. Да, около года. Позади вас тумбочка, можете посмотреть, они все там.
Лев повернулся, открыл тумбочку и увидел, что там лежала стопка одинаковых блокнотов в твердой обложке. И это был след. Уже трое вели такие блокноты.
– Я могу взять последний блокнот? Если там нет ничего личного.
– Личное он записывал в телефоне, – чуть улыбнулась Олеся. – Тут только хорошее. Да, можете взять, конечно, особенно если это поможет найти его убийцу.
– А где еще он любил бывать? Работать? Может быть, где-то в городе было любимое кафе? С кем еще я могу поговорить о вашем муже?
– У него было очень строгое расписание. Утром он вставал и гулял по городу. Час. Если погода была хорошая, то два. По пути заходил в кафе около нашего дома и приносил кофе. У нас дома была кофеварка, но этот утренний кофе из кафе был нашим особенным ритуалом. Потом мы работали, каждый делал свое. Если у меня были переговоры, то он либо работал дома, там, где его настигало вдохновение, либо уходил писать в кафе.
– Какое кафе?
Олеся дала адрес и объяснила, как туда дойти.
– Хорошо. Понял. Не получал ли он каких-либо «приветов из прошлого»?
– Нет. При мне – нет.
– А почему вы не называете своего мужа по имени?
Олеся улыбнулась:
– Так завелось. Я никогда не звала его по имени. У нас были друг для друга прозвища. Я была его Звездочкой. Пару раз у нас даже возникали слегка неловкие ситуации. Однажды, во время пресс-конференции в книжном магазине «Москва», в Москве, простите за тавтологию, он так обратился ко мне. Повернулся и при всех, журналистах и зрителях, что-то спросил у меня, я уже не помню, и сказал: «Да, Звездочка?»
– Трогательно, – сказал Гуров. – Я могу осмотреться? Это не обыск. Просто осмотреться, чтобы понять, как жил убитый. И просмотреть его заметки.
– Да, конечно.
Олеся позвала горничную, и та показала Гурову квартиру. Она то следовала за полковником молчаливой тенью, то шла впереди. При этом за все время экскурсии она не сказала ни слова, но очень интересно двигалась, по-змеиному.
Квартира была огромной. Библиотека, общий зал, гостиная, кабинет, кухня, две гостевые спальни и одна хозяйская, комната горничной, библиотека. Все было чистым, красивым, дорогим, баснословно дорогим, но совершенно безликим.
– А кто купил эту квартиру и занимался обустройством?
– Муж. Я переехала сюда после замужества. Эта комната пустовала, и он сделал здесь наш кабинет.
Вот почему все казалось таким пустым. Олеся много работала и боготворила своего мужа, а он построил дом, который, по сути, был лишь обложкой. Чем-то из журналов и книг, где писатель издает хорошую прозу, живет на Васильевском острове, а выходные проводит на даче на заливе.
– А у вас есть дача? На заливе?
– Нет. Но есть небольшая гостиница, куда мы уже много лет ездим на залив отдыхать, – отозвалась Олеся.
Ну вот. Все по списку.
Заметки и блокнот Гуров забрал с собой. А потом отправился в любимое кафе известного писателя, в миру – Сени Сахара. Но и там ему не сказали ничего интересного, как будто это был придуманный человек.
Станислав тоже чуть было не проспал, но не свой поезд, а остановку. Во Владимире «Сапсан» останавливался буквально на несколько минут, и нужно было успеть за это время быстро взять свои вещи и выпрыгнуть из поезда.
У Василия Черкасова был свой офис на последнем этаже городского радио. Кроме того, что он вел несколько своих программ на радио и подкастов в интернете, шоумен выступал по ТВ, вел концерты. В дороге Крячко еще раз прочитал досье. Тоже интересный персонаж. Очень долго искал себя и явно никак не мог выбрать свое направление работы, поэтому он брался за все. В
