Колодец и бабочка - Елена Ивановна Михалкова
А Стас… Стас был веселый мягкий нахал и умница. Душа студенческих вечеринок. «Музыкант, композитор, прожигатель жизни», – так он представлялся при встрече. На девиц это производило сногсшибательное впечатление. «Черный Ловелас, Черный Ловелас!» Любимая Настина серия «Смешариков», между прочим.
Стас крутил романы с самыми яркими красавицами. А в жены выбрал Наташу, пресную Наташу, которая усердно пыхтела в своем педагогическом и на парней типа Стаса взирала издалека с робким, недоверчивым обожанием, как на единорогов. Она вообще раньше полагала, что такие мужчины водятся только в фильмах. В тускло освещенный бар заходит герой в шляпе. За спиной у него гитара. В зубах сигара. Голос с хрипотцой. Он залпом опрокидывает в себя бутылку текилы и вдруг замечает знойную красотку в облегающем алом платье. За кружевной подвязкой на бедре у нее револьвер. В черных глазах у нее дерзость и страсть.
А теперь вместо знойной красотки посадим за стол Наташу Горбенко.
На бедре у нее жирок. В глазах у нее овечья тупость и собачья преданность в равных пропорциях. Сарафан в цветочек, голубой, с завязками на плечах – еще в школе мама шила.
И вот такую фефелу Стас взял за руку и бестрепетно повел в новую жизнь.
Жизнь была трудная и хорошая. Вечно какие-то компании в доме, а уже подрастал, между прочим, Матвей и умел засыпать под песни, голоса и пьяный смех. Постепенно приятелей Стаса размыло жизнью: кто женился, кто уехал. «Три ребенка и две собаки, – часто повторял Стас, полуобняв Наташу за плечи. – А годам к сорока – свой дом. Это я тебе крепко обещаю».
И ведь они много говорили об этом. Три ребенка и две собаки. Он всегда хотел большую семью, шумную, – чтобы носились по немытому полу босые дети, жена ворчала, собака жевала чью-то тапку, все ругались между собой и сразу же мирились, лепили пельмени и выезжали на майские с палатками, если позволит погода.
Поэтому, когда Наташа поняла, что беременна в третий раз, она совсем не испугалась.
Ни капельки. Насте было четыре, она любила детский сад и мало болела. Идеальное время для третьего ребенка!
Девочка.
Это была девочка.
Стас обрадовался, называл Наташу «мать-героиня». Запрещал ей поднимать тяжести. Сразу, одним махом повзрослел, во всяком случае, его отстраненность Наташа принимала именно за возмужание. Двоих они родили, можно сказать, играючи и в меру бездумно. А тут – третий! Третий некоторым образом подытоживал их предыдущую жизнь и одновременно переводил ее на новый уровень.
В творческих парах должно быть много детей. А они были именно такой парой: Наташа – художник, он – музыкант. Давал уроки игры на гитаре, ученики всех возрастов его обожали.
Однажды Стас вернулся после занятий и добродушно позвал:
– Дружочек, есть разговор…
Он сказал это таким тоном, каким обычно сообщал, что на выходные можно рвануть к Солдатенкову за город.
– Дружочек, есть разговор. – Он смотрел серьезно, ласково. – Так получилось, что я полюбил другую женщину. Я слишком уважаю тебя, чтобы врать и выкручиваться. Ты моя жена, ты заслуживаешь правды.
Наташа непроизвольно обхватила двумя руками свой пятимесячный живот. У нее сильно набухла грудь, левая болела больше правой, и она пыталась вспомнить, как носила Матвея с Настей – так же? Или легче?
Муж говорил все тем же задушевным, успокаивающим голосом, вкрапляя в свою речь «мой дружочек» и «вместе с этим справимся», и все это звучало так, словно он принес на усыпление старую больную собаку и пытается облегчить ей последние минуты жизни. Чтобы она не боялась ветеринара, укола, незнакомого места, чужих страшных запахов…
Потом собрал свои вещи и ушел. Ну то есть как – вещи… Взял гитару, электробритву и кожаную куртку, древнюю, еще от отца. Стас неподражаемо носил старые шмотки, с таким аристократическим шиком, что даже потертости на кожаных локтях выглядели писком моды. Да, так значит, ушел налегке. Он потом и друзьям рассказывал, что все оставил жене. Коробки с его вещами еще два года занимали место в их съемной квартире. Ноты, книги, пластинки… Они на старом проигрывателе слушали с детьми «Али-Бабу и сорок разбойников» и «Семерых козлят».
Надо сидеть – слышите вы? – тише воды, ниже травы.
Когда за мужем закрылась дверь, Наташа помыкалась по квартире, как корова, у которой забрали теленка на убой. Она не совсем понимала, что происходит и как она, собственно, оказалась в этом сюжете. Заглянула в детскую, пересчитала детей, пальцем дотрагиваясь до макушек: раз, два, и снова – раз, два, чем перепугала сына. Пришлось успокаивать.
Через некоторое время додумалась позвонить маме Стаса. Интеллигентная мама Стаса – короткая стрижка, ранняя серебристая седина, дорогая бижутерия, кольцо со скарабеем величиной с куриное яйцо, – увещевающе проговорила:
– Наташенька, милая моя, но это ведь немыслимо – вы же рожаете как кошка. Какой-то террор деторождением, извините. Я понимаю… ваша религия… у вас, говоря откровенно, нет выбора, но отчего же вы и близких загоняете в этот капкан? Не удивляйтесь, что они готовы отгрызть себе лапу, лишь бы выбраться и сбежать.
Какая лапа, какая религия, хотела спросить Наташа, ну да, детей крестили, но и только, да еще за упокой души бабушки и дедушки она забегала поставить свечки, когда оказывалась рядом с храмом, но это не из-за религиозности, а потому что длинные восковые колосья загораются от чужой незнакомой свечи, и запах, и высокий бледный свет под куполом, и дрожащие огоньки в полумраке перед иконой…
Объяснить все это было решительно невозможно.
Да и не нужно. Мягко укорив глупую Наташу, мама Стаса повесила трубку.
Тогда Наташа набрала Солдатенкова.
– А чего рассказывать, – с нескрываемым раздражением сказал Солдатенков, к ее удивлению, трезвый как стеклышко, – что именно ты хочешь узнать? Двадцать два года, волосья до попы, фигура, как у Евы Грин, с осени занимается у него в группе. Играет на гитаре, дудит на флейте, поет джаз и соул, носит корсеты и шляпы. Ты вот шляпы носишь? Соул способна изобразить? А? Моцарта на флейте, на фоно, на пивных бутылках – можешь? А она может!
– Панамки, – сказала Наташа.
– Чего – панамки?
– Панамки ношу. Летом.
Солдатенков помолчал.
– Водку поставь в холодильник, – распорядился он. – И это, пельмени, что ли, свари. Через час приеду.
Зачем собрался приезжать Солдатенков, Наташа не очень понимала. Она его плохо знала и, честно говоря, немного побаивалась. Он
