Судьбе наперекор… - Лукина Лилия

— У кого часы есть? Сколько сейчас?

— Половина одиннадцатого, а что? — ответил мне Батя, глянув на свои «Командирские».

— Нам с Ирочкой пора, а то опоздаем. Нина Максимовна волноваться будет. Павел, дай нам машину, а то я выпила и за руль садиться не хочу.

— Так позвонить же можно и предупредить,— удивился Матвей.

Я махнула рукой и в двух словах объяснила, что позвонить нельзя.

— Ирочка,— спросил он.— Хотите на яхте домой вернуться? — Красавица «Лидия» покачивалась около причала усадьбы.—А на Набережной нас машина будет ждать, и мы с Леной вас домой отвезем? — От избытка чувств у нее не было сил что-то сказать, и она просто кивнула головой.— Кто еще с нами? Батя, поехали? — предложил Матвей.

— Поехали,— согласился тот, одним движением поднимаясь с травы.

На яхте, которая изнутри была не менее прекрасна, чем снаружи, Матвей провел нас по всем помещениям, объясняя, что, почему, зачем и как на ней расположено. Ирочка, ростом даже не достававшая ему до плеча, с боязливым интересом все рассматривала, то и дело восторженно глядя на Матвея своими серыми глазищами. А он обращался с ней так бережно-трепетно и смотрел с такой нежностью, какую вряд ли можно было предположить в этом много пережившем человеке.

Мы поднялись на палубу. Мимо проплывали дачные поселки, где в некоторых домиках горел свет; с какой-то чудом сохранившейся турбазы раздавались музыка и веселые голоса — там были танцы; кое-где на воде виднелись лодки рыбаков, их согнутые фигуры и еле видимые полоски удочек.

— Вот и нашел Артур Грей свою Ассоль,— тихонько сказал мне на ухо Батя.

— Любишь Грина? — так же тихо спросила я.

— Читал мальчишкой. Но любить?.. Нет, не люблю! Он заставляет верить в то доброе и светлое, которого нет на свете, и поэтому жесток.

Я посмотрела на него — сейчас его взгляд не был ни дерзким, ни наглым. Он был как будто обращен внутрь, к своим неизвестным мне мыслям, наверное нерадостным.

Прямо на Набережной стоял белый «Линкольн» Матвея, в который мы поспешили забраться — на палубе было довольно прохладно,— внутри пахло табаком, кожей от сидений и дорогим мужским одеколоном, а самое главное, было тепло. В салоне чуть слышно играла музыка, и согревшаяся Ирочка привалилась ко мне и заснула.

Когда мы подъехали к ее дому и я собралась разбудить ее, Матвей остановил меня:

— Не надо! Пусть спит! Я ее так отнесу.

И он настолько осторожно, словно маленького ребенка, взял ее на руки, что она не проснулась, и аккуратно вышел из машины вслед за мной, а Батя остался внутри.

Дверь Ирочкиной квартиры распахнулась прежде, чем я успела позвонить, и в проеме появилась встревоженная Нина Максимовна — наверное, она около окна сидела и нас высматривала.

— Все в порядке, Ирочка просто спит,—тихонько успокоила я ее.

— Проходите-проходите,— облегченно вздохнув, шепотом пригласила нас она, но, разглядев шагнувшего в квартиру вслед за мной Матвея, застыла на месте, а он с Ирочкой на руках — перед ней.

— Куда ее положить? — спросила я, чтобы прервать эту немую сцену.

— А вот сюда, на диванчик,— очнулась Нина Максимовна.

Матвей бережно уложил Ирочку, она засопела, заворочалась, как ребенок, устроилась поудобнее, глубоко вздохнула и уснула уже по-настоящему.

— Иди! Ну иди же! — я потянула Матвея за рукав, поняв, что он может так стоять и смотреть на Ирочку бесконечно.— Подожди меня в машине.

Он непонимающе посмотрел на меня, но потом до него дошло, что я ему сказала, потому что он кивнул и молча вышел из квартиры.

— Нина Максимовна,— начала я,— извините, что мы все-таки немного задержались — так получилось. Ирочка не пьяная, она просто очень устала и от впечатлений, а их у нее было очень много, и от того, что мы и купались, и играли, и вообще ходили на голове. А вещи, что на Ирочке, стирать не надо, ее уговорили все это надеть, чтобы вечером комары не покусали, а ее собственные все целые, я их завтра привезу. И вот еще что. Вы Ирочку чаем с малиной напоите, что ли? Как бы она не простудилась,— все-таки вечер прохладный был. Хорошо?

— Спасибо вам, Елена Васильевна,— сказала она, грустно улыбнувшись.— У Ирочки так мало праздников было в жизни. И я очень рада, что она немного повеселилась... Спасибо вам!

Добравшись наконец до своей комнаты, я приняла душ и, совершенно обессиленная, рухнула на кровать, но спать мне совершенно не хотелось — у меня сегодня тоже было слишком много впечатлений. И, когда раздался тихий стук в мою дверь, я ни секунды не сомневалась, кто за ней. И не ошиблась — это был Батя.

— Мадам! — притворно испуганным шепотом заговорил он, заглядывая мне в лицо своими дерзкими бесшабашными глазами.— Мне так страшно одному в комнате. Шорохи какие-то слышатся. Половицы скрипят. Ветер за окном завывает. Можно, я у вас здесь в уголочке калачиком на ковре свернусь и до утра подремлю?

Ну, по-другому и быть не могло, подумала я, рассмеявшись, и открыла пошире дверь, а когда увидела, что он кладет на прикроватную тумбочку маленький квадратик из фольги, взяла его и положила ему обратно в карман:

— Если ты беспокоишься обо мне, то не надо. Мне бояться нечего, я свое уже отбоялась.

— Как скажете, мадам,— он улыбнулся и обнял меня.

Когда мы угомонились и я устраивалась поудобнее у него на плече, чтобы заснуть, он спросил:

— Приличия соблюдать будем?

— А как же? — удивилась я.— Это же семейный дом, а не общежитие для холостых офицеров.

— Жаль! — искренне вздохнул Батя.— В отпуске, рано утром, когда самый сон, мелкими перебежками, как индеец, пробираться к себе в комнату... Но чего не сделаешь ради женщины? Спи, Аленка.

На следующее утро мы с Батей по отдельности спустились к завтраку, и все старательно сделали вид, что никто ничего не понял. После завтрака я собрала, чтобы отвезти, Ирочкины вещи, и Батя решил поехать вместе со мной, чтобы потом посмотреть город.

— Батя,— шутливо спросила я его по дороге.— Ты что, весь свой отпуск собираешься в форме проходить? У тебя что, гражданского вообще ничего нет?

Но он ответил мне предельно серьезно.

— Я, Аленка, своих погон не стыдился даже тогда, когда всякая мразь нашу армию из помойного ведра поливала в угоду всяческим проходимцам, которые появились в смутные времена, сделали свое грязное дело и или за бугор свалили, или нахапали свое, а точнее, чужое, и на дно залегли. Я их не в подарок получил и не по блату. Здесь каждая звездочка мной честно заработана. А если тебе неудобно в городе рядом с военным показываться, то останови машину, я обратно пешком вернусь.

— Батя, прости,— я не ожидала такого отпора и растерялась.— Но я совсем не это имела в виду. Просто Саша с Лешей не ходят же по усадьбе в форме.

— Я, как ты могла заметить, тоже не хожу. А в город они в чем ездят? — спросил он.

— Не знаю, не видела.

— То-то же. Не сомневайся, тоже в форме,—он усмехнулся.— Тем более в новых погонах.

У Бодровых нас ждала нерадостная весть — Ирочка заболела: Она сидела на диване несчастная, сопливая, с красными глазами и грустила.

— Простите меня, Нина Максимовна, что я за ней недоглядела,— покаянно сказала я.— Вы врача вызывали? — но, тут же сообразив, что она сама врач, только махнула рукой.— Не обращайте внимания, это я от расстройства такая несообразительная,— но, подумав немного, предложила: — Знаете, а врача вы лучше все-таки вызовите. Пусть он Ирочке больничный даст и посидит она дома с недельку, а потом и на новую работу выйдет. Поверьте, что ей из архива лучше уйти. А если что-нибудь понадобится, вы позвоните мне, хорошо?

Выйдя на улицу, я тут же набрала номер Матвея и сказала, что Ирочка простудилась. Как я и ожидала, он очень расстроился и стал винить в этом себя.

— Не надо было нам на палубе стоять! — сокрушался он.— Как ты думаешь, удобно будет, если я к ним заеду?

— А что в этом особенного? — приободрила я его.— Навестить больную сам бог велел.

Батя с интересом прислушивался к нашему разговору и улыбался.